Зима

«Я никогда в жизни не видел никого, кто мог бы выглядеть так в мороз» — Думает Кэйа, и руки его касаются чужого шарфа. Декабрь. Улицы стали белыми, в глазах от блестящего ковра снега слепило. Снежинки все падали и падали, кружились в воздухе, подолгу замирая и, словно копируя листики осенью, лавировали к земле, вниз к утерянным своим родственникам, другим тысячам особенных снежинок. А руки — попробуй только достать из карманов — кусал кровожадный мороз. Замерзало всё, особенно ноги в летних кроссовках. Кэйа собирался быстро. Не знал, что ему надеть на ноги и вышел в чем попало. Они были такими разными: Кэйа в легкой куртке, свитере и кедах, а Чайлд в пальто и шарфе, на ногах у него берцы или что-то, что Альбериху не удалось определить. Странно это было, ведь Аякс, куда более привыкший к минусовым температурам, едва ли не упал замертво, пока ждал Кэйу на перекрестке. Где-то играла музыка. Само собой, не живая, а с радио или на диске. Перекресток их встречи был увешен всем, чем только можно было: от глупых листовок на столбах, до гирлянд на деревьях. Туда-сюда мчались, рассекая воздух, белые и черные машины. Реже встречались красные, а зелёных сегодня совсем не замечалось. На маршрутках и автобусах — рекламы быстрых денег, быстрого питания, быстрых ставок на спорт и всего другого быстрого. — Ты чего так разоделся? — Чайлд оглядел Кэйу ещё раз, убеждаясь, что Альберих действительно перед ним, действительно почти раздетый. — На улице минус восемь, а ты как будто на балкон покурить собрался. Чайлд улыбался. Голос его, конечно, пытался быть серьезным, но рыжий юноша не пытался давить или всерьез читать нравоучения. Он был рад видеть его, а Кэйа чувствовал это в нём, вокруг и главное, в самом себе. Чувство это было воодушевляющим и всецело поглощало, съедая следы утренней хандры перед встречей. Чего только мог стоить взгляд Тартальи — искренний и влюбленный, отвечающий на все тревожащие душу вопросы. Кэйа знал это, и знание вводило его в бесконечную радость. Пока он может видеть Аякса таким живым, все в порядке. — Спешил к тебе, лучик. — Кэйа обхватывает его лицо обеими руками. Чайлд морщится, надувает щеки и, дурачась, высовывает язык. — Мне не холодно! — Я вижу. — Буркнул Аякс. — У тебя ноги трясутся. Ой, только не делай такое лицо! — Какое? — Кэйа нахмурился сильнее, поджав губы. А потом рассмеялся. — Фу, дурак. — Закатив глаза, Аякс и сам залился громким смехом. Снежинки падали на его волосы, прилипали к длинным ресницам. Чайлд часто моргал, а Кэйа вновь тепло улыбался ему, любуясь. Сколько бы времени они не провели вместе, эта детская нежность все ещё окружала их отношения. Они все ещё привыкали к друг другу, учились верить и доверять. А ещё учились рассматривать друг друга так глубоко, что знали без слов о том, что было на душе. У Кэйи это выходило лучше — он заглядывал в самые глубины чужого разума, вытягивая на поверхность каждый потаенный секрет. О нем мог не знать даже Тарталья, но Альберих знал и видел. Но сейчас, вместо попыток догадаться о том, что ему не раскрывали, губы касаются носа Тартальи. Аккуратного, едва вздернутого вверх, с россыпью бледных веснушек на нем. Удобно иметь маленькое солнышко у себя под боком. Оно грело даже сильнее, чем летнее, небесное. Поэтому Кэйа и считал, что Чайлд самое настоящее, что может быть во всем мире. И, как все самое настоящее, Тарталья тоже чувстовал холод. Их идиллию первой встречи за месяц разорвал громкий звук — чих Аякса. Кэйа дернулся от внезапности, встрепенулся и тут же взял возлюбленного за руку. Может, чтоб не разрушиться вместе со сладким наваждением сегодняшнего вечера. Разве его маленькому солнцу может быть холодно? Альберих действительно намеревался согреть возлюбленного не только своими объятиями. Он немного постоял в раздумьях, после выдавая: — Пойдем, тут недалеко есть кофейня. Выпьем глинтвейна. — Решительно сделав пару шагов, Альберих вовсе не решительно поскользнулся. Кэйа уже готовился встретиться лицом с асфальтом, до испуга так и не дошло — сыграл эффект неожиданности. Только осознание — «сейчас будет больно», но руки возлюбленного тут же схватили его — как Кэйа понял позже, не для того, чтоб предотвратить падение, а урониться вместе с ним в снег. Белый и пушистый радушно встретил их. В снегу стало теплее и уютнее, пускай даже люди вокруг смотрели на них как на полных придурков. Посреди улицы два счастливых тела обнимали друг друга, утопая в сугробе. — Давай, подъем! — Отряхнувшись от снега, Чайлд протягивает ему руку. Вспоминается, как ещё год назад Чайлд сделал также, вытянув его из запоя. Протянул руку, спас, забирая из кромешной тьмы и ослепляя своим светом. — Или ты умирать собрался? — Да кто мне разрешит.– Хмыкнул Альберих, взяв его за руку. — Ты меня из-под земли достанешь при необходимости. Выбравшись из-под снега, возлюбленные зашагали в сторону кофейни, что-то громко обсуждали, смеялись и толкали один одного. Кэйа берет глинтвейн. Чайлд стягивает с себя куртку, разглядвая руки на наличие ран. Ран не было, а вот Кэйа появился совсем скоро, в руках держа два стаканчика с напитками. Брови сошлись к переносице. — Ты куда пальто снял? — Поставив стаканчики на лавочку, Кэйа уселся на коленях перед Аяксом, возвращая куртку на место. — Я понимаю, что тебе не холодно, но я не собираюсь потом вытирать тебе сопли и носить таблетки. Чайлд буркнул. Сжал в руке горсть снега, что соскреб с лавки, и она превратилась в неряшливый снежок, который тут же оказался на голове Кэйи. — А сам-то? — Аякс тихо засмеялся, забирая один из стаканчиков себе и грея об него обмороженные руки. Кэйа же все равно настоял на своем и, несмотря на брыкания юноши, застегнул ему пальто, вогрузил на шею большой красный шарфик и поцеловал в нос. — Не дуйся. — Кэйа погладил непослушные волосы и снова мягко поцеловал. Теперь в щеку. Каждый поцелуй — ценный, важный и такой необходимый. От них греет внутри, а значит и руки перестают покрываться едва видимым льдом. — Я волнуюсь. — Я тоже за тебя волнуюсь, Кэйа! — Чайлд обнял его за плечи, заставляя возлюбленного уткнуться носом ему в грудь. — Вот ты точно можешь заболеть, а я вырос в экстримальных условиях! Так что мне твоя зима почти как лето. Чайлд говорил красиво. За его словами не было акцента, певучий голос вытягивал из Кэйи все живое, но если это «живое» будет принадлежать Тарталье, то Альберих совсем и не был против. — Пойдем прогуляемся? — предлагает Чайлд, вставая. Загорелая рука Кэйи берет глинтвейн с лавки. Он уже порядком остыл, но сейчас это волновало меньше всего. Чайлд грел его руку, хватая крепко-крепко и целовал так искренно, что мало было утонуть в нём. Они шли медленно, обжигали языки, останавливались, чтоб наплевать на всех и поцеловаться в бесчисленный раз за несколько часов встречи. — Переночуешь у меня сегодня? — Кэйа целует его в макушку, обнимая со спины. — Думаю, можно. Чайлд поворачивает голову, а Кэйа вновь целует. Мягко, едва касаясь. Ведь поцеловаться иначе они успеют, но сейчас так хотелось дать друг другу только самое невинное и теплое. Иначе в этом чертовом городе греться нельзя. Они прошлись ещё немного и замерли, точно превратившись в ледышки, у уличного музыканта. Становилось холоднее и, ощущая, как мороз пробирается под одежду, Кэйа ещё сильнее ощутил потребность в своем парне. Он обвивает его тело точно змея, льнет к груди, сцепив руки за спиной Тартальи. Аякс сжал его ещё крепче. Звуки скрипки, которую музыкант едва держал в обмерзжих пальцах, успокаивали душу, чужое сердцебиение — сердце его самого. Все было так умиротворяюще, что захотелось спать. Даже если мороз бился сквозь ребра, даже если дышать было сложно. — Я люблю тебя. — Едва слышно шепчет Аякс. И Кэйа вновь улыбается, действительно на время впадая в короткий сон. «Я никогда в жизни не видел никого, кто мог бы выглядеть так в мороз» — Думает Кэйа и руки его касаются чужого шарфа.