Zwischen der Zeit

Клаудия раскладывает затасканный деревянный саквояж: внутри поблескивают золотистые детали, цилиндры приходят в движение, оживают стрелки измерительных устройств. Агнес не могла поверить до последнего, что перед ней — машина времени, идеальная и точная, как часовой механизм; совсем не похоже ни на извивающуюся тьму Частицы, ни на отвратительный средневековый Ковчег, прототип, созданный ее братцем. — Если я отдам тебе ее сейчас, куда ты отправишься? — спрашивает Клаудия, и Агнес удивленно поднимает подщипанные брови, пытаясь разгадать подвох. — Вот она, рабочая машина времени, и представь, что через нее прямо тебе в руки течет время. — А вы разве мне ее доверите? — в уголках напомаженных губ залегает усмешка. Может, старуха обезумела: отдавать такое человеку, с которым ты еще вчера была по разные стороны баррикад? — Может, и доверю. Ненадолго, — отвечает та бесхитростно. — Ну, так что? Фрау Нильсен бросает взгляд за окно: по подоконнику барабанит унылый серый дождь, несмотря на конец декабря. А хотелось бы белого Рождества, теперь слишком редкого в Виндене. Больше вымотанной, уставшей Агнес, хлопнувшей дверью перед «Сик Мундусом», не хотелось ничего. — Я бы посмотрела на Вайнахтсмаркт, — отвечает она задумчиво. — Скажем, лет через шестьдесят. С детства не была на ярмарках. У них есть рождественские ярмарки в будущем? Морщинистое лицо озаряется снисходительно-понимающей улыбкой: — О, не сомневайся, есть, и еще какие. * * * В вымокшем под дождем пальто моментально становится зябко. Плотнее запахивая черный драп, молодая женщина, словно из ниоткуда появившаяся в переулке, торопливо озирается — не увидел ли кто ее — и, наклонившись, принимается собирать и застегивать деревянный саквояж. Издалека доносится мелодичный перезвон, незнакомая веселая музыка. Марктплатц, центральная площадь Виндена, мало менялась за десятилетия — особенно после того, как деревянные постройки окончательно уступили место кирпичным. Когда Агнес выходит из переулка, ее встречают всё те же фахверковые домики, здание суда в хайматстиле — они остались неизменным в совсем маленькой исторической части города, и будто бы не состарились, а помолодели. Даже временные деревянные помосты и торговые ряды напоминают те, что Агнес видела в детстве, но, конечно, куда богаче, чем в истощенных войной двадцатых. А еще — в сгущающихся сумерках горит немыслимое количество разноцветных огней. Неторопливо прогуливаясь вдоль прилавков, Агнес подмечает жареные каштаны и миндаль, сливовых человечков, штоллен и, конечно, пряники всех форм и размеров. Елочные игрушки поражают: Агнес даже из любопытства взвешивают на руке фигурку жутковато улыбающегося, от уха до уха, зеленого существа и обнаруживает, какая она небывало легкая. — Сплошная китайщина, — фыркает немолодая женщина возле; Агнес не может избавиться от мысли, что та могла бы приходиться ей дочкой или даже внучкой. — Простите? — Всё нынче сделано в Китае, — сокрушается та. — Вот в мое детство Вайнахтсмаркт был только для ручной работы! Агнес осторожно ставит фигурку обратно на прилавок. Щелкунчики и дымящие человечки, рождественский вертеп, огромная и богата украшенная ель — потомки явно не знают умеренности, но кто бы мог их осуждать! Кто не хотел бы, чтобы адвент проходил так ярко? Пальто совсем промерзает, заставив остановиться возле прилавка с многообещающей табличкой «кофе, глинтвейн и другое». Агнес ставит на мостовую саквояж, просит пряный пунш. Изящные пальцы тут же обхватывают горячую керамику с рождественским рисунком; второй рукой женщина находит купюры в кармане пальто и кладет на прилавок. — Это что, марки? Где вы их только раскопали? — хмыкает бородатый продавец с раскрасневшимся лицом: то ли от холода, то ли от того, что и сам уже напробовался пунша. — Хорошая шутка, но я не очень-то похож на нумизмата. — Конечно, это марки. Не франки вам же нужны? — Нет, мне нужны евро. Дамочка, вы в пещерах двадцать лет прожили? — Оставь, Обендорф, — на прилавок ложится рука. — Лучше налей мне тоже кружку, я заплачу. Агнес поднимает взгляд: смугловатое лицо мужчины с ямочкой на подбородке и его хрипловатый голос кажутся ей смутно знакомыми. Неужели тоже — Путешественник?.. Но нет, она точно не видела его ни на одном собрании Сик Мундуса. — Мы с вами раньше встречались? — Сомневаюсь, я бы запомнил. Кстати, Ульрих Нильсен, — он, опираясь локтями о прилавок и с нескрываемым интересом оглядывает собеседницу. — А вы?.. Фрау Нильсен растерянно моргает. Неужели… — Зовите меня просто Агнес, — она натянуто и вежливо улыбается. — Вы, случаем, не сын Тронте? — Верно. А я уже подумал, вы не из наших краев. Редко встретишь такую со вкусом одетую женщину. Его явная, намекающая лесть пролетает мимо ушей: Агнес думает только о том, что стоит перед собственным внуком. — Так вы из Виндена? — возвращает он ее к реальности. — Нет. Не совсем. Моя бабушка отсюда, — торопливо добавляет она. — Я так, проездом. — Вы завтрашним вечером заняты, Агнес? Возможно, я смогу показать город, прогуляемся… — Ульрих, — Обендорф ставит перед ним еще одну кружку и, указав взглядом куда-то поверх его плеча, заговорщически шепчет: — Сюда идет твоя жена. — Дерьмо, — тихо выругивается он, хватает кружку и оборачивается. — Катарина! А я, пока ждал вас с детьми, совсем замерз. Решил согреться. — Вижу, — одна фрау Нильсен неприязненно смеряет взглядом другую, в черном пальто. — Пошли отсюда, тебе пора. Она хватает Ульриха за локоть — его явно ждет неприятный разговор — а Агнес с усмешкой вслед приподнимает кружку пунша: — Спасибо за угощение, герр Нильсен! С неба срываются первые крупные снежинки. Агнес запрокидывает голову и смотрит на то, как они медленно опускаются — или это она поднимается им навстречу? — и думает о том, что Винден, должно быть, еще не понял, какой узел завязывается вокруг него. Должно быть, Ковчег еще не начал свою работу. Она вспоминает слова Клаудии: если Агнес сделает правильный выбор, то и не начнет. Фрау Нильсен вздыхает, и с губ срывается облачко пара. Время возвращаться обратно и приниматься за работу.