Длинная темнота. Радиомолчание

Утром, наскоро перекусив, чем было, я оделся и двинулся в путь. Выйдя из трейлера и привычно взглянув на озеро, я сразу понял, что скоро придет весна. Замерзшая кромка воды, обычно плотная, заснеженная, теперь напоминала слегка подтаявшее мороженое — ярко блестела на солнце и игриво переливалась лучами в каплях воды. Это придало мне сил и вдохнуло жизнь в мое жалкое существование. Моего спутника поблизости не было, но я подозревал, что он все-таки блуждает где-то неподалеку. Как тень, он следует за мной повсюду. В моем рюкзаке были: утеплённый спальный мешок, канат, отсыревший когда-то коробок спичек, что я кропотливо высушил в тепле, железная миска, в которой я неизменно готовил еду на костре вот уже несколько месяцев, пара безвкусных, затвердевших энергетических батончиков, немного воды, несколько высушенных мясных галет и рулон пожелтевших газет, свободные поля которых я давно извел собственной писаниной. Не чувствуя больше привязанности к своим записям, не желая возвращаться к прошлому, я использую их, чтобы разжечь очередной костер, и сотру все обрывки воспоминаний о мучительных бесцельных похождениях в белёсой мгле долины без единого намёка на цивилизацию, кроме огромного ветхого дома посреди поля. При мыслях о нем у меня сжалось сердце, и я непроизвольно зажмурился и помотал головой. Теперь только вперёд! Прошлой ночью я возродился, воскрес из снежного пепла, обрёл бессмертие, и больше никогда не стану прежним. Скоро я поднялся на холм и отыскал скалу, на которую вчера решил взбираться. Нужно было, впрочем, как следует осмотреться вокруг на предмет более безопасных путей к вершине горы, куда я хотел попасть. Торопиться не следовало. Солнечные лучи пригревали, отражались от снега и слепили меня, поэтому я шел, прищурившись, прикрывая глаза, как кот, налакавшийся сливочного масла. Доказано, что, заблудившись или не зная дороги, человек будет ходить кругами и крениться вправо, а не идти по прямой, и это сыграло мне на руку. Я, сам того не подозревая, обошел скалу и обнаружил извилистый узкий подъём наверх. С помощью самодельных креплений на ботинки, цепляясь в промерзшую землю зазубренными скобами на подошве, я пробирался вверх, помогая себе ножом в руках — он служил мне дополнительной опорой. Подъем был не высокий и занял не больше четверти часа, но, оказавшись наверху, я первым делом приметил острый камень у края скалы и, размотав веревки метра три, привязал ее петлей к камню и сбросил вниз. До земли внизу еще оставалось полтора метра, но этого было достаточно, чтобы безопасно спуститься или подняться снова. После того, как этот вопрос был решён, я сразу же подумал о волке. Похоже, наши пути снова разделятся, и я потеряю своего верного ночного покровителя. Я пообещал себе, что найду безопасный маршрут и вернусь за ним. Позову его пойти вместе со мной, чтобы вместе выбраться из этой вечной зимы, а там уже его дело — следовать моему совету или нет. Продолжая путь наверх по гораздо более пологой дороге, я задумался о том, что так долго пробыл в одиночестве, что нарочно приписал какому-то дикому зверю человеческие чувства, которые ему явно были чужды. Я был человеком, а он был волком, и люди и волки обязаны существовать порознь. Исключений быть не могло. Чем выше я поднимался, тем больше портилась на холме погода: солнце спряталось за тучами, умолкли все прочие звуки, кроме моих шаркающих по снежному настилу шагов, и небо угрюмо застилала зловещая белёсая непрозрачная пелена, которая научила меня сидеть в моём тесном трейлере в своё господствующее положение. Скоро пропали из вида острые горные пики справа, и я перестал распознавать ущелье, служившее мне путеводной звездой. Зачем я покинул свой дом? Трейлер на берегу был моей маленькой зоной комфорта, моим убежищем в этом сдвинувшемся мире, заваленном снегом. Возвращаясь мысленно к грязно-синему вагончику, стоящему у самой кромки замёрзшего озера, я испытывал одновременно и величайшее облегчение, что покинул его спустя долгие месяцы, и глубочайшую тоску, вызывающую мурашки от плеч до пяток. Остаться навсегда жить в трейлере на озере означало перестать бороться, смириться со смертью живого тепла и признать победу стихии. Я внезапно осознал, что звук моих шагов изменился. Он словно раздался вширь, расступился в пространстве, и больше не касается только моих ушей, а уходит куда-то вниз, вправо и влево. Туман, который окутал меня плотным слоем, не позволял рассмотреть окрестности. Поддавшись слепому любопытству, забыв об осторожности, я снял с плеч лёгкий рюкзак и опустил его на снег, а сам сделал несколько шагов влево. Снег здесь лежал не глубокий, и он скрывал под собой не что иное, как добротный слой льда. С очередным неосторожным шагом я оступился и поскользнулся на неровном пласте, упав на четвереньки. Пальцы в тонких шерстяных перчатках нащупали острый край, и я уж было решил, что оказался на каком-то камне, но, присмотревшись, увидел перед глазами только бездну. Я отшатнулся назад, как ошпаренный. Осторожно проверив правую сторону своей тропинки, я понял, что все это время шёл по узкому коридору между двух ущелий Погрузившись в мысли, усмирённый и заботливо укутанный иллюзорным мягким одеялом из тумана, я совсем потерял свой ориентир из виду и забрёл в очень опасное место. Тем не менее, я не чувствовал необходимости поворачивать и идти назад. Время обеда давно минуло, как подсказали мне внутренние часы, и я обязан был найти безопасное место для ночёвки до того, как меня настигнет ночь. Ветер, вздыбивший замысловатой спиралью ворох снега и оголивший льдину, внял моему беспокойству. От острых крупинок, летящих в глаза, я зажмурился и постарался припомнить карты местности, что рисовал вручную на пожухлых листах. Два дня назад я сжёг почти все, что у меня было. Возможно, слишком опрометчиво. Когда солнечный свет сквозь облака начал сдавать позиции лунному, дорога расширилась, и я вышел на какое-то плато. Туман рассеивался, предрекая ясную морозную ночь, и меня встретили негостеприимные горные пики впереди. Позже я найду способ обойти их, но сейчас — огонь, укрытие на ночь, немного еды. Мне удачно попалась небольшая пещерка внутри скалы, и лучшего места я найти бы не смог при всём имеющемся у меня на данный момент. Исследовав пещеру наощупь, я наткнулся на какой-то тяжелый плотный тюк, а когда вытащил его на свет, понял, что это заледеневший труп женщины. Раньше я уже встречался с подобным, поэтому без отлагательств дотащил его по снегу по края плато и сбросил с обрыва. Не находил я в себе ни жестокости, ни злости для подобных действий, лишь страх за собственную жизнь. Всё просто: тепло от огня подогреет омертвевшие ткани, возродит процесс их распада трупной гнилью, запах расползётся по всей округе и привлечёт любопытных зверей к моему укрытию. Поэтому лучшее, что я мог придумать — это убрать тело как можно дальше от своего временного места пребывания. Спустя полчаса на каменной стене пещеры заиграли тени от языков пламени. В жестяной банке я растопил снег, напился еле тёплой воды вдоволь, сгрыз холодную оленину и сухой затвердевший батончик, подкинул еще несколько тонких веток, которые нашёл здесь, у пещеры, видимо, принесённые ветром издалека, разложил шерстяные носки и ботинки у зардевшегося костровища и плотно завернулся в свой спальный мешок, подготовившись ко сну. Из-за отсутствия привычной вечерней рутины в виде штопанья или утепления прохудившейся одежды, сон долго не забирал меня в свои объятия. В темноте под закрытыми веками то и дело вспыхивали яркие точки и, отплясывая какой-то дикий танец, устремлялись вверх. Сами по себе эти огоньки не внушали мне страха, но, когда к ним прибавился еле различимый гул, я заволновался, тщетно пытаясь вычислить источник шума. Звук усиливался и постепенно обрастал другими оттенками: если раньше это можно было списать на ветер, то теперь я слышал почти отчётливо и голодное хрюканье кабанов, и утробное ворчание волков, и перекликание ворон на деревьях. Я принял решение выбраться из своего мешка и разведать обстановку. А на улице разыгрывался настоящий аншлаг. Все пространство перед пещерой было занято животными — лисами, волками, зайцами, оленями и прочими другими. Все они, словно древнее племя людей, собрались вокруг огромного костра, отбрасывающего зловещую тень на каменную скалу, и словно не могли о чём-то договориться. Волки, однако, господствовали в этом безумном споре. Поодаль стояли пять или шесть серых, а один из них, видимо, вожак стаи, ходил прямо перед собравшимися в плотную толпу трясущимися от страха животными. То, что показалось мне сперва спором, на самом деле было явным доминированием. Вожак повернулся к остальным волкам и что-то сказал им на своём волчьем. Те, истолковав приказ, мгновенно окружили поляну перед пещерой, образовав большой круг. Единственный безопасный путь, ведущий к этому месту на отшибе, оказался прегражден отрядом свирепых хищников. Звери, оказавшись в ловушке, нервничали, беспокойно метались и прыгали, топча друг друга копытами и лапами. То и дело кто-нибудь оказывался придавлен, и из толпы раздавался жалобный визг. Я не мог пошевелиться, как будто моего физического тела не было, и, обратившись ментальной оболочкой, наблюдал за происходящим со стороны. Вся поляна была истоптана следами мечущихся животных, и только сейчас я обнаружил, что стою босиком прямо на этом истерзанном снегу. Ни холода, ни страха я не чувствовал, но, получается, тоже был в волчьей ловушке. Животные покорно затрепетали перед вожаком волчьей стаи, а он словно упивался своей властью. Распушив шерсть на загривке и спине, он рваными отрезками прогуливался внутри круга, смотря сверху вниз на бьющихся в истерике зайцев. Его походка отнюдь не была горделива и благородна — он тоже бесновался, но по-своему, по-хищному. Глаза его сверкали, из полуоткрытой пасти капала горячая слюна, мгновенно пропитывая снежный покров и оставляя в нем крошечные ямки. Когда кто-нибудь из жертв этого ужасающего мародерства приближался слишком близко к границе круга, один из серых стражей скалился и делал попытку цапнуть животное за ногу или хвост. Таким образом стая полностью захватила контроль над несчастными. Ни один волк так и не обратил внимание на мою персону, а значит, им не было дела до меня, либо они меня не видели. Я и сам уже начал сомневаться в своем присутствии здесь. Вдруг произошло кое-что ужасное. Когда вожак сделал очередной рывок в сторону запуганной толпы, другой волк, находившийся в этот момент близко к нему, рванул вперёд и лязгнул острыми зубами прямо возле его плеча. Вожак от неожиданности подался в сторону, не ожидая нападения от своих, а в следующую секунду бросился к предателю и больно рванул клыками его ухо. Завязалась настоящая драка, и другие волки замерли как вкопанные, внимательно наблюдая за потасовкой, а животные переместились ближе к скале. Несколько успели воспользоваться мгновением и вырвались из адского круга, покатившись по склону вниз. Вожак был взбешён и лязгал зубами возле мокрой шерсти собрата, но в порыве эмоций почти не попадая по нему. Другой волк напротив был более холоден и расчётлив, он словно нарочно подставлялся под атаки, но на самом деле выжидал правильного момента, чтобы совершить свой ход. Двое волков, в конце концов, смешались в единую серую кучу, которая извивалась, взвизгивала от боли и страха и неуклонно приближалась к огню. Сердце моё словно ухнуло куда-то вниз, когда волчья возня нарушилась истошным воплем, заполнившим всё пространство вокруг и заложившим мне уши. Один из волков умудрился попасть в костёр и теперь, отпрянув, катался по вытоптанному снегу, чтобы унять боль от ожога в боку. Второй волк, кажется, тоже получил урон, и метался по всей опушке, опустив голову и иногда припадая на передние лапы. Я почти не слышал, как он скулил, но было видно, что он испытывает не меньшие муки, чем собрат. Скоро он нашёл какой-то вытоптанный сугроб прямо у обрыва и ткнулся в него мордой, разгребая снег. Я совсем не понимал, что с ним. Первый волк тем временем встал и отряхнулся, готовясь к новой атаке. В следующее мгновение он бросился на предателя, и тот почуял неладное, но как будто с трудом понимал, откуда исходит угроза. Он слепо вертел носом и принюхивался, ощетинившись, облизывая обожжённую морду розовым языком. Когда вожак налетел на него и сбил с ног, рванув клыками холку, волк упал наземь, потеряв ориентацию, но из последних сил оттолкнул вожака сильными задними лапами. Тот оказался на краю обрыва и, растерянно забарахтавшись, полетел вниз, издав пронзительный визг. Я еще долго слышал этот звук, как будто бесконечная бездна была глубиной до самого центра земли и немедленно поглотила животное, но это оказалось всего лишь эхо, отражённое от скал, обступивших ущелье со всех сторон. Вместе с вожаком пропали и животные, а оставшиеся волки, пожав хвосты, сбились в кучу, напоминая теперь не грозных хищников, а свору дворовых собак. Они готовы были без зазрения совести принять нового лидера, но победителю это, казалось, было и не нужно. Он тёр лапами свою морду и глаза, и в этот момент до моих ушей добрался утробный жалобный скулёж, который мог бы сойти за плач ребёнка. Волк был подавлен и плакал, плакал навзрыд. Стая неподалёку была в смятении, стоит ли уходить или подождать и отдать дань почёта новому вожаку. Их замешательство разрешилось само-собой, когда зверь безучастно встал и начал беспомощно ходить кругами, периодически натыкаясь на сугробы. Собратья его не интересовали, и вскоре волки, поджав хвосты, сгорбленно покинули заснеженную поляну, периодически переглядываясь друг с другом и оглядываясь на оставшегося ослепленного пеплом волка. Я резко, как от толчка, проснулся. Костер мой догорел, по пещере еще витали крупицы сожженных еловых веток, но, несмотря на предрассветный час, мне было совсем не холодно в моем мешке. Напротив, я чувствовал, как одежда прилипла к телу, как капли пота щекотали кожу подмышек и спины, и мне пришлось расстегнуть мешок и выбраться наружу. Под парку заструился прохладными дорожками ледяной воздух, и я встал, чувствуя себя полностью отдохнувшим. Когда я вышел из пещеры, то обнаружил, что рассвет, вопреки обычаю, выдался ясным. Вчерашний туман полностью растворился, и я смог разглядеть тропу, по которой пришел вечером. Я пересек опушку, хрустя ботинками по свежему слою снега, и поглядел в ущелье. Сейчас оно выглядело словно чан с горячей едой, от которой шел густой пар. Белое облако тумана подступало почти к самой кромке обрыва, и несведуще казалось, что можно без опаски ступить на него и пересечь ущелье, как по мягкому пушистому одеялу. Я услышал движение воздуха позади и обернулся. В нескольких шагах от меня стоял слепой волк. Голова его была низко опущена, он принюхивался к моим следам, оставленным на снегу пару минут назад, но незрячие прозрачно-голубые зрачки неизменно подняты и устремлены вперед и вверх. Он точно знал, что я стою здесь. До этой минуты я не видел его при ясном свете. Он был поистине величественен и прекрасен. Огромные лапы твердо стояли на снегу, вся стойка его была уверенна и непоколебима. Мочка носа периодически любопытно шевелилась, проверяя обстановку вокруг, заледеневшие белые усы трепетно дрожали. Он не рычал, не демонстрировал мне свой грозный оскал и вовсе не пытался каким-либо образом показать, что я незваный гость. — Хэй, — прошептал я, сам не узнавая свой охрипший голос. Волк поднял морду, обратил уши ко мне и невидящими глазами посмотрел прямо мне в душу. Нос перестал двигаться, и зверь весь словно оцепенел, замер прекрасной серебристо-серой статуей прямо передо мной. — Все хорошо, — попытался я настроить его на дружелюбный лад, подняв руки. — У меня нет с собой мяса, но если ты пойдешь со мной… — Волк настороженно прислушался, склонив голову. — В общем, вместе мы сможем что-то придумать, — закончил я, не найдя ничего более подходящего. Предложение звучало не слишком заманчиво, но волк, как показалось мне, заинтересовался им. Он склонил голову на бок и с любопытством слушал мою речь. — Я не думал, что ты последуешь за мной… — признался я, не зная, как продолжить разговор со столь необычным собеседником. Серый неуверенно ступил ближе, сделав пару шагов, и словно уперся в невидимую стену. Природный животный инстинкт не позволял ему приблизиться еще больше, заставляя черпать откуда-то свыше знания об опасности, о неестественности происходящего и мгновенно превращать их в недоверие и скептицизм. — Я не сделаю ничего плохого, — тихо произнес я, пытаясь привнести волку чуть больше уверенности. Сам того не осознавая, я пытался нарушить привычный ход вещей, сломать систему, сложенную веками и тщательно отработанную. Выверенный механизм учил волков снова и снова остерегаться более изощренных двуногих противников, вооруженных замысловатым оружием. Тот же механизм кропотливо учил людей избегать хищников и выбирать в роль жертвы менее опасных животных. Люди и волки должны избегать друг друга и не пытаться изменить законы природы, но я, подвергнутый этой природой в полный ужас и опустошение, теперь искал отклика во всем. В голову закралась мысль, что и волк мог испытать нечто подобное, прежде чем приблизиться ко мне. Чувствуя со зверем единение, ставя нас на одну ступень чертового колеса, коим управляла вселенная, забросив живые существа в это проклятое место, я протянул к нему раскрытую ладонь, предлагая длительное сотрудничество. Ладонь моя была пуста, но то, что я хотел дать волку, было гораздо важнее, чем мясная галета. Я готов был предоставить ему все, что имел, лишь бы он сопроводил меня на этом отрезке пути, возможно, последнем в моей жизни. Однако все, что я мог дать ему, волк прекрасно умел получить сам. Лишь одну вещь он никогда не знал и не познает. Чувство, неподвластное ему, в то же время жгло мое сердце изнутри, распаляя меня в сострадании, снисхождении к животному, опускаясь до примитивной жалости, подымаясь до возвышенной любви. Любовь волку чужда, чужеродна и враждебна. Он это понял гораздо раньше меня и, когда моя рука оказалась слишком близко, с нескрываемой злостью бросился и вонзил в нее острые клыки. Взревев от боли, я вырвал свою прокушенную ладонь из мокрой горячей пасти. Глаза мои невольно заслонила пелена, и вот уже жалость и сострадание отправились обратной дорогой ко мне самому. Я больше не видел волка и не хотел, поскольку до глубины души был оскорблен случившимся. Он отвергнул мою любовь самым грубым и незамысловатым способом, поэтому я вернулся в пещеру и упал без чувств на свой спальный мешок, даже не удосужившись закутаться в него плотнее.

***

Разыскать следы странного существа было не трудно. Шаги его вели точно по прямой линии, словно он не опасался, что его выследят. Следуя за направлением призрачных тяжелых ботинок из оленьей кожи на север, волк и сам начал испытывать беспокойство. Приходилось перемещаться быстро и тихо, небольшими отрезками, останавливаясь каждые сотню метров и принюхиваясь. Волк не мог объяснить себе, почему он шел за этим существом — никогда он не испытывал ничего подобного. Кусок мяса, который ему достался просто так, был лишь началом, первым шагом на пути к серьезным изменениям. Волк последовал на север, зная, что ничего хорошего в той стороне ждать не стоит. Там было мало добычи, мало укрытий, много снега, в который то и дело проваливались его длинные лапы и более суровые ночи, чем на берегу озера. Однако он должен, обязан был выяснить, почему ему дали галету в мире, где ни один кусок еды не достается просто так. К полудню он набрел на скалу, где следы существа резко оборвались. Волк в недоумении бродил вокруг, вытаптывая опушку под скалой, пытаясь понять, в чем же дело. Раз за разом увеличивая периметр зоны поиска, волк вышел к холму и принял решение следовать по своему пути. Здесь не пахло следами двуногого, и был только глубокий снег и открытое пространство. Откуда-то справа ветер принес запах двух кроликов, и волк замешкался на пару минут, но все-таки решил не отступать от намеченного маршрута. Он шел весь остаток дня, и, когда воздух стал намного холоднее, понял, что скоро ночь. Холмистая местность то вела его вверх в горы, то спускала снова вниз, и волк петлял широким зигзагом, пытаясь найти нужный запах, но скоро выбился из сил и просто следовал прямо, переняв странную тактику существа. К позднему вечеру он почти в упор столкнулся с волком из своей стаи и тут же обошел его запах стороной, дав приличный полукруг вокруг лесистой части склона. Благо, он давно заметил, что его обоняние в несколько раз лучше обоняния его сородичей. Наконец, волк нашел то, что весь день искал. Спускаясь по склону вниз, он вдруг почувствовал знакомую смесь запахов оленьей кожи, жженых еловых веток, и еще доброй части всего непонятного. Волк неуверенно подался вперед, натыкаясь на сугробы и сухие кустарники, потоптался на месте и, в конце концов, нашел мягкий спуск вниз, к пещере, где существо отдыхало. Он отчетливо слышал медленное глубокое дыхание, треск сучьев и очаг, манящий теплом, и зарылся в один из сугробов неподалеку от пещеры, чтобы не пропустить момент пробуждения существа. За ночь выпал слой снега, укрыв волка в сугробе дополнительным слоем белого одеяла, и сквозь сон он не сразу услышал едва различимые шаги. Один из шорохов все же заставил его пробудиться и выбраться из снежного укрытия. Снаружи было очень холодно, и волк, отряхнувшись, стал принюхиваться. Он больше не чувствовал волн тепла, исходящих из пещеры, но теперь отчетливо слышал хруст ботинок из оленьей кожи по свежему мягкому снегу, и немедленно отправился прямо на звук. В конце концов, существо оказалось прямо перед ним. Оно, кажется, очень удивилось его присутствию, и издавало непонятные звуки. Волк впервые слышал человеческий голос, и он произвел на него большое впечатление. Голос был низкий, но не такой низкий, как у медведя, хриплый, наполненный целым спектром различных звуков. Волк с интересом прислушивался, склонив голову. Несмотря на странное звучание, голос был мягкий, обволакивающий, как ласка его матери, и он перенесся в детство, когда был еще щенком. Вдруг голос чуть изменил тон, стал строже, и серый взволнованно обратился к существу перед собой, пытаясь выяснить его мотивы и цели. Он почувствовал сильную волну тепла и колебание воздуха перед собой, но был не в силах сдвинуться с места, замерев в единую струну, обратившись всей своей животной сущностью в облако из слуха и обоняния. Волк не понял ни слова из сказанного ему, но не уловил враждебную интонацию или рычание, каким обычно предупреждают враги свое присутствие, и поэтому остался стоять на месте, растопырив передние лапы в стороны. Облако из тепла настойчиво приближалось к нему, и зверь с тем же постоянством отстранялся назад, вжимая голову в плечи. Это было неосознанно, от страха перед неизвестностью, но также и потому, что природа твердила волку избегать подобных контактов. С природой спорить было невозможно, и, стоило ладони существа приблизиться к его голове настолько, что волк ощутил жар человеческого тела прямо над своей головой, он оскалился и схватил руку. Рука неожиданно оказалась очень мягкой, не шерстяной и совершенно беззащитной перед его острыми клыками; существо взревело от боли, и волк испуганно ретировался прочь, наткнувшись на гору веток, заметенных снегом. В его ушах, а позже и в голове застыл стон раненного существа, позволившего себе подойти слишком близко, и волк в задумчивости и бессильной злобе бродил по холму недалеко от пещеры, пытаясь сосредоточиться на поиске пропитания.