Карма

Это конец. Я сижу на своем троне, впиваясь ногтями в подлокотники и срывая с них верхний слой камня. Нет, я не боюсь смерти, не боюсь боли, которую испытываешь, когда холодная сталь врывается в твою плоть, отделяя голову от шеи. Или разрезая сердце. Тут уж решит мой палач. Я боюсь... будущего. Скорого будущего, в котором еще будут Братья Бури, но уже не будет Ульфрика Буревестника.   Быть может, скоро и моих Братьев не станет. Не выдержав позорной смерти своего предводителя, многие сдадутся и переметнуться на сторону легионеров, или вовсе бегут из Скайрима. Даже винить их не могу. Если бы человек, который давал мне надежду, который вел меня к независимому будущему, умер сидя на троне, видя как его друга убивают, зная, что его город атакуют и даже не пытаясь его защитить, меня бы тоже охватило отчаянье... Но будут и те, кто останется верны Братьям Бури. Они будут сражаться до конца, но в итоге их всех будут ждать лишь пытки и смерть. А возглавлять отряды смерти моих Братьев будет... Довакин. Хотя с чего я это взял? Ведь его целью в этой войне был лишь я. Мне всегда было это известно. А может я себя накручиваю? Переоцениваю? Я часто думал, что если бы не я убил Торуга, всего этого не произошло. Не умерли бы мирные жители Вайтрана, попавшие под горячую рук. Не погибли бы толпы молодых людей, которые еще даже не успели узнать, что такое жизнь. Женщинам не пришлось бы оплакивать своих мужей, сыновей, или отцов. Но, если не я, возможно это сделал бы кто-то другой. И он рассуждал бы так же... А может это просто попытка оправдать себя хотя бы в собственных глазах? Ведь никто не хочет умирать с мыслью, что именно ОН виноват в страданиях целой провинции. Туллий передал Драконорожденному свой меч и что-то сказал ему. Я не следил за их разговором - а смысл? Я и так много слышал, много подслушивал, много выслушивал за свою жизнь. Туллий и Рикке вышли из дворца и мы с Довакином остались одни. Довакин... Помню нашу первую встречу. И помню как он тогда меня бесил. Слишком тихий, слишком спокойный, взгляд отстраненный. Он просто наблюдал. Как-будто не знал, что его собираются казнить. Будто был просто наблюдателем. Скорее всего я сейчас выгляжу также. Или похоже. Ведь Драконорожденный знал, что его не казнят. А как он смотрел на палача? С усмешкой. Даже его глаза обрели живость и засияли. Ему было смешно от того, что кто-то думал, что у кого-то получится убить его. Я так не смогу. Может я все же боюсь смерти? Хотя, какой смертный ее не боится. Да уж, ну и глупое оправдание я придумал: "Хочу, чтобы Довакин убил меня, так песня будет звучать лучше" - ха! И ведь на долю секунды я и вправду убедил себя, что "песня" так важна! Но сейчас я понял: я хочу посмотреть на "самого" Драконорожденного, как он на палача. И в свои последние секунды увидеть его рассеянность. И убедить его и себя, что мне не страшно! Что я такое говорю... Поздновато я начал сходить с ума.

***

Помню нашу вторую встречу. Спустя всего две недели после Хелгена он пришел ко мне. Еще не зная, о своем происхождении, но уже осознавая свою избранность... А я нагрубил ему. То есть изначально я общался с ним как и со всеми, но когда я узнал, что это его "спас" дракон в Хелгене... даже не знаю, что на меня нашло. Может, мне нужно было выпустить эмоции, ведь после того дня я стал куда более нервным. А может меня все еще бесило его спокойное выражение лица и неразговорчивость? Возможно, я еще тогда начал сходить с ума, даже не замечая этого... В любом случае, когда я утихомирил свои чувства,  он лишь безразлично посмотрел на меня, развернулся и пошел к выходу из зала. А я в ступоре наблюдал, как он медленно шагает к воротам. От такой наглости не в состоянии даже поменять позу на троне. Уже в конце зала он остановился, лишь головой повернулся ко мне и тихо сказал: - Ты пожалеешь. Без злобы, раздражения, даже без усмешки, будто-то вовсе без эмоций. Мурашки пробежали по всему моему телу тогда. Но я не жалел, что нагрубил ему в тот день. И сейчас не жалею. Сейчас же Драконорожденный так же медленно и тихо идет в моем направлении с мечом Туллия в руках. Он подошел ко мне вплотную. Я готов. Когда он замахнется, улыбнусь и посмотрю прямо на него, может даже скажу что-нибудь колкое. Я почти смог выдавить из себя улыбку, но его глаза... вечно холодные, безэмоциональные, как будто даже не его. Я не могу перестать смотреть в них, они забирают контроль над всеми моими мышцами. Довакин взглянул на выданное ему оружие, вздохнул и положил его в запасные ножны на поясе, после чего снисходительно улыбнулся и второй раз в моей жизни его глаза загорелись. Как в тот раз, в Хелгене. От этого стало только страшнее: теперь он выглядел как хищник, медленно душащий жертву. Наблюдающий как у нее заканчиваются силы и она перестает вырываться, стремиться к жизни. И теперь, истратив к ней интерес, он может сомкнуть когти на ее шее и закончить страдания. Драконорожденный нагнулся ко мне и с тем умилением, с каким взрослый объясняет что-то очевидное глупому ребёнку, прошептал: - Это называется карма. Грозный Крик на драконьем языке - последнее что я услышал. А потом мои уши разорвались и я оглох. Или их вовсе оторвало? Не знаю. Было больно. Больно везде. Сначала я ощутил как разрываются ткани моего лица, взрываются глазные яблоки, как зубы срываются с дёсен, впиваясь в глотку, потом боль спустилась ниже, разливаясь по всему телу. Но мучения длились всего пару мгновений, а потом перестали. Дальше вообще ничего не было. Я все еще не жалею, что грубил Довакину, однако жалею, что использовал Крик. Зато теперь я знаю что чувствовал Торуг. Возможно, он этого и хотел.