Килоновая

      В последнее время кошмары Куникудзуши поредели, но стали нарастать вновь, подобно грибам после осеннего дождя.       Обычно его кошмары были об его прошлом, об Эи, о Татарасуне. Но этот отличался. И этот напугал его сильнее всех. Встретив Кадзуху, он был сравни ребёнку, на которого ночью накинули плед. Однако швы затрещали, а нитки истончились. Лишь вопрос времени, когда всё его сегодня станет вчера. Это неизбежно.       Он один сидел на пляже - инадзумском, коих в последний раз видел миллионы лет назад. Существуют ли они до сих пор? Песок ничем не отличался от тейватского. Как бы то ни было, он продолжил смотреть на огромный океанский простор.       Волны холодом рушились на берег, солнце давно село, но небо не блестело серебром луны.       Куникудзуши по многолетней привычке посмотрел вверх. Над ним находилась бесконечная бездна звёзд, планет и пространства между, но в тоже время и бездонный океан. Кадзуха говорил, что астронавты - моряки звёзд, но на деле всей вселенной, ведь их голод неутолим.       Его мысли прервало крушение надвигающегося корабля. Тот прорезался сквозь волны, побуждая чаек к крику. Песок хлынул в море, улёгся и опять поплыл. Затем опять тишина. Волнение прекратилось - его выместил белый шум снова падающих волн. И снова. И снова.       Злой ветер ознобом колол Куникудзуши. Волны становились всё выше, но он не уходил и продолжал сидеть, смотря, как с каждой волной, дюйм за дюймом вода подбирается ближе.       С каждой минутой она уносила песок и выносила новый, лишь чтобы смыть его снова. Ещё больше песка медленно намокало и пропадало в море, но ему всегда была замена. Песчинки могли путешествовать по всем континентам, пока, наконец, не обоснуются в бездне.       Раковину прибило к берегу.       Бледную, не больше ногтя Куникудзуши. Он заинтригованно посмотрел на неё, но не двинулся. Волны смоют её. Хотя так не будет. Раковина осталась, ведь слишком тяжёлая.       Куникудзуши инстинктивно поднял раковину и принялся изучать. Дизайн простой, в основном персиковый цвет с парой тусклых алых полосок, но всё равно безмерно изящнее обычных песчинок.       Раковина не имела никакой важности, но Куникудзуши спрятал её в ладошке. Он держал её сильнее чем что-либо в его жизни, да так, что его ногти впивались в кожу, и приходилось прятать слёзы от яда солёной воды.       Кадзуха беззвучно подсел к нему на берег, кладя голову на чужое плечо. Куникудзуши, как и странник, ничего не говорил. Озноб прошёл.       Волны набирали силу.       Поток воды облил их ноги, затем торс, и, наконец, накрыл с головой. Кадзуха сжал свои руки. Куникудзуши чувствовал, как его глаза щипит, но попытался снова открыть их в попытке ощутить вес, ушедший с плеча.       Его раскрытые глаза гипнотизировала ладонь. Раковину смыла нападающая волна. На горизонте появлялась ещё одна. Затем Кадзуха ушёл. В доказательство того, что он когда-то был здесь, остался лишь кленовый лист. Действительно ли был здесь поэт? Тот ушёл также быстро, как пришёл.       Рухнула иная волна, принося боль. Холодно. Всё тепло смыло. Потом ушёл клён. Его не смыло, но засыпало песком.       Куникудзуши отчаянно зарылся в песчинки, выискивая малейший признак, кусочек листка. Но тот пропал в волнах и песке. Осталось лишь воспоминание. Действительно ли был здесь лист?       Горячие, солёные слёзы полились по лицу Куникудзуши, но он не чувствовал. Он больше ничего не чувствовал. Брызги океана вырвали у него эту возможность, избивая его каждой волной и унося его кусочки, пока ничего не осталось. Только пустая оболочка, что когда-то чувствовала.

___________________________________________

      — Куни! Всё хорошо, я здесь.       Кадзуха проснулся от того, что другой утопал в горячих слезах. Он незамедлительно распознал симптомы кошмаров и попытался расшатать любимого.       Куникудзуши не спеша открыл глаза, сквозь пелену слёз пусто смотря на лицо Кадзухи. Тот обнял другого, убеждаясь, чтобы его лицо находилась в чужом поле зрения.       — Всё хорошо, Куни, я здесь, — шептал Кадзуха.       Его слова оборачивали Куникудзуши подобно теплу шерстяного одеяла в мрачный зимний день. Проснувшись, правитель галактики попытался проглотить слёзы, но глухая тишина разбивала все его намерения. Все звуки раннего утра глушились на фоне мягкого сопения странника, приглушенного чужими белыми волосами.       Они чуток так посидели. Куникудзуши зарылся в изгиб шеи Кадзухи, пока тот нежно перебирал чужие волосы, напоминая о своём присутствии.       Солнце пробралось сквозь маленькое окошко корабля Кадзухи, разбрасывая лучи по комнате. Куникудзуши, оставляя пятна на чужой спине, чувствовал спокойствие дня. Он поднял опухшие глаза с шеи Кадзухи.       Кадзуха смотрел на поднимающееся над горизонтом солнце, на новый день, новый круг. Всё, что началось, закончится, лишь чтобы начаться снова. Куникудзуши знал, что другой старался не показаться слишком взволнованным, поворачиваясь к нему, но мешки под его глазами выдавали с головой.       Кадзуха первым нарушил тишину: — Тебе уже лучше, Куни? — сказал он слегка сиплым голосом.       Куникудзуши не чувствовал, что готов говорить, так что просто кивнул, и Кадзуха понял. Они поговорят об этом, когда он будет готов. Если он не хотел прямо сейчас, Кадзухе не сложно подождать. Но от неизбежного не уйти.       Они вместе молча уставились на рассвет. Иногда тишину прерывали шмыги или шуршание одеял. Золотые лучи проходили сквозь окно, забираясь в каждый уголок и трещенку комнаты. Только когда солнце полностью поднялось, тень Кадзухи перестала накрывать Куникудзуши.       — Я собираюсь приготовить завтрак, можешь присоединиться, если хочешь... домашняя еда всегда улучшает моё настроение, попробуй как-нибудь.       Куникудзуши кивнул и проследил, как Кадзуха вышел, но оставил дверь, ведущую из спальни на кухню, открытой. Куникудзуши, всё ещё ощущая нежный взгляд Кадзухи, продолжил смотреть на солнце. Он придёт чуточку позже, а сейчас ему слишком комфортно. Ему хотелось понежиться в солнечном тепле, но однажды оно сядет и оставит его с одной луной.       Однако трястись в страхе того, что когда-то да произойдёт - пустая трата времени. Так что Куникудзуши собрался и пошёл к Кадзухе. Тот, при виде любимого, улыбнулся впервые за день.       — Тебе лучше? — спросил Кадзуха, смотря на другого из-под миски.       Куникудзуши кивнул.       Кадзуха опять улыбнулся, Куникудзуши повторил. Эмоции заразны?       — Если хочешь, можем поговорить об этом позже.       Куникудзуши немного помолчал и спросил: — Было бы славно... Что ты делаешь?       Кадзуха ахнул: — Куни, ты собираешься попробовать?       Куникудзуши закатил глаза. Как бессмертный, он никогда не понимал, в чём смысл еды. Использовать отверстие для речи для поглощения еды звучит не очень, что уж там о том, куда она девается.       — Может... если оно хорошо.       — Будто ты когда-то пробовал мою еду, — усмехнулся Кадзуха.       — Вспоминая, как ты, Каэдэхара, сжёг сахар... — Куникудзуши сморщил нос, — но то, что ты делаешь сейчас, пахнет... приемлемо.       Кадзуха закатил глаза. Очень близко к комплименту. Куникудзуши упадёт, когда попробует готовку Кадзухи. Он думал, что довольно хорош в этом, особенно учитывая, что правитель галактики мог сделать для него самые свежие продукты. Конечно, эгоистично есть их и не платить Куникудзуши плодами его созданий.       — Ты собираешься помогать? — поддразнил Кадзуха. Другой итак помог достаточно, сделав ингредиенты из водзуха.       К его удивлению, Куникудзуши принял предложение. Просто стоять и смотреть неловко. Ему нужно было увлечь мозг чем-нибудь другим: — Конечно, с чего мне начать?       Кадзуха не уверен, будет ли Куникудзуши помощью, а не помехой, учитывая, что тот никогда не готовил. Нет, Куникудзуши точно станет бедой на ножках. Он уже мог себе представить предстоящую уборку. Странник вздохнул и вспомнил рецепт.       — Аа, можешь смешать смесь в этой тарелке до однородности, — Кадзуха вручил другому венчик и перевёл внимание на варящуюся на плите кастрюлю варенья. То должно быть достаточно просто для Куникудзуши.       Куникудзуши забрал венчик и пару минут мешал смесь, наблюдая, как маленькие комочки муки растворяются в желтоватой жиже. Пиздецки скучно. И почему Кадзухе так нравится? С каждым кругом венчика, жижа казалась всё менее аппетитной. Кадзуха собирается есть это? Куникудзуши не стоило соглашаться.       — Я всё, — гордо позвал Куникудзуши. Как ему казалось, для первого раза он хорошо справился. — Теперь можно есть?       Со стороны плиты раздался смешок: — Мы ещё не закончили, Куни. Теперь подойди сюда, мне нужна твою помощь.       — С чем? — требовал ответ Куникудзуши, не двинувшись с места.       — Просто подойди, — Кадзуха поманил его рукой.       Куникудзуши вздохнул, зная, что Кадзуха наверняка что-то задумал, но всё равно шагнул ближе.       — С чем тебе помочь? — лениво спросил Куникудзуши. Он стоял в парах дюймах от Кадзухи.       — Просто подойди, я покажу, — не поворачиваясь ответил Кадзуха.       Куникудзуши, слегка раздражившись, сжал губы в линию, но подошёл.       — Что не так? — он закатил глаза.       — Дай покажу, — ухмыльнулся Кадзуха. Куникудзуши ожидал, что странник что-нибудь да натворит, но он успел влюбиться достаточно, чтобы ожидающе стоять здесь.       Кадзуха поднял голову к своему более высокому любимому и ласково, коротко чмокнул его.       — Вот, — слегка порозовев, улыбнулся Кадзуха.       — Нахуя? — ожидал ли он чего-то? Да. Ожидал ли он поцелуй? Нет. Хотя стоило, учитывая тупизм Кадзухи. Не то чтобы его сильно волновало. Чего не скажешь, смотря на пионново-розовыё щёки       — Разве я не могу поцеловать любимого? — скромно спросил Кадзуха.       — Какой же ты тупой нуждающийся сопляк, — насмехался Куникудзуши, но не очень убедительно.       — Я тоже тебя люблю, Куни, — ответил Кадзуха, наблюдая, как чужой румянец от розовых пионов переходит на красные розы.       — Ненавижу тебя, Казу, — это - всё, чем только может быть, кроме правды.       Кадзуха хмыкнул и не убеждённо ответил: — Мгм, конечно ненавидишь, Куни. Так ты говорил, что закончил, да? Раз так, приступим к последнему этапу.       Куникудзуши закатил глаза..       Порой Кадзуха не понимал, как умудрился влюбиться в того, кто пытался показать меньше эмоций, чем его камень для сна.       Таща с собой Куникудзуши, Кадзуха вылил тесто, которое Куникудзуши любезно смешал для него, в дозатор теста.       — Только не говори, что собираешься пить это, — Куникудзуши в отвращении сморщил нос. Выглядит противно, хоть и пахнет не так ужасно.       — Нам сначала нужно приготовить это. Разве не это называют готовкой.       — Я знал, — Куникудзуши бы драматично взмахнул волосами, если бы те имели достаточную длину, — просто я бы не удивился, проглоти ты это сырым. Однажды я поймал тебя за чтением книги о каком-то придурке, который хотел съесть сурка.       — Должен признать, я только это и запомнил. Другая часть книги оказалась сухой, — небрежно ответил Кадзуха.       — Казу, ты псих.       — Ты так часто меня оскорбляешь. Это всё, что ты можешь сказать?       Куникудзуши закатил глаза, да так, что они ушли за веки. Кадзуха бы всё равно когда-нибудь сказал, учитывая, как часто такое случалось. Порой ему хотелось подшутить над Кадзухой, чтоб он точно выпал, но решал, что то могло слишком разволновать другого, и Кадзуха больше никогда не пойдёт на такое.       — Оскорбления буквально нужны, чтобы сказать, что тебе не нравится. Придурок.       — Хм... тогда, похоже, ты патологический лжец, — хмыкнул Кадзуха и выдавил смесь на горячую сковороду. Он подхватил лопатку с соседней полки, готовясь вовремя перевернуть панкейк.       — Можешь и дальше слепо верить в то, что хочешь, — дразнился Куникудзуши. Тот хотел сказать что-то ещё, но слишком заворожился Кадзухой, переворачивающем круг теста. А тот выглядел солиднее после обжарки.       Он шипел на сковороде, издавая восхитительный аромат сладкого миндаля и коричневого шоколата. У Куникудзуши аж слюнки потекли. Странный опыт. Может, всё не так плохо.       — Нравится? — теперь очередь Кадзухи дразниться.       — Выглядит... съедобно, — неубедительно отмазался Куникудзуши.       — Если не собираешься благодарить, то мне придётся не делать порцию на тебя, — упрекнул Кадзуха.       Куникудзуши нахмурился: — Ты слишком раздуваешь своё эго. Сделать это должно быть не так сложно.       Кадзуха тихо фыркнул и вздохнул: — Раз это "не так сложно", можешь сделать оставшееся. Возможно, тогда ты научишься сначала думать, а потом говорить.       Куникудзуши чутка запаниковал, но того не показал. Разве так сложно сделать пару панкейков? Ему надо просто выдавить тесто, а потом перевернуть. Вроде просто. Чем он хуже Кадзухи?       — Как только закончу эту партию, дам тебе, Куни.       Кадзуха перевернул все свои панкейки, оставив Куникудзуши четверть теста. Как бы ни хотел, он не мог оставить ему половину, ведь, должно быть, уметь он готовит также, как, по слухам, сёгун Райден. Впрочем, он не собирался упоминать её при нём.       — Самое лёгкое, что могло быть в моей жизни. Смотри и учись, Каэдэхара, — хвалился Куникудзуши.       — Конечно, Куни, впечатли меня, — Кадзуха лениво моргнул и игриво подмигнул.       Куникудзуши забрал дозатор теста. Он видел, как Кадзуха просто слегка сдавливает и позволяет тексту вытекать, пока оно не сформирует круг. Однако Куникудзуши, конечно же, надо выделиться. Он сделает панкейк в форме сердца.       Он показушно поднял бутылку высоко над сковородой, так, чтобы Кадзуха мог во всех красках рассмотреть его действия. Правитель галактики чуть-чуть сжал бутылку, ожидая, что тесто без проблем полетит шёлковыми лентами. Однако не того, что с конца не упадёт ни капельки. Куникудзуши неудовлетворённо сморщил нос.       — Ты прекрасно справляешься, Куни, — издевался Кадзуха. Будто мамаша, чей ребёнок получил мяч в лицо.       — Попробуй сжать чуть сильнее. Относись к этому как к-       — Заеби, Каэдэхара, я сам!       — Как скажешь, — Кадзуха хмыкнул, развлекаясь зрелищем потугов Куникудзуши. Конечно, было отвратно думать об этом так, но, всё же, тот сам так захотел. Это не вина Кадзухи. Порой казалось, что с Куникудзуши он всё больше отдавал предпочтение серой морали.       На сей раз Куникудзуши попытался нажать посильнее, но всё равно не вышло ни капли. Раздражившись, он сжал ещё, но как об стену горох. Кадзуха невесело наблюдал и открыл свой рот, собираясь что-то сказать, но передумал.       — Заткнись, Кадзуха, — прикрикнул Куникудзуши.       — Я даже ничего не сказал.       — Судя по твоему дурацкому лицу, собирался. Ты такое задумчивое еблище состроил, открывая и закрывая рот пятьдесят, мать его, раз.       — Оооууу, так ты следишь за моей реакцией.       Куникудзуши закатил глаза: — Смысл не в этом.       — Ну, я понял, — ответил Кадзуха, лениво разглядывая ногти. Если Куникудзуши будет возиться слишком долго, его панкейки остынут. — Так ты будешь готовить, или тебе нужна помощь?       — Я сказал: Я. Сделаю. Сам.       Кадзуха поднял руки: — Боже, я просто предложил.       — А мне оно не надо. Мне было бы лучше, если бы один придурок не отвлекал меня.       — Так ты обращаешь на меня внимание?       — Ты можешь помолчать дольше минуты? Я думал, ты хотел, чтобы я занялся панкейками, — Куникудзуши попытался закрыть уши, но знал, что только подпитывает желания Кадзухи.       — Разве я не ждал достаточно терпеливо? Тут только ты, дорогой, работаешь в пустую, — насмехался Кадзуха.       Куникудзуши проигнорировал его. Ему просто надо приготовить эти глупые панкейки. То было бы легче, если бы этот мелкий сучонок не смотрел на него.       Он сжал бутылку в четвертый раз. Ничего. Оно не хотело по-хорошему? Что ж, тогда будет по-плохому.       Он расслабил хватку и резко надавил. Безрезультатно. Кадзуха хихикнул где-то на фоне.       — Знаю! Всё равно хуйня!       — Это правда не так сложно, Куни. Нужна помощь? — Кадзуха подошёл и протянул руку.       — Сам захуярю, — рыкнул Куникудзуши, отказываясь от руки помощи.       Он по новой яростно ухватился за бутылку и сжал со всей дури. Сначала опять ничего не вышло, но потом долгожданная жижа брызнула на сковороду, плиту и низ рубашки Куникудзуши.       Кадзуха не мог сдержать смеха. Куникудзуши получил по заслугам.       — Тут нужен обыкновенный баланс, Куни. Хотя, если ты этого и добивался, должен признать, это довольно... креативно.       Разгневанный Куникудзуши повернулся, посмотрел на смеющегося Кадзуху, а затем на дозатор в его руке. Осталось ещё чуть-чуть теста...       Прежде, чем Кадзуха успел поднять хотя бы пальчик в свою защиту, Куникудзуши поднял бутылку прямо к его лицу и сжал так сильно, как только мог.       Поразительно яростный Куникудзуши мог наблюдать путь чужого выражения от смеха до отчаянной паники. Тесто покрыло всё его лицо, местами зацепив одежду, местами рот, который он закрыл от ужасного вкуса сырого теста.       Он издал гортанный звук, пытаясь выплюнуть тесто, и засмеялся вновь, несмотря на залившую его смесь.       — Какого хуя ты смеешься, долбаёб? — какой же Кадзуха странный. Он буквально съел сырое тесто, но всё равно смеется. Может, книга о поедании сурков - самое то для Кадзухи.       Между смешками, Кадзуха попытался ответить: — Нет... просто- я не ожидал от тебя, Куни. Ты застал меня врасплох.       — И поэтому ты смеешься? — он вскинул бровь.       — Я просто нашёл это смешным. Как поэт, я вижу метафору во всём. Итак, предполагаю, ты закончил со своей небольшой попыткой приготовить. Сейчас уберусь, и мы сможем поесть, — Кадзуха взял тряпки, чтобы вытереть тесто.       — Я не буду есть то говно, что я сделал, — Куникудзуши проглотит свою гордость. Он взглянул на сгустки теста, окружённые обугленными панкейками, и решил, что это не аппетитно. Как минимум, у Кадзухи съедобнее. Может, это даже комплимент.       Кадзуха махнул рукой: — Ничего, Куни, я сделал на нас двоих. Думаешь, я бы стал давать тебе истратить всё тесто?       — Приятно знать, что ты так веришь в меня, — фыркнул Куникудзуши.       — Разве я ошибся? Хотя ты смог меня удивить. Порой создаётся ощущение, будто я никогда не смогу действительно предугадать твои действия. В хорошем смысле.       — Неважно, — Куникудзуши усмехнулся. — Просто поторопись, чтобы мы могли поесть.       — Так ты попробуешь?       — Просто поторопись, придурок. Я думал, ты голоден.

___________________________________________

      Кадзуха накрыл стол, поставил тарелку и положил на неё три мягких панкейка, сверху полив фруктовым вареньем из ароматных персиков, сладких закатников и каких-то лесных ягод.       — Знаешь, изначально я узнал этот рецепт от одной девушки из мондштадтского Ордо Фавониус. Ну или она просто горничная. Не верю, что она официальный рыцарь. В любом случае, она назвала их "Невесомыми блинчиками". Хоть я и добавил марципан, эта мондштадтская сладость достигается при помощи миндаля, сахара, яиц и отвара из роз для особого аромата, — объяснил Кадзуха, отрезая кусочек для Куникудзуши. Он знал, что если не разрежет, другой попытается засунуть в рот целиком. Посмотреть было бы весело, но Кадзуха предпочитал есть с помощью вилки, а не когда к тебе в рот, как в случае выше, внезапно прилетает еда.       Ордо Фавониус звучало знакомо. Возможно Барбатос рассказывал о них очень-очень давно. Пускай то и были совсем разные времена, разные эры, может, что-то осталось неизменным.       — У них до сих пор архонт-алкаш? — спросил Куникудзуши.       — Боги могут напиться? — спросил Кадзуха, полностью игнорируя вопрос.       Куникудзуши неодобрительно покачал головой: — Он с Мораксом привыкли постоянно выпивать. Никогда не понимал, схуя они так это любят. Одуванчиковое и османтусовое вино, ну или что-то по типу того, пахнет отвратно.       — Значит, ты тоже можешь напиться? — любопытно спросил Кадзуха.       — Зачем тебе?       — Просто интересно. Разве не естественно хотеть что-то знать?       — С таким менталитетом тебя накажет Селестия, — насмехался Куникудзуши.       — Ну, сейчас мы не на землях Селестии. Здесь только ты главный. Плюс, не думаю, что уязвимость богов к алкоголю - всеми известный факт.       — Как ты и сказал, здесь только я главный, и я решил, что тебе не нужно это знать, — Куникудзуши высокомерно усмехнулся, но он знал, что сделает всё, о чем бы ни попросил Кадзуха.       Кадзуха фыркнул: — Ты никогда не пил? Я не осужу.       — Мне не надо.       — А воду?       Куникудзуши отрицательно покачал головой: — Мне не надо. Вливать в себя жидкость звучит неприятно.       — Но ты никогда не пробовал! Ты упускаешь целое ощущение, Куни!       — Сомневаюсь, что вкус так уж прямо развернёт мою жизнь на 180°       — Ты не узнаешь, пока не попробуешь! Ну же, один кусочек! Могу даже покормить тебя! — предложил Кадзуха, втыкая вилку в панкейк и поднося к неохотно открытому рту Куникудзуши.       — Открывай рот, летит космолёт...       — Что за нахуй, Кадзуха?       — Чшшш, просто подыграй. Пиу пиу, — вилка по спирали приближалась ко рту.       — Нет, это пиздецки-       Его прервала вилка с панкейком, прорывающая меж его губ. Глаза раскрылись от непривычного чувства.       Есть странно. Вкус растёкся по языку Куникудзуши. Он не знал, вкусно это или нет, ведь никогда не ел прежде, но текстура странная. Панкейки были мягкими и плавно скользили по языку. То же можно сказать и о варенье: ягоды тёплыми соками лопались во рту. Расплывчатый вкус поставил его в тупик. Хоть оно не так уж и неприятно, неплохо даже, но лучше всего то, как Кадзуха смотрел на него в этот момент.       Он не знал, что делать дальше, перекатывая еду во рту. Ранее он видел, как ест Кадзуха. Следующим шагом точно было глотание. Куникудзуши проглотил всё разом. Тут же нагрянул дискомфорт. Глотка забилась, пришлось пару раз кашлянуть. Ладно, еда не для него...       — Тебе понравилось, Куни? — ожидаемо, хмурясь спросил Кадзуха.       Было нечто приятное. Пока не настала последняя часть. Но он не хотел отвечать отрицательно, ведь тогда Кадзуха расстроится. Однако Кадзуха говорил, что ему нравится прямота.       — Это сдохнуть как странно, не понимаю, почему тебе так нравится... — его горло и грудь всё ещё горели.       Кадзуха поднял бровь и вздохнул: — Значит, тебе вообще ничего не понравилось.       — В начале было приятно, но конец мерзкий.       — Ты жевал? — спросил Кадзуха.       — Жевал?       К раздражению Куникудзуши, Кадзуха засмеялся: — Ты дробил еду своими зубами или проглотил целиком? Я думал, это понятно интуитивно...       — Откуда мне знать?       — Для чего тебе тогда зубы?       Куникудзуши закатил глаза: — Дебил, у них косметическое предназначение. Видел людей, у которых остались одни десны, потому что они не чистили зубы? Кошмар, — он дёрнулся от мысли.       — Ты же знаешь, что однажды я потеряю все зубы?       — Существуют импланты.       — А ты знаешь, как их вставлять?       — Представляю, — Куникудзуши пожал плечами.       — Учитывая, как ты готовишь, я бы предпочёл остаться беззубым.       Куникудзуши усмехнулся: — Как хочешь.       Кадзуха принялся клевать свою еду, в то время как Куникудзуши неохотно доел свою башенку. Он думал, что даже если пожуёт, ничего не изменится. Ему не нравилось есть. Он здесь только ради Кадзухи. Они не так часто просто садились и разговаривали. Обычно их времяпровождение состояло из того, что владелец галактики показывал поэту какие-то галактические феномены.       — Если спрашивать, что думаю я, то это просто восхитительно. Разве вкусы не хорошо сочетаются?       Куникудзуши не знал, что это значит, так что просто согласился.       Теперь, когда они закончили, у него был вопрос.       — Так мы потом выблюем это? — искренне спросил Куникудзуши.       Кадзуха пусто уставился на него. Для правителя галактики, другой довольно глуп в повседневных делах. И как ему перестать смеяться?       — Нет, нет, Куни, оно выходит из другого конца.       — Из другого конца- что ты несешь, Каэдэ- оу, — факты сопоставились в голове Куникудзуши. — Так всё это время оно выходило оттуда?       Кадзуха, сквозь не верящие смешки, согласно кивнул. И как Куникудзуши умудряется быть таким наивным?       — Я думал ты знаешь, раз уж мы так долго вместе. Ты ведь раньше был в моей ванной. Как думаешь, для чего нужен туалет?       — Не знаю. Просто какая-то странная раковина для попы. Это отвратительно, Каэдэхара.       — Простая биология...       — Заткнись! Я не хочу думать об этом!       — Как хочешь.

___________________________________________

      После прошедших событий, Куникудзуши решил, что сегодня они посетят что-нибудь полегче звезды или чёрной дыры. Просто маленькая планетка, которую Куникудзуши создал на основе Дендро, посему изобиловала жизнью.       Слышался отдалённый грохот тропических водопадов, вместе с чириканьем разных птиц и общением самых разных животных. С каждым шагом они тревожили ковёр листьев или заставляли подлесок качаться, подобно виноградным лозами сверху. В тени было относительно прохладно, но влажно, и от того отвратительно липко.       Наконец, они решили остановиться на сравнительно чистом месте и присесть на замшелое, длинное, упавшее дерево. Возвышались стволы, соперничая с солнцем и раскрывая зонт надо всей землёй. Ручеек журчал на фоне, бегали зверьки.       — Ты вдохновлялся Сумеру? — спросил Кадзуха.       Куникудзуши согласно кивнул: — Несмотря на влажность, я нашёл Сумеру самым терпимым местом Тейвата.       — Ясно... Сумеру довольно красива. Лесная часть переполнена жизнью, в то время как пустынные планеты богаты на историю. Столица и Порт-Ормос тоже красивы, мне понравилось, как они вписываются в окружение, — ответил Кадзуха. Его глаза отражали ослепительный луч солнца, что смог пробиться сквозь листву.       — Порт-Ормос? Он, должно быть, новый. Не помню ничего такого.       — Может для тебя и новый, но он стоит уже довольно долго. Люди всегда создают новые поселения... говоря о них, Куни, в твоей галактике есть другие разумные формы жизни?       Куникудзуши сразу отрицательно покачал головой: — Нет, только ты и я.       — Ясно... — признал Кадзуха. — А ты можешь создать?       — Ты просишь меня создать ребёнка? Скажу сразу, я плохой родитель.       Кадзуха хихикнул: — Нет, нет, боюсь, дети и меня не шибко любят. Думаю, я слишком скучный. Мне просто было интересно, хочешь ли ты создать разумную жизнь.       — Если ты хочешь, я могу создать людей, но я не лажу с ними.       — Но ты ладишь со мной.       — Поправка, я с трудом терплю тебя. Ты менее несносный, чем другие люди.       — За большой промежуток времени, ты общался только со мной, — ответил Кадзуха. — Может, твое мнение поменялось. Ты не можешь отрицать, что ты изменился с нашей первой встречи.       — Это не заставляет меня хотеть создать людей, которые кажутся больше неприятностью, чем необходимостью. Почему ты спрашиваешь?       Кадзуха секунду подумал и ответил: — Просто интерес, и всё. Как и тело, мои мысли часто странствуют от темы к теме. Разве интерес не естественен? —Кадзуха врал.       — Чепуха. Я могу сказать, когда ты лжёшь, — ответил Куникудзуши. — Ты не дал мне внятного ответа, так скажи мне, Кадзуха, в чём настоящая причина?       Кадзуха продолжил плести паутину лжи. Бусинка пота скатилась по его лбу. Может, от нервов, а может от влажности: — Я просто хотел узнать, всё таки я не видел ни одной разумной жизни в этой галактике. Как ты и сказал, здесь только ты и я.       Куникудзуши прищурил глаза: — Ты волнуешься о чём-то.       Вздохнув, Кадзуха решил, что больше не может притворяться: — Я волнуюсь о будущем, об этом всём, о тебе. Мы постоянно избегаем этой темы. Тебе же это снилось? Перед тем, как проснуться, ты кричал моё имя.       Куникудзуши молчал и кусал губу. Кадзуха прав, эта тема неизбежна. Он бессмертный, а Кадзуха нет. Лишь вопрос времени, когда он уйдёт. И также, как ему надо сосредоточиться на настоящем, он должен думать, как протянет в будущем.       Куникудзуши положил голову на чужое плечо. Слёзы бесконтрольно полились.       — Я- я просто не хочу возвращаться в одиночество... Мы оба знаем, что это рано или поздно произойдёт, — Куникудзуши было сложно принять правду, но это же правда. Примет ли он или нет, она произойдёт, независимо от его мыслей.       Кадзуха какое-то время не говорил. Тихие шмыги повисли в пустом лесу. Слова застряли в глотке.       — Ты силён, Куни. Я знаю, ты будешь в порядке без меня... — утверждал Кадзуха, обнимая другого.       — Может... если бы я видел себя в том же свете, что и ты, Казу.       Кадзуха вздохнул, зная, что не сможет переубедить Куникудзуши: — Тогда пообещай мне, Куни: когда я уйду, ты продолжишь жить.       Куникудзуши помолчал прежде, чем ответить: — Я постараюсь...       Кадзуху такой ответ не удовлетворил. Он хотел знать, что с Куникудзуши всё будет хорошо. Разве не эгоистично с его стороны влюблять кого-то в себя, зная, что он уйдёт первым, а другой погрязнет в скорби на остаток вечности? Однако сейчас они не о нём.       Слегка отчаянно, Кадзуха нежно умолял: — Куни, пообещай, что ты будешь в порядке. Пожалуйста, ради нас двоих.       Ответа не последовало. Куникудзуши не видел смысла во лжи, так что лучшее, что он мог сделать - помолчать. Разве мир порой не жесток?

___________________________________________

      Разговор в лесу больше никогда не поднимался. Месяца летели, шли ночи, после каждой из которых Куникудзуши просыпался с истеричными криками, а Кадзуха пытался его успокоить. Каждое утро они проводили в тишине; призрак слёз преследовал их. Мешки под глазами Кадзухи потяжелели и потемнели. Куникудзуши заметил, что другой стал чаще дремать, и, пускай теперь они кушали вместе, Кадзуха делал всё меньше и меньше порций, хотя тот уверял, что ест всю долю.       Иногда они проводили весь день в корабле Кадзухи, просто молча смотря в окно. Куникудзуши много раз предлагал куда-нибудь пойти, ведь для него телепортироваться раз плюнуть, но Кадзуха всегда, извиняясь, отказывался.       Теперь вылазки стали редкостью — Кадзуха заболел. Такого никогда прежде не случалось, но Куникудзуши несложно(и приятно даже) позаботиться о нём. Однако, очевидно, что-то не так. Болезнь — это ухудшившееся состояние здоровья. Куникудзуши видел это своими глазами в юные годы. Кадзуха не переживал её в острой форме, но то напомнило Куникудзуши... Болея, Кадзуха слабеет, и порой казалось, что другой устал и иссох. Жизнь в поэте так легко убило. Это — напоминание для Куникудзуши, что люди могут полечь раньше старости, подобно маятнику качаясь из стороны в сторону на грани жизни и смерти.       Впрочем, не всё шло по наклонной. Теперь они виделись чаще просто потому что расстояние между ними сократилось. Однако Куникудзуши не мог отделаться от чувства большей удалённости. Эхо тишины пугало. Поэта было несложно найти на подоконнике в прострации мыслей. Куникудзуши ни разу не тревожил его. Он чувствовал, что Кадзуха хочет одиночества, и давал ему его.       Так было, пока однажды Кадзуха не окликнул его любимым.       Куникудзуши просто проходил через кухню. Он видел, что Кадзуха одиноко сидит на подоконнике, так что попытался пройти как мышка. Но другой, конечно же, запросто слышал его за несколько миль. Странник знал, где Куникудзуши, в какой бы части корабля тот ни был. Тем не менее, в последние дни он просто позволял ему мирно пройти.       Однако, на удивление, в этот раз он окликнул любимого: — Куни, можешь, пожалуйста, подойти? — его голос хрипел. Он недавно болел и ещё не поправился.       Неожиданно. Куникудзуши поднял глаза от плитки на полу к фигуре Кадзухи, пристально глядящей в окно. Когда он дошёл до окна, Кадзуха повернулся к нему лицом.       —Тебе что-нибудь нужно, Казу?       — Просто вопрос, — признался Кадзуха.       Куникудзуши пожал плечами: — Спрашивай.       — Как думаешь, как появилась вселенная? — Кадзуха уставился на него, нетерпеливо ожидая ответ.       Куникудзуши почесал затылок. Как правитель галактики, он должен был знать больше простых людей, но как бы не так: — Не знаю, Казу. Разве они не строят какие-то теории о Большом взрыве или чём-то типа того?       — Ну, ты веришь в это?       Куникудзуши вздохнул: — Наверное. У меня нет других идей, и, честно говоря, я волнуюсь об этом не больше, чем оно обо мне. А что?       — Я просто думал над словами одной мондштадтской девушки. Кажется, её звали Мона. Она, как и ты, верила в теорию Большого взрыва, и что вселенная непрерывно расширяется, но, по её мнению, однажды процесс обратиться вспять. Вселенная не может вечно расширяться. Однажды она сожмётся в большой клубок, — объяснил Кадзуха.       — Думаю, она права. Хотя сжаться до смерти звучит глупо.       Кадзуха фыркнул. Куникудзуши был счастлив увидеть редкую в последние дни улыбку на чужом лице.       — Тем не менее, это может быть довольно интересным исходом... Меня особенно зацепила фраза, что после сжатия всё повторится вновь. Опять Большой взрыв. Всё расширится, потом сожмётся, и лишь чтобы расшириться вновь. Приятно верить, что вселенная работает как и всё в мире - по кругу. Есть начало и конец, но не настоящий. Только начало.       — Ага, но не будет ли всё таким же, как в первый раз? Разве всё не застрянет в бесконечном повторении событий?       Кадзуха отрицательно покачал головой: — В этом она была не уверена. Даже если оно работает по кругу, оно не может полностью повторять прошлое. Как растение. Деревья создают цветки, которые порождают плоды - сосуды семян. И только одно из тысячи семян может прожить достаточно, чтобы прорасти в новое дерево. Оно того же вида, что и родитель, но не то же дерево.       — Как оптимистично, — отметил Куникудзуши.       — Оптимистично смотреть на вещи не вредно. Я верю, что всё работает по кругам. В то, что однажды, в совсем другой версии вселенной, мы встретимся вновь. И, может, в этот раз судьба не будет настолько жестока, чтобы оставить одного из нас на веки одного.       Куникудзуши молчал, а Кадзуха больше ничего не говорил, позволяя словам улечься в чужой голове.       Раздалась ностальгическая мелодия.

___________________________________________

      — Не думал, что ты интересуешься взрывами, Кадзуха, — прокомментировал Куникудзуши. Со времени маленького разговора на подоконнике дела улучшились. Куникудзуши смотрел на будущее оптимистичнее. Порой хотелось закрутиться в спираль, но в тоже время думать о хорошем, лишь бы дать себе стимул.       Кадзуха отвёл взгляд от звёзд, взрывающихся далеко-далеко в небе над ними.       — Не то чтобы, но именно этот мне нравится. Спасибо, что выбрал именно это, Куни. Как ты опять назвал сей явление? — его глаза вернулись к небу. Катаклизм, играющий пред их глазами, притягивал взгляд.       — Килоновая. Это когда две нейтронные звезды сталкиваются. Они оба такие плотные, чуть-чуть и станут чёрными дырами. Потому, при слиянии, они гарантированно становятся ею, — объяснил Куникудзуши.       — Килоновая, — про себя повторил Кадзуха, всё ещё смотря в небо.       Два шара, сияющих ярче миллиона солнц, светили обжигающим белым, что прожёг бы зрачки Кадзухи, если бы не барьер Куникудзуши. Они кружились вокруг друг друга, затягиваемые гравитацией. Теперь сложно было различить их. Они вертелись всё быстрее, приближались всё сильнее, словно два шарика, катящихся в воронку. Только вот они не упадут в дырку, а столкнуться друг с другом в великолепном, ослепляющем слиянии.       Метр за метром, они соединялись с каждым волнением сердца Кадзухи. Одна задевала края другой — расстояние сокращалось, жестоко разбрасывая их внутренности по вселенной. Многие тяжёлые металлы появляются только во время таких событий, ни в каких других.       Зачарованный Кадзуха не мог отвести глаз. Если бы он был в пещере, звёзды стали бы тенями, танцующими на стене, не имеющими возможности выглянуть. Куникудзуши сидел рядом с ним, одной рукой обнимая странника. Он улыбался от восхищения, расцветающего на лице Кадзухи. Поэт точно видел что-то в килоновой, что недоступно ему. Наверное, у него возник целый ряд метафор. Теперь владелец галактики спокоен, ведь другой удовлетворён.       Нейтронные звёзды терлись и бились друг об друга, продолжая кружить, разрушая друг друга. Близился конец, когда они окончательно сольются.       Внезапно вспыхнул последний, огромный взрыв. Ослепляющий свет в небе обернулся ночью, чистый дневной белый пропал. Темнота покрыла всю планету, всё небо. Другие звёзды - ничто по сравнению с сиянием килоновой, однако они всё равно освещают небо подобно свечам на океане.       Там, где было нечто ярчайшее, осталось только напоминание о произошедшем. Простая чёрная дыра.       Завершение килоновой. Две нейтронные звезды, обе ярче всего во всей вселенной, столкнулись, разрушили друг друга, потушив свет, но слившись воедино.       В чёрную дыру. Воедино. В одно.       Они больше не существовали по отдельности, а как одно целое. Двое стали одним. Одни вместе. То был великий конец эпохи, но начало чего-то абсолютно нового.       Кадзуха и Куникудзуши слились в чистой вспышке, в сверхновую, в килоновую эмоций, разрушающую обоих в процессе, но образуя что-то абсолютно новое.

___________________________________________

      Начало - конец старого, а конец - начало нового. Всё работает по кругу, всё имеет конец.       Куникудзуши долгое время боялся конца, кругов, но если конец - просто начало нового, разве не удивительно увидеть новое начало, новый круг, наполненный волнением? Увидеть мир снова.       Если бы Кадзуха был здесь, он бы точно так думал. Куникудзуши тоже пытался, этого хотел его возлюбленный - чтобы он двигался вперед. Ему предстоит долгий путь, но ему было спокойно надеяться, что всё однажды повториться от Большого взрыва до Большого сжатия. Однажды они встретятся снова. Так прописано в звёздах.       Было бы ложью говорить, что Куникудзуши спокойно перенёс неизбежное. Не то чтобы то было неожиданно, но всё, что они могли делать - лишь готовить себя. Впрочем, всё прошло мирно.       В последующие ночи Куникудзуши всё ещё переживал кошмары, плач и крики, но по пробуждению никто не мог успокоить его. Тяжело. Тяжело было перестать паниковать, но он должен держать себя в руках. Это нечестно, но для такой судьбы он и предназначен. Однако в основном всё это ради Кадзухи. Куникудзуши пообещал, что будет двигаться, что будет в порядке. Он так и не смог собраться и сказать об этом Кадзухе. Другой ведь знал, что всё когда-то случится. Правитель галактики держал себя на высокой планке только ради возлюбленного.       В конце концов, жизнь продолжалась. Шли дни, недели, месяца, года. Куникудзуши стало лучше. Он всё ещё плакал каждую ночь, но боль, режущая душу, слабела с каждым днём. Он будет в порядке. Он станет живым. Надежда заставляла его сердце биться.       Однажды всё снова будет хорошо.       Застряв в монотонности, Куникудзуши вытягивал себя воспоминаниями. Он не тонул в них, просто думал о своих к ним чувствах. Те эмоции навсегда отпечатались в его памяти.       Иногда он летал к случайным астероидам, похожим на тот, к которому он впервые отвёз Кадзуху. Звёзды потускнели, но всё равно были также захватывающи, как прежде. Раньше правитель галактики не думал о таких бессмысленных, незначительных частях его галактики, но Кадзуха всё изменил. Вид правда ни на что не похож. Звёзды мигали в любом направлении: сверху, снизу, слева, справа. Порой, если он стоял достаточно долго, разглядывая море звёзд над головой, он мог почувствовать его присутствие на коленях. Думая об этом, Куникудзуши улыбался. Дерзкий первый шаг, но не за это ли он полюбил Кадзуху?       Закаты больше никогда не ощущались также без того человека, приглушённо что-то мычавшего под смешивающиеся в небе краски. Даже если Куникудзуши сделает планету с миллионом звёзд, она никогда не сравнится с пейзажами, которые он посмотрел с ним. Тем не менее, всё хорошо. Пускай оно никогда не удовлетворит его, этого достаточно, чтобы унять боль, разрывающую его каждую секунду. Чтобы сделать её терпимой хотя бы на секунду.       Звёзды старели, красные гиганты расширялись и сливались в сверхновые, разрываемые чистой яростью и страстью. Он всё ещё помнил тот момент. Также пошло, как контакт губ. Однако тот момент чистого разрушения, стремительно разбухающих чувств, всё равно выжегся в уму Куникудзуши, подобно заевшей песне.       Несмотря на мнение Кадзухи, Куникудзуши развил кулинарные навыки - готовил каждую ночь. В его мыслях он неизменно шеф-повар. Правда только сейчас он следует каждому шагу, до сих пор делая порции на двоих. То, что одна тарелка всегда оставалась полной, не волновало Куникудзуши. Однажды вторая опустеет.       Кадзуха рассказал ему о разных языках любви. Время от времени Куникудзуши думал, что это что-то по типу службы, но так и не понял язык Кадзухи. Казалось, поэт покрывал все 5. Владелец галактики не понимал, чем заслужил такого любимого.       Килоновые не так часты. После той, что видел Кадзухи, не было ни одной. Тем не менее, Куникудзуши всегда мог посмотреть в небо и увидеть итог - чёрную дыру. Пятно, где не светили звёзды, куда не достигал свет. Но, как бы странно то ни звучало, она сияла в ночном небе, контрастируя с пустотой и звёздами. Кадзуха говорил, что килоновые создают металлы, из которых многие тейватцы ковали разные штуки. Иногда Куникудзуши думалось, что просто давать таким элементам плавать в пустом космосе или бесполезно залеживаться на бесхозных планетках - пустая трата. Должно быть, из этих металлов корабль Кадзухи и сделан.       Куникудзуши часто подумывал о создании разумной жизни. Кадзуха точно этого хотел - намекал в джунглях, но не говорил. Это бы оживило галактику. Но Куникудзуши боялся. Жизнь циклична, и пускай он создал животных, разумная жизнь отличается. Она будет как деревня в Татарасуне, как Кадзуха. Порой он понимал, почему Эи закрылась от мира, но с такой ответственностью то неприемлемо. Куникудзуши не уверен, что справиться с ответственностью за своих людей. Он не хотел быть как она, отсутствующим тираном.       Куникудзуши не знал точно, справится ли, и не знал, справится ли с невыносимым одиночеством. Он так долго продержался на плавании в воспоминаниях, но не сможет жить этим вечно.       Так что, прежде, чем успел пожалеть, он создал людей. Даже если бы нет, какая-нибудь разумная жизнь всё равно бы появилось. Куникудзуши просто ускорил процесс. Неизбежно, но не вредно. Он позаимствует принцип Барбатоса и будет вмешиваться только при необходимости. Если таковой не будет, поживет среди них.       С расстояния он смотрел, как они формируют свои общины и куют орудия из металлов галактики. Чем-то напоминало времена, когда Куникудзуши безымянно странствовал по Тейвату и наблюдал со стороны. Он слишком боялся подойти ближе, и в этом не было ничего плохого, он же в конце концов решился. Нет необходимости торопиться. У него предостаточно времени, чтобы приготовиться. Кадзуха всегда ждал его. Теперь Куникудзуши нужно ждать себя самому, зная, что без подготовки лишь навредит себе.       Цивилизации побеждали, пока другие падали. По прошествию миллиона лет кто-то стал путешествовать по звёздным системам, а затем целой галактике. Всё таки для них галактика - целая вселенная. Теперь Тейват так далёк, что даже не разглядеть. Теперь Куникудзуши в собственном маленьком мирке, казалось бы, один, но не полностью. Призрак поэта всё ещё с ним.       Наконец, Куникудзуши пришёл посмотреть страху в глаза. Он стал контактировать с людьми как обычный гид. Направлял странникам галактики туда, куда им хотелось, или внимательно слушал истории. Люди приходили со всех слоев общества с самыми разными взглядами. Правитель галактики никогда не видел кого-то дважды, всегда новый человек, новая идея, новый взгляд. Так он развлекал себя каждый день. Приближалось светлое будущее, круг подходил к концу, и скоро что-то начнётся.       Однако Куникудзуши никогда никому не раскрывал свою истинную личность. Для них он простой странствующий чудак, что уйдёт также быстро, как пришёл. Они подобны песчинкам, смывающимся в море в их путешествии. Куникудзуши хотел быть благословленным такой дорогой. Миллион лет смешался в конгломерат воспоминаний. Правитель галактики чувствовал, как эрозия начинает по чуть-чуть действовать на него. Как Моракс и говорил: алмазы максимально тверды, пока природа не сотрёт их в пыль.       Куникудзуши больше не помнил, как выглядел Кадзуха. Это было так давно и больно, но он больше не волновался так сильно. Его воспоминания вечны. Эмоции всегда будут пассивно существовать на грани сознания, даже если он о них не думал. Аромат клубники и мёда до сих пор щекотал его нос сладкой ностальгией. Иногда он слышал беззаботный смех весёлых времён и улыбался. Даже не помня его облика, он помнил чувства, а разве не это главное? Часто Куникудзуши боялся, что эрозия доберется до него и заберет все чувства. Но среди всего именно это - самое сильное. Если и потеряет, то самым последним. Раз так, не значила ли такая эрозия конец?       Близилось будущее. Большой взрыв и Большое сжатие, скоро всё закончится. Теперь Куникудзуши в порядке, он двинулся вперед, но не забыл горечь прошлого. Лишь об одном он сожалел. Три простых слова, которые так и не смог сказать. Он бы хотел вернуться и изменить это.       Однажды они встретятся. Конец - это начало нового.

___________________________________________

      — Звёзды, небо... Всё это гигантский обман. Ложь.       — Ну, может и так, но разве они не всё равно красивы? — с улыбкой прокомментировал Кадзуха. Они одиноко сидели на песчаном пляже, скрепив руки.       Скарамучча покачал головой: — Они блестят не так ярко, как настоящие. Просто подделка, огромная ложь Селестии.       — Как по мне и сейчас достаточно красиво. Может, я переобуюсь, если увижу эти твои настоящие звёзды, — ответил Кадзуха. Серебряный месяц отбрасывал лунный свет на его лицо.       Скарамучча повернул голову, чтобы заглянуть в лицо Кадзухи: — Ты заслуживаешь больше, чем могут дать эти фальшивые небеса, Казу.       Кадзуха слегка покраснел, сжимая чужую ладонь.       — Правда? — с ухмылкой спросил Кадзуха.       — Да. То, что показывает Селестия - неправда, и, может, этого достаточно для других людей, но не для тебя, — Скарамучча усмехнулся.       — Может без тебя так бы и было, но одного тебя мне хватает выше крыши, Куни, — клякса розового растеклась по щекам Куникудзуши. Кадзуха знал, что это имя - непобедимое оружие против другого.       — А я не удовлетворён, — заключил Скарамучча. — Посмотри в небо. Видишь сквозь трещины?       Кадзуха покачал головой. Это он и обожал в Скарамучче. Он амбициозен и перевернёт Селестию только ради него.       — А ты, Скара?       Иногда Скарамучча видел странные сны о прошлом, что никогда не происходило: то, как они вместе любовались закатом. Или как он лежал на коленях Кадзухи, пока тот плёл венок. Или как две звезды, ярче всего в ночном небе Селестии, сталкиваются в удивительном зрелище. Они ощущали странную ностальгию, хотя такого никогда не происходило.       — Я видел настоящее небо. Оно неописуемо, Казу.       Кадзуха хихикнул: — Ты же не брал мою траву наку?       Скарамучча закатил глаза: — Я серьезен, Каэдэхара.       — Ладно, ладно, я всегда могу спросить Итэра, он должен что-то знать, — ответил Кадзуха. — Хотелось бы увидеть, так ли оно потрясающе.       — Я возьму тебя, чтобы ты мог увидеть всё сам.       Кадзуха улыбнулся. Иногда он гадал, чем заслужил встретиться с Куникудзуши. Несмотря на оболочку, тот оказался самым заботливым человеком в его жизни.       — Так ты приглашаешь меня на свидание на следующую неделю? — самодовольно спросил Кадзуха.       Скарамучча посмотрел на Кадзуху периферийным зрением и опять закатил глаза.       — Я тоже тебя люблю, Куни.       — Я ещё даже ничего не сказал! — заскулил Скарамучча.       — Но ты имел это ввиду, — ухмыляясь, парировал Кадзуха.       — Если бы имел, сказал бы прямо, — возразил Скарамучча.       — Тогда скажи, — отважился Кадзуха. Ожидаемо. Скарамучча никогда не мог сказать эти несчастные три слова, но ничего, слова легко заменялись действиями. Он знал, что другой любил его, независимо от слов.       Во снах Скарамуччи о забытом прошлом, он так и не смог сказать три слова. Как жалко. Однако и сейчас не шибко выходило. Иногда этот факт нависал над ним. Однажды он сможет, но оно чувствовалось виной всей жизни.       На мгновение Скарамучча проглотил всю вину и отпустил эмоции в свободный полёт:       — Я люблю тебя.       Лицо Кадзухи в тот момент бесценно. Ошеломлённое выражение подкрепилось раскрытыми глазами, что могли вместить всё эго Скарамуччи. Всё таки ему стоит позаботиться о любимом и стереть это личико поцелуем.       Губы соединились. Кадзуха упал от настоящих звёзд, сокрытых выше его реальности.       Скарамучча мог ощутить лукавый румянец на щеках, когда Кадзуха вернул поцелой с той же страстью. Может, Скарамучча и удовлетворён фальшивым небом, но не тем, что не может дать настоящее любимому.       Тепло взбурлилось в груди. Он ощутил, как с него спадают кандалы вместе с навсегда связанные с ним воспоминания, что длиннее целой жизни.