Виктория

      Пробыв до самой поздней ночи с Камилой, Элена, наконец-то, вернулась домой, уставшая и морально вымотанная. А дома её, наверняка, уже ждала Виктория после концерта, расстроенная и обиженная на весь свет. Ласерда тяжело вздохнула и открыла дверь ключами, порой, роль матери давалась ей очень тяжело, и разорваться между всеми тремя детьми одновременно было очень сложно. Но такова была её судьба, именно своим детям она посвятила жизнь, именно ради них и жила, а значит, со всем этим должна была уметь справляться, как бы жизнь ни била Элену.       На удивление женщины её встретила пустая гостиная и тишина, но Ласерда старшая, кажется, этого и не заметила. Решив немного исправить ситуацию, мать направилась в комнату младшей дочери, чтобы поинтересоваться, как прошёл концерт, и пожелать своей девочке спокойной ночи.       Однако, там её ждал сюрприз. Вместо готовящейся ко сну, в идеально убранной Зидлдой спальне, дочери, Лелена наткнулась на хаотичный погром, и пришла то ли в ужас, то ли в ярость. Все вещи были разбросаны, перемешаны, сломаны, разбиты и раструшенными осколками валялись тут и там, а нынешней хозяйки комнаты, кажется, сейчас не было на месте.       Всё лёгкое чувство вины перед младшей дочерью тут же улетучилось у матери, и, раздражённо сжав кулаки, Элена бросилась опять в гостиную.       — Виктория! Виктория, сейчас же иди сюда… — зло кричала Ласерда, мечась по своей небольшой, но уютной, квартире, однако никто так и не отозвался.       Элена зашла в гостиную, в комнату Зилды, которая сейчас мирно спала, на кухню, и даже в комнату Фреда, но нигде провинившейся дочери так и не оказалось.       Новый неприятный факт, новая смена настроения, и вот уже гнев и ярость на Викторию, постепенно начинали сменяться в сердце матери сначала лёгким волнением, а затем вполне весомой нарастающей с каждым моментом тревогой.       «Что случилось с дочерью? Куда она ушла? Где была?»       Все эти мысли хаотично вились в голове Элены, которая впервые почувствовала за младшего ребёнка, ранее не доставлявшего ей хлопот, реальное волнение, и, набирая трясущимися руками номер портье, Ласерда заикаясь поинтересовалась у него, приходила ли Виктория домой вообще, и если приходила, то когда ушла.       Ответ оказался не утешительным, вся заплаканная девушка покинула дом очень давно и до сих пор не возвращалась.       Эду вернулся домой после тяжёлого трудового дня на скорой помощи и концерта группы, на который мужчина отпросился на пару часов. Он так и не захотел открывать свою личную консультацию, на протяжении всех этих лет, зато стал одним из лучших врачей в больнице, куда устроился работать с самого начала. Фернандосу нравилась его работа, так, как только там он мог полноценно отвлечься от своих явно несложившейся жизни и явно неудачного брака, от чего и возвращаться домой он старался как можно позже, до глубокой ночи задерживаясь в больнице.       Почти у самого порога Эду встретила Камила, назойливо повиснув у него на шее с поцелуями, радостно приветствуя, как будто позабыв все свои дневные страдания, и приглашая отведать уже давно остывшего, приготовленного служанками ужина.       Есть Фернандосу не хотелось, и он только было подумал о том, как отмахнуться от прочих проявлений любви, мгновенно предлагаемых взамен Камилой, как на огромную удачу мужчины зазвонил мобильный телефон.       Звонок был поздний, а значит, достаточно срочный, к тому же, Эду сразу узнал номер Элены, потому с ответом медлить не стал.       — Да, слушаю, что-то произошло? — увлечённо заговорил Эду в трубку, а Камила обиженно отпрянула от него в сторону и, словно маленькая девочка, надулась.       — Нет, её у нас нет, я не видел её после концерта. Но я обязательно её разыщу…       «Оскорблённая» супруга с любопытством покосилась на мужа, невольно заметив, с каким оживлением он заговорил, услышав нечто на той стороне связи.       — Что-то произошло? — заискивающе спросила Камила, когда Эду быстро повесил трубку и засуетился.       — Виктория пропала. Элена не знает, где она. И не может её найти.       Опять эта Виктория, когда же она уже наконец-то перестанет мешать счастью Камилы?! Лицо женщины искривилось в недовольной гримасе, но, стараясь особо не выражать своих истинных эмоций, Камила тут же наигранно тяжело вздохнула и исправилась.       — Ах… Оставь, Эду. Нагуляется и сама придёт… — полностью уверенная в силе её слов, женщина безразлично махнула рукой и хотела было направиться в столовую, как совершенно неожиданная для неё реакция мужа задержала жену.       Эду знал, что Камила была эгоистичной, Эду знал, что Камила была капризной, даже годы и тяжёлая болезнь не изменили всегда избалованную доченьку Элены, но, чтобы той настолько были важнее личные бездельнические интересы, чем судьба сестры, той самой сестры которая и спасла её никчёмную жизнь…       Кажется, в этот момент, при сией будоражащей разум мысли терпение Эду закончилось. Он не знал, почему он вообще оставался все эти годы с Камилой, его не привлекало в ней ровно ни что, а эти её эгоистичные безразличные ко всем поступки, так и вовсе злили и раздражали. Как можно было не любить и не жалеть никого, кроме себя? Как можно было даже в сорок лет оставаться такой и говорить о близких с подобным безразличием?       Этому не было объяснения, как и не было оправдания. Совершенно равнодушный тон Камилы относительно её сестры, стал для Фернандоса последней каплей.       — Ты так говоришь, потому, что у тебя нет своих детей, — Эду попытался ответить жене, как можно менее грубо, при этом защищая вполне справедливое волнение Элены за дочь, но сам того не заметил, как ударил в наиболее больное место супруги.       Услышав подобные слова, Камила замерла на месте и, вся взъершившись, резко обернулась к нему. Она не ожидала от собственного мужа такого упрёка, и, тем более, никак не могла после рака ожидать от кого-то вообще такого оскорбления. Это было просто бесчеловечно, жестоко, немыслимо!       — А, может, это из-за тебя у меня нет детей! Я не виновата, что однажды заболела… — нескончаемый поток обиженных обвинений Камилы хлынул на Эду водопадом, от которого тот едва успевал отбиваться.       Новая истерика, новая перебранка, новая ругань! В этот вечер в маленькой квартирке семьи Фернандос бушевала настоящая буря!       Возможно Эду и Камила ещё долго бы ругались, по ранее не обсуждаемой вслух, но уже порядком наболевшей теме, если бы мужчина вовремя бы не опомнился.       — Всё, с меня хватит, я ухожу! — уверенно, словно отрезал, произнёс он последнюю фразу, раз и навсегда пресекая какое-либо продолжение скандальной сцены, а затем решительно вышел из гостиной, громко хлопнув входной дверью.       И так и не выговорившаяся Камила, оставшись одна, с силой зажала уши и в который раз за день горько расплакалась.       Нужно было найти Викторию!       И для взбудораженного после ссоры с Камилой Эду сейчас это был лучший способ и предлог успокоиться. Тем более, что судьба девушки волновала его в данный момент куда больше, чем пустые и беспочвенные капризы собственной жены. А потому, садясь в машину, в первую очередь Фернандос решил позвонить Виктории на мобильный.       Тем временем Ласерда младшая, находясь в каком-то баре абсолютно одна, уже порядком набралась. Она была настолько пьяна, что легко покачиваясь в такт местной музыке, даже не слышала звонков телефона, а потому и не отвечала на них. Незачем!       В какой-то момент девушка зачем-то взяла в руки мобильный и, краем глаза, случайно увидела на дисплее знакомый номер. Ей казалось, что она спит, находится в своих мечтах или бреду, но, среди тьмы не отвеченных вызовов от провинившейся матери, Мигела и даже Алмы, Виктория точно и чётко узнала номер Эду.       Это был тот единственный человек, которого она сейчас не ненавидела, тот единственный, которого в любой ситуации и в любом состоянии отчаянно желала видеть.       — Да, слушаю… — заплетающимся голосом произнесла девушка, нажав на пару кнопок и одновременно с этим заказывая в баре очередной коктейль, при том совершенно не видя, как откуда-то издалека зала на неё с любопытством уставилось несколько местных пьянчуг.       — Виктория, Это Эду! Ты где?! — раздался в трубке до боли знакомый, обеспокоенный голос, и только сейчас Ласерда поняла, что это был не сон.       — Я… — сваливавшейся со стойки рукой попытавшись подпереть щёку, Виктория попробовала осмотреться, не с первого раза вспомнив, в какой бар она пошла, и где сейчас находилась, — В «Красном огне», — наконец-то догадавшись прочитать вывеску на противоположной от себя стене, совершенно пьяным голосом ответила Ласерда, — А что?       Радостно принимая коктейль у бармена, девушка слегка потянула напиток через трубочку и довольно засмеялась, от чего на том конце провода Эду ещё больше забеспокоился.       — Оставайся там! Никуда не уходи! Я уже еду!       В оправданность своих обещаний Эду молнией примчался в бар «Красный огонь», и не зря, Фернандос прибыл туда очень вовремя.       Наверное, решив, что ей звонок любимого просто почудился, допив последний коктейль и отдав бармену свои последние деньги, Виктория уже было собиралась уходить из заведения. И, наверняка, она исчезла бы оттуда раньше, чем появился Эду, если бы на улице, девушку не остановили те самые, постоянно пялящиеся на неё с другого конца зала, три пьяных мужика.       — Уже уходишь, красотка? — игриво сказал первый.       — Подожди, куда же ты, вечер только начинается, — таким же тоном добавил второй.       — Иди сюда, сейчас мы посмотрим, как хороша ты без одежды, — в тон им произнёс третий, и нагло, бесцеремонно полез руками прямо под коротенькую юбку чёрного джинсового платья девушки на молнии.       Поняв, что связываться с ними сейчас совершенно не хотела, Виктория попыталась вырываться и отбиваться, громко и пьяно крича.       Эду подоспел вовремя, и один из мужиков уже почти забравшейся под юбку девушки, тут же отлетел в сторону, хорошенько получив по морде.       Второго Фернандос со всей силы пнул ногой, а третьему заехал по шее локтем. Живя скучной размеренной жизнью с Камилой столько лет, мужчина уже толком и подзабыл, как хорошо он умел драться.       А дрался он сейчас, как лев, защищая честь той, которая на самом деле его любила.       Пьяные мужики так просто не сдались, и накинулись на Эду, все трое. Защищаясь от их ударов, Фернандос со всей силы бил в ответ противников, уже не разбирая, где из них который. Чувство опасности за Викторию, необходимость её защищать, слепая ярость затмила мужчине глаза, и он продолжал и продолжал лупить пьянчуг даже тогда, когда те были уже не в состоянии с ним драться.       Вот все трое были повержены, и, с пренебрежительным взглядом оставив их валяться на асфальте, Эду подошёл к перепуганной и замершей в каком-то немом шоке Виктории, ласково и мягко попытавшись взять её за руку.       На миг девушка взглянула ему в глаза, ещё мгновение она пребывала в ступоре, а затем запоздалая реакция, наконец-то, пробудилась ото сна.       — Зачем ты меня спас? Не нужно было! Я бы и сама справилась! — громко выкрикнув эти слова, Виктория рванула свою руку прочь от кисти Эду, а после с ещё большей пьяной наглостью заявила, — Я иду обратно в бар, я ещё не закончила развлекаться, я ещё не всё выпила!..       И прежняя сцена, сначала приставаний, потом мордобоя, продолжилась попытками схватить подвыпившую и буянящую девушку, дабы увести её отсюда, а буянила и вырывалась она знатно, выкрикивая самые разнообразные оскорбительные ругательства на всю улицу и молотя своего спасителя кулаками.       Возможно, всё это ещё долго бы продолжалось у самого в хода в бар, если бы в какой-то момент, Эду случайно не приобнял бы Викторию за талию, девушка споткнулась обо что-то на мостовой, и они оба, вдруг не оказались слишком близко друг от друга. Ещё сантиметр, и Фернандос и Ласерда поцеловались бы по-настоящему, внезапно, но при этом чувственно и страстно, как того в тайне давно хотели их сердца. Мужчина и девушка невольно уставились друг другу в глаза, видя в отражении блестящих радужек целый мир, и в этот миг они как будто прочитали желание друг друга.       Ещё миг, и их губы бы соприкоснулись…       Но где-то на фоне, вдруг раздался звук полицейских сирен. Эду и Виктория отвлеклись. Наверное, кто-то, кто видел потасовку у бара, вызвал органы правопорядка, а значит, сейчас было не время и не место придаваться абсолютно диким страстям.       — Полиция, пошли! — первым опомнился мужчина, резко потащив девушку за собой к его машине, и Виктория, вновь почувствовав надвигающуюся опасность, покорно подчинилась ему.       Никому из них двоих сейчас не хотелось объясняться с органами правопорядка, тем более, что никто из них двоих особо и не был виноват, пусть ловят бандитов, которые смели покушаться на молоденьких девочек у дверей бара… Но только не их…       А вот объясняться с Эленой Эду и Виктории дома пришлось. Фернандос доставил Ласерду младшую в квартиру матери в целости и сохранности, но при этом девушка была в таком пьяном невменяемом состоянии, что волнение Ласерды старшей вновь сменилось на гнев и злость.       — Ну, привет, мамочка! Что, не ждала? А я явилась! Как там поживает наша драгоценная Камила? Ещё башкой об стену не убилась? — не войдя, а буквально валившись в дом, тут же заявила Виктория, и от этих слов Элена вся покраснела от ярости, рванувшись вперёд, чтобы дать дочери оплеуху, но вовремя была остановлена Мигелом.       — Мерзавка, хамка! Я с ног сбилась тебя искать! Весь город объехала! А ты просто сбежала и напилась! Сейчас я тебе покажу, сейчас я живо тебя проучу, как пить! — всеми силами сдерживаемая Сариано, Элена так и порывалась наказать дочь за дерзкую выходку и не менее дерзкие слова.       — А что такое, Камилочке опять потребовался донор? — резко приблизившись к ней, а затем спешно качнувшись назад, ещё больше попыталась поддразнить мать Виктория.       Мужчины понимали, что в чём-то обе: женщина и девушка, были правы, им нужно было дать возможность обсудить это друг с другом, но только не здесь и не сейчас, не в таком состоянии.       От наглости Виктории Элена даже не нашлась, что ответить, в то время, как Эду многозначительно кивнул Мигелу головой, и оба они растащили мать и дочь по разным комнатам.       И если Элену было более или менее легко уговорить пойти к себе, то вот Виктория всё ещё бушевала и сопротивлялась.       — Я не хочу идти туда. Это не моя комната. Это комната Камилы. У меня вообще нет ничего своего! — резко подняв с кровати какую-то разломанную рамку, так же резко взглянув на неё, девушка отшвырнула ненужный более предмет прочь и завалилась на постель, — У меня вообще нет ни одной своей вещи. Всё это вещи Камилы… А я — просто донор! — поддерживаемая Эду, Виктория попыталась вновь усесться на кровати, и от того, как сильно последние слова резанули ей по сердцу, ещё сильнее придвинулась к нему.       Фернандос слушал и ничего не говорил, не в силах ни произнести что-то, ни как-то успокоить. По щекам Виктории вновь хлынули слёзы боли, и переполненная эмоциями девушка совсем сорвалась и сделала то, что раньше бы просто не решилась, отчаянно двинулась в сторону мужчины, и крепко-крепко обняла его руша все преграды приличий.       Не в силах отказать ей в таком состоянии, Эду лишь бережно и сочувственно обнял её в ответ, ласково гладя по спине и давая выплакаться.       Виктория рыдала у него на плече ещё долго-долго, пока, совсем выбившись из сил не успокоилась, и Фернандос аккуратно не уложил её на подушку.       Эту ночь Эду провёл в квартире Элены. Нет, конечно, он не спал в комнате с Викторией, а просто устроился в гостиной на диване, с бокалом виски, зная, что утром он может быть нужен и Эление, и её дочери.       Это оказалась так. После первой ночи безудержной пьянки, Виктория проснулась утром с жутким похмельем и раскалывающей головной болью, и вот тут-то Фернандос и пригодился, как врач.       Налив в стакан воды, он как раз подавал Виктории какую-то таблетку от головной боли, когда мать девушки вошла к ней в комнату.       Ласерда младшая обречённо застонала, положив руку на лоб, а старшая лишь поучительно сказала:       — Так тебе и надо, будешь знать, как напиваться. Это тебе наказание.       Женщина хотела было добавить что-то ещё, но Фернандос тут же остановил её.       — Не стоит, Элена, я сам с ней поговорю, — тактично выставляя мать девушки за дверь, попытался убедить её не начинать новой склоки Эду, после чего вернулся и сел на край кровати Виктории.       — На, выпей, тебе станет легче, — слабо улыбнулся Фернандос, глядя на мучения несчастной девушки.       — Думаешь? — многозначительно спросила Виктория, слегка покосившись на него, — Разве мне вообще может стать легче? Ведь моя мать родила меня только, как донора. И даже сейчас, спустя столько лет, она ни на грамм не любит меня…       Эду понимал её проблему. Действительно, ситуация была сложная. Тогда давно, восемнадцать лет назад, родить Элене Викторию, чтобы спасти Камилу, было лучшим решением, но никто из них в те времена не подумал, как сама Виктория, спустя годы, отнесётся к этому. И сейчас он видел, что девушка воспринимала всё очень болезненно. Ничего уже вернуть было нельзя, ничего сделать иначе тоже, но оставаясь по жизни оптимистом Фернандос пытался даже в самой трудной ситуации разглядеть свет. И он был, был и в этом запутанном случае…       — Не говори так. Мать любит тебя. Ругается и наказывает именно потому, что любит. Ты не представляешь, как она вчера беспокоилась за тебя, когда ты пропала. Знаешь, у меня нет детей… Однажды Камила была беременна и потеряла ребёнка, но даже к нему, я чувствую такую большую любовь и привязанность, даже к так и не родившемуся малышу. Так как же Элена может не чувствовать любовь к живому ребёнку? К своему живому ребёнку?! — Эду сказал эти слова столь проникновенно и откровенно, что даже в измучанном сердце Виктории что-то дрогнуло, заставив ту подняться и посмотреть ему в глаза, увидеть там всю боль от правды, которую Фернандосу приходилось сейчас произносить, погружаясь в дебри болезненных воспоминаний.       А мужчина тем временем продолжал.       — Тебе стоит забыть всю эту историю с донорством. Понять, что мать любит тебя. И просто жить дальше. Так, будто ничего не произошло, ведь в твоей жизни ничего не изменилось… Слышишь…       Виктория слышала и одновременно не слышала его, она чувствовала на своей щеке подушечки грубых пальцев Эду, стирающих так предательски подступающую к глазам слезу, и думала, думала обо всём: о настоящем, о прошлом, о будущем. Ей хотелось вновь поверить, вновь вернуться в среду счастья и безмятежности, и она уже начинала чувствовать, что верит. Не верила на самом деле, но по крайней мере, слишком искренно пыталась себя заставить и притворяясь, что верит, с лёгким, почти незаметным, утвердительным кивком головой.