прикоснись

      Чимин не появлялся рядом с Юнги почти три недели. За это время художник уже успел доделать их проект и сдать его на конкурс.       Они общались немного в сети, перекидываясь двумя-тремя предложениями, но в квартиру парень больше не заявлялся. Юнги, привыкший к текучке людей в своей жизни, не был слишком опечален этим фактом. Спустя неделю даже и забыл о Чимине, Хосоку тоже было не до художника, у него была нереальная любовь с Тэхёном, самый прекрасный её первый этап, теперь все беседы друзей сводились к этому парню с театрального, Юнги даже перестал пытаться вставить что-то о себе, всё равно окрылённый чувствами Хосок его не слушал.       Утром воскресенья, в восемь часов утра, Юнги нагло разбудил телефонный звонок. Художник был готов принять вызов и наорать на человека, посмевшего потревожить его покой, но на экране высветилось имя: Чимин. Юнги вздохнул, умерил в себе гнев и принял вызов. Скорее всего это было что-то срочное, потому что даже такой человек как Чимин, уважал чужое право на длительный сон в выходной. — Юнги, ты сейчас у себя? — Голос Чимина печален, кажется, он держится от того, чтобы не заплакать. Юнги вскакивает на постели. — У себя что-то случилось? — Юнги даже со всеми его травмами не чуждо желание уберечь и защитить других, оказать хоть какую-то поддержку. — Я могу к тебе прийти? Я много времени не займу… — Последнее предложение звучит так надломлено. — Приходи, жду.       До того момента, пока не звонит домофон, Юнги накрутил себя до невозможного, представляя самые страшные варианты того, что могло приключиться с этим плейбоем. Когда же заветная трель раздаётся, Юнги едва не бежит, чтобы поскорее впустить Чимина.       На пороге юноша предстаёт с самым печальным и усталым взглядом из всех возможных. У Чимина разбита губа и нос, на скуле ссадина, костяшки изящных рук разбиты. Парень был закутан в свою джинсовку, но одежда была местами порвана. — Что произошло? — «Только бы не изнасиловали»       Чимин молча проходит в зал и падает на диван. Он молчит минут пять, пока Юнги сидит подле него на полу, смотря за изменяющимся болезненным выражением лица. — Меня едва не трахнули без моего желания. Я бы сказал, едва не изнасиловали, но сомневаюсь, что я имею право на такое словосочетание. — Чимин поджимает губы. — Почему ты так думаешь? — Юнги встревожено поднимает голову. — Едва не трахнули — это и есть попытка изнасилования. Расскажешь? — Юнги знает, какого это, поэтому старается быть осторожным. — Потому что ношу всякое вызывающее, крашусь как шлюха, да и гей, нарвался просто, плюс лез всё время со своим неумным желанием, так что можно сказать, что даже заслужил, откровенно говоря. — Слова Чимина поднимают волну гнева в сознании Юнги. — Одежда, макияж, что угодно не решает того, чего ты хочешь! Если ты этого не хотел, то значит никто не имел права тебя касаться! А что лез, ну, неприятно, конечно, но ты же ото всех отставал в итоге? — Чимин кивает. — Весь интим, который у меня был всегда был по согласию, но сколько такие как ты от меня натерпелись? — Чимин садится на диване, закрывая лицо руками. — Главное, что ты это осознаёшь, а значит больше поступать так не стаешь. — Юнги говорит уверенно и чётко. Чимин удивлённо и печально сводит брови. — Ты правда так думаешь? — Угу. — Юнги привык не сомневаться в своих словах. Чимин смотрит с надеждой и почти нежностью, а потом начинает говорить. — Я недели…четыре назад познакомился в баре с парнем одним, ну, понимаешь, чем ночь закончилась, потом через неделю решили начать встречаться, хотя глупость, редко когда отношения, начавшиеся с пьяного секса, заканчивались хоть чем-то хорошим. — Чимин с досадой качает головой. — Сегодня приезжаю к нему, всё нормально, сидели, кино смотрели, время четыре часа утра, звонок в дверь. Это его друзья оказались, он их специально позвал, когда я подозревать ни о чём не буду. Выжидали же, сволочи. Он им похвалиться решил, какую шлюшку подцепил, да разделить со всеми хотел. И не важно, что всё время снизу был. — Юнги хмыкает. — Пока они меня раздеть пытались, я их так взбесил, что попытка трахнуть превратилась в потасовку, вот, убежал, успел. Тэхён трубку не взял, больше мне позвонить некому, извини, что побеспокоил. Со мной в старшей школе похожий случай был, отец меня отругал, сказав, что я через чур проблемный, ему в жизни бы больше не позвонил.       Юнги пугается. Избалованность Чимина, скорее всего, была обычным следствием того, что от ребёнка таким образом откупались. Даже родители художника ни за что так не сказали бы Юнги, при всём своём безразличии к своему сыну! — Ты не проблемный. Я рядом. Ты этого не заслужил. Сексуального насилия никто к себе не заслуживает вообще! Всё хорошо. Сходишь в душ? Я дам тебе медикаменты и сменную одежду, она должна тебе подойти. — Юнги поднимается на ноги, ему хочется обнять Чимина, но он не может предполагать своей собственной реакции, а пугать юношу ещё сильнее, чем есть уже сейчас, не хочется, поэтому помощь предлагается посильная. Чимин поднимает благодарный взгляд. — Спасибо, правда. Мы же и знакомы-то толком очень мало, а ты вот помогаешь. Проводишь в душ? — Юнги кивает. Он считает, что неважно, сколько люди знакомы, если кому-то нужна помощь, её нужно оказать.       Спустя полчаса Чимин сидит в одежде Юнги, которая и правда приходится ему впору, с обработанными ссадинами, и ест наспех заказанный суп. Художник смотрит неотрывно и обеспокоенно, размышляя, стоит ли рассказывать о себе, поддержит ли это Чимина или только заставит чувствовать вину, но человек перед ним всё решает сам. — А твой партнёр…тоже делал что-то, чего ты не хотел? — Оба понимают, что стоит за этим «что-то» — Да, — Юнги кивает. — Он считал мой страх «придурью», я подстраивался под него, но ему нужен был секс постоянно, да и как он говорил «это меня вылечит». Не вылечило, только травм добавило и усугубило в разы моё состояние. Раньше я ещё мог стерпеть объятия, плюс и до аварии был не слишком тактильным, а после того, что сделал мой бывший, всё стало совсем плохо. — Юнги складывает пальцы в замок и Чимин понимающе покачивает головой. — Мерзко. Видно же, что человеку плохо, но продолжать удовлетворять только собственную похоть. Люди мерзкие. Ты поэтому совсем никому не доверяешь? — Чимин кривится. Юнги с удивлением открывает для себя негативные эмоции парня перед ним. — Не все, но большинство, согласен. Нет, у меня и без того уже была травма, что усугубило только её не оставив новой. — Юнги просто фыркает больше со смеху, но быстро становится опять серьёзным. — Может, останешься сегодня у меня? Я сомневаюсь в твоём психическом состоянии… — Юнги снова трёт шею, как и всегда при волнении. Давно же он не предлагал остаться кому-то у себя. Чимин махает рукой. — Ничего же не произошло, моя задница осталась целой. — Говорит, а у самого губы дрожат и взгляд бегает. — Не обесценивай себя. Всё хорошо, я тебе комнату покажу, у меня есть выделенная специально для гостей. — Чимин сводит брови к переносице, но в итоге соглашается.       Весь день он просто лежит на кровати, иногда переворачиваясь на другую сторону. Только к вечеру он поднимается, когда видит свет из одной из комнат. Там он никогда не был, а по его принципам ходить по чужому дому очень не вежливо, но стресс делает своё дело, и юноша поднимается и идет к комнате, осторожно туда заглядывая. Там обнаруживается Юнги за мольбертом, рисующий, судя по запаху, маслом. Картина, наверное, была только недавно начата, была проста собой, на холсте был изображён труд крестьян на рисовом поле. — Красиво. — Чимин говорит негромко, но Юнги резко оборачивается, испуганно смотря на юношу. — Вижу тебе уже лучше. Спасибо. — Расслабившись, Юнги тепло улыбается и выглядит в тусклом свете жёлтой лампы очень по-домашнему и уютно. — Можешь присесть. — Юнги кивает на мягкое старое кресло. Всё в комнате сильно отличалось от обстановки в остальной квартире. Жёлтая лампа на столе, вместо холодного белого в потолке, старые кресла, несколько мольбертов, планшетов и холстов, большой шкаф, заваленный бумагой и художественными инструментами. — Уютно здесь. — Чимин снова останавливает свой взгляд на художнике за работой, его худой сгорбленной фигуре, испачканным пальцам, убранным тонким ободком волосам, на нескольких вьющихся и непослушных прядей около лба. — Специально создавал, чтобы вдохновение приходило чаще. Это моя мастерская. — Юнги становится улыбчивее, а голос тихим и мерным, убаюкивающим. — И рисуешь ты красиво. Никогда не думал, что чей-то тяжёлый труд может выглядеть так. — Чимин вглядывается в такие аккуратные мазки краски, где не было ничего лишнего. — Спасибо. Я только из любви к бытовой живописи поступил на монументально декоративное искусство. Как ты себя чувствуешь? — Лучше, спасибо. Могу я задать тебе вопрос? — Чимин видит, как Юнги напрягается. — Допустим. — Могу я стать твоим другом? — Видно, как морщинки лба разглаживаются, тёплая улыбка вновь касается губ художника. Он весь выглядит как воплощение мягкости, плавности, как и его работы. Юнги говорит очень уверенно и Чимин не может сдержать дрожи рук. — Можешь.