Докажите, что вы не...

— Запасные штаны на месте? Разговор у них по утрам всегда начинался, если вообще начинался, примерно на одном и том же месте, почти на середине пути между школой и особняком. Это стало уже почти традицией. Бывали, конечно, и такие дни, когда разговор не клеился вообще: иногда было некогда, и тогда пиздюка, пристегнутого к заднему сиденью ремнем безопасности, мотало по этому самому сиденью из-за торопливой езды, а иногда Хуа Би вставал не с той ноги и на беседы настроен не был. Бывало даже и такое, что на беседы не был настроен пиздюк: он вваливался в машину, бурчал сквозь зубы «доброе утро», всем своим видом показывая, что утро на самом деле на редкость херовое, и проводил дорогу молча, не отзываясь на реплики Хуа Би. Утыкался в окно, проваливаясь в свои мысли. В такие дни Хуа Би, конечно, горел желанием поддеть пиздюка еще сильнее, чем обычно. Но зачастую сдерживался. Нажалуется еще Цзянь Мэйлинь, а та, чего доброго, снова придет к Хуа Би и потребует, чтобы он не только не подтрунивал над пиздюком, но и выражал ему братскую поддержку. А кому это теперь нужно. Но в этот раз был не такой день. В этот раз был отличный: теплый, солнечный, безо всяких дел в порту, и Хуа Би находился в каком-то странном приподнятом расположении духа с того самого момента, как встал с постели. Пиздюк, кажется, тоже не прямо уж протестовал против дежурной перепалки. Он цокнул, закатил глаза и сказал: я больше не буду объяснять. Сколько можно уже! Это была обычная вода! — Да-да, — согласился Хуа Би голосом, в котором не было ни грамма согласия, — это я уже слышал. Конечно. Просто кипяток. А руки ты вымыл перед тем, как сесть в машину? На это пиздюк отреагировал получше: тут его все-таки поймали с поличным, и отвертеться было уже никак нельзя. Он быстро покраснел, возмущенно цокнул еще сильнее и резко, будто хотел пробить себе грудную клетку, сложил руки перед собой. Хуа Би довольно хмыкнул. Не нужно было быть великим тактиком, чтобы понять: если он подденет пиздюка конкретным заявлением о том, что знает о его дрочильных приключениях, единственным, чего он достигнет, будет смертельная обида пиздюка на Цзянь Мэйлинь, а Цзянь Мэйлинь, соответственно, взъестся на него самого. Это, конечно, не самое страшное, что может случиться, плавали уже, знаем, но неудобства доставляет, и если можно обойтись без этого, Хуа Би предпочел бы именно обойтись. Но и отказать себе в удовольствии хоть как-то уколоть пиздючонка Хуа Би тоже не мог. И поэтому для каждой такой фразы у него всегда находилось пояснение, шитое белыми нитками ровно настолько, чтобы не обнажать правду до конца, но и не скрывать ее совсем уж. — Мне просто показалось, что ты вляпался рукой в собачье дерьмо сегодня на газоне. Пиздюк сверкнул глазищами. О том, что на территории особняка не было ни одной собаки, ему было прекрасно известно. Как и о том, что за чистотой газона в этом доме следили тщательнее, чем за чистотой помыслов. — Я должен заботиться о транспорте, понимаешь? — невинно продолжил Хуа Би, поглядывая в зеркало заднего вида. — Как-никак он служебный. Нежно-розовый пиздюк вместо ответа сжал губы и уставился в то же самое зеркало привычным уже убийственным взглядом. Хуа Би высадил его у школы с великолепным настроением. Подумал: ну что за отличный день. Пиздюк, наверное, готов был бы с этим поспорить. Если бы у него хоть кто-то спросил. Но Хуа Би осталось еще только у пиздюка спрашивать, что он думает. И у всех вообще, по ходу. Потому что что-то в последнее время одни недоговоренности кругом, и Хуа Би каким-то странным образом оказался в эпицентре этого подозрительного замалчивания и сомнительных умозаключений. Ебанины, резюмировал Хуа Би более привычным словом. Потому что никакие вежливые фразы эту ситуацию подытожить не могли. С того вечера, когда смущенная Цзянь Мэйлинь ввалилась в спальню Хуа Би (именно так он всегда это и проговаривал у себя в голове), прошло уже почти две недели, и за это время все успело не только перевернуться с ног на голову, но и устояться. По крайней мере, именно так для себя определял теперешнее положение Хуа Би. Цзянь Мэйлинь отчетливо дистанцировалась, будто прочертила линию — а Хуа Би, пожалуй, прочертил свою. Совсем избегать его она, конечно, не стала: следующим же утром поздоровалась ровно и вежливо, но было непохоже, чтобы она собралась еще захаживать к нему по ночам. Хуа Би сначала и не разобрался, в чем тут было дело: в том ли, что он отказался подтирать пиздюку сопли (или в чем там у него были руки), или в том непонятном инциденте с Хэ Чэном. Шансы, что Цзянь Мэйлинь решила свернуть их небольшие посиделки по одной из этих причин, были равны. Шансы разобраться, по какой именно — нулевыми. В ту ночь Хуа Би повертел в мыслях случившееся, пересматривая так и эдак, но так ничего и не понял. И если в случае с отцовской бывшей у него были кое-какие подозрения — не зря же она намекала, что у нее все-таки кто-то есть, то в случае с Хэ Чэном Хуа Би упирался в глухую стену без каких-либо вариантов. Чем больше Хуа Би об этом думал, тем меньше понимал. Хэ Чэн, направляющийся ночью к нему в спальню — это вообще что такое? Сколько раз он выдергивал Хуа Би из постели звонком, даже когда они спали в соседних номерах гостиниц, сосчитать было невозможно, и очередной такой звонок был бы в порядке вещей. Но звонка не было — был Хэ Чэн, торчащий среди ночи на лестнице. Что понадобилось ему в этот раз такого, что звонком было не обойтись? И почему нужда в этом отпала сразу же, как только он увидел Цзянь Мэйлинь? И чего это, блядь, Хуа Би даже не видит? Разве что… Мысль ошарашила Хуа Би своей простотой и логичностью. И под этим углом все вставало на свои места практически идеально. Практически — это потому что если так все и было, Хуа Би в этой схеме места не оставалось. Он покачал головой, потер пальцами переносицу и решил не плясать вокруг да около. Оставалось только найти Хэ Чэна. И Хэ Чэн нашелся. Хуа Би увидел его тем же вечером в раздевалке спортзала. Потный, с мокрыми волосами, он как раз стягивал с себя влажную футболку, когда Хуа Би вошел и поздоровался. Медленно обернулся, кивнул и снова показал спину. Хуа Би сразу взял быка за рога. — Что хотел? — спросил он, приваливаясь плечом к дверному косяку. Хэ Чэн повернул голову, но лишь слегка, так же, как предыдущей ночью: чтобы показать, что слышит, но не смотреть при этом в глаза. Спросил, вскидывая бровь: — Я? Хуа Би потрогал языком угол рта. Сощурился. — Сегодня ночью. Хэ Чэн обозначил понимающий кивок, отвернулся и продолжил раздеваться. Сказал ровным голосом — больше шкафчику, чем Хуа Би: — Ничего срочного. — Это я уже слышал, — покладисто ответил Хуа Би. Подождал еще немного, думая, что Хэ Чэн продолжит. Разовьет мысль. Но единственное, что Хэ Чэн продолжал делать — это раздеваться. Медленно и спокойно, так, будто Хуа Би здесь не было и вовсе. Стащил штаны, педантично сложил и их, и грязную футболку аккуратной стопкой, перебросил полотенце через плечо и собрался направиться в душевую. — И передумал так резко, как только увидел, кто у меня был. Хэ Чэн дернул головой на звук, но в этот раз даже поворачиваться не стал. Даже так лениво, как у шкафчика. Двинулся все-таки к душевой. Хуа Би оттолкнулся от двери и шагнул в ту же сторону. Хэ Чэна хотелось то ли хлопнуть по плечу, то ли хорошенько уебать. Нельзя было, конечно, это да. Субординация и все такое. Но желанию возникнуть это не мешало. Хуа Би в два шага догнал его и встал у него на пути — полубоком, не угрожающе, но и не позволяя протиснуться мимо. Хэ Чэн на секунду стиснул зубы и сделал что-то с лицом. Оно стало еще безразличнее, чем раньше. — Да ла-а-адно, — протянул Хуа Би, косо ухмыляясь. — Вот такое лицо кому угодно можешь делать, но не мне. Я тебя наизусть знаю. Когда тебе похеру, ты совсем не так выглядишь. Что, все-таки да? То, что я думаю? Хэ Чэн, замерший в паре шагов, поиграл желваками и медленно сглотнул. От него остро тянуло жаром и свежим потом. — Я не знаю, о чем ты думаешь, — сказал он бесстрастно, глядя прямо Хуа Би в глаза. — Зато я знаю, о чем думаешь ты, — ухмыльнувшись еще шире, поддел Хуа Би. В груди неприятно давило — не больно, но досадно, и от этого ухмылка отдавала злостью. — Не было у меня с ней ничего. Не заводись. Хэ Чэн окаменел, целиком, полностью — казалось, что и полотенце у него на плече обратилось в белый мрамор. Что-то в лице у него как будто надкололось, и Хуа Би тут же кивнул своей догадке. Досада разгоралась внутри все сильнее. Он сунул одну руку в карман, а второй с напором почесал под носом. Хэ Чэн отследил это движение с болезненным вниманием, как будто ждал, что Хуа Би все-таки бросится на него с кулаками. Но Хуа Би вместо этого набросился на него с вопросом. — Давно это началось? — спросил он, сжимая челюсти. Хэ Чэн смотрел на него, не отрываясь, будто от этого сейчас зависела его жизнь. На-а-адо же, подумал Хуа Би с ехидцей, испуга-а-ался. На-а-адо же. Я бы на твоем месте тоже, наверное, испугался. Не совсем же ты без царя в голове. На виске у Хэ Чэна заметно пульсировала тонкая венка. Он вздохнул, поджал губу и сказал, почти не двигая ртом: да. Практически с самого первого дня. Хуа Би снова покивал, задетый за живое и потому немного дерганный. Держать себя в руках выходило все сложнее. — А я-то думаю, что ты заладил: плохо кончится, плохо кончится, — протянул он ершисто. Хэ Чэн молчал, все так же глядя на него в упор, и Хуа Би продолжил напирать: — Мне-то хотя бы мог сказать. Я бы не лез куда не следует. И никому бы не рассказывал. Хэ Чэн вдруг напрягся еще сильнее, быстро облизался и спросил надтреснутым голосом: — Куда не следует — это куда? — Это куда ты все-таки влез, — недобро усмехнулся Хуа Би. Подумал: ну ты все-таки и мудила, и добавил с заметно сквозящей в голосе завистью: — Папаша-то мой в курсе, что ты его бывшую поебываешь? Хэ Чэн моргнул, отступил назад на полшага и выдохнул — резко, бесконтрольно, словно ему все-таки заехали под ребра. Если бы Хуа Би его не знал так хорошо, сказал бы, что этот человек пытается рассмеяться. Но он знал и помнил: смеяться этот человек не умел. Зато этот человек умел наказывать неугодных. Хуа Би не раз присутствовал. И еще чаще исполнял. И должен был бы помнить, что говорить с Хэ Чэном так нельзя. Он поднял руки в воздух, покачивая перед собой раскрытыми ладонями. Слегка склонил голову. — Занесло. Без обид. У Хэ Чэна дернулась щека. Он снова сглотнул, мучительно-медленно, будто кадык у него прилип к изнанке кожи, и сжал рот в тонкую полоску. По его лицу одна за другой проносились тени эмоций, но сменялись они так быстро, а выглядели на Хэ Чэне так непривычно, что Хуа Би не смог распознать ни одной. — Нет, — ответил он наконец ледяным голосом. — Господин Цзянь не в курсе. Конечно, он не в курсе, ядовито подумал Хуа Би. Был бы в курсе — белобрысая бы так не обосралась, когда поняла, что я могу ему о вас рассказать. Они, конечно, в разводе, но у папаши, видно, до сих пор не перегорело. И ты бы тогда не стал делать вид, будто шел ко мне не проверять, где твоя пизденка. И чем мы там с ней среди ночи занимаемся. А я топчусь вокруг нее, как идиот, насмешливо сказал себе Хуа Би. Почтительное, блядь, расстояние держу. «Беречь репутацию», на хуй. Поня-я-ятно, снова подумал он с сарказмом, теперь-то уж точно все понятно. И почему они оба так уставились друг на друга прошлой ночью, и почему Хэ Чэн так настаивал на уважении к ней. И почему Хуа Би с папашиным семейством поселили на разных концах особняка. И почему это и как Хэ Чэн обходится без развлечений в доме. Вот и выяснили, как. Не так ненавязчиво, как планировалось выяснять, но уж как есть. Развлечения, наверное, и к нему приходят среди ночи в полупрозрачных рубашках. Сами, без особых приглашений. И тогда, конечно, незачем бросаться на прислугу. — Ладно, — с сухой иронией подытожил Хуа Би, покачиваясь с пяток на носки. — Можешь не волноваться. Слухов не будет. Не с моей по крайней мере стороны. Хэ Чэн, с непроницаемым уже лицом, похожим на посмертную маску, сказал без тени эмоций: — Буду признателен. Будешь, подумал Хуа Би, конечно, блядь, ты будешь. Как же иначе. Слова зудели на языке, резкие и неосторожные. Хуа Би проговорил, чтобы отвлечь себя самого от собственных мыслей, уже отступая в сторону и освобождая проход: — Ну ты кремень, конечно. Хотя бы намекнул. Не пришлось бы бегать проверять, у меня она или нет. Хэ Чэн, уже протиснувшийся было мимо, снова замер прямо посреди дверного проема. Вскинул на него бесчувственный взгляд. Сказал, глядя перед собой, не мигая, как рептилия: — Меня не интересовало, у тебя она или нет. Я шел к тебе за своей рубашкой. — И вдруг лицо у него дрогнуло, словно от судороги, и он добавил, странно растягивая рот набок: — Мне сказали, ты с ней спишь. Я ее пальцем не касался, хотел было сказать Хуа Би, и понял тут же, раньше даже, чем успел додумать: это он не о папашиной бывшей, это он о своей рубашке. Она же тебе это и сказала, подумал он с заново нахлынувшей злостью. Папашина бывшая. Или как ее теперь нужно называть, «твоя бабенка»? Тьфу, блядь. — Она ее зачем-то мне принесла, — произнес Хуа Би, старательно утрамбовывая вызов в голосе. — Могла бы сразу тебе отдать. И никто бы ни о чем и не узнал. Хэ Чэн, глядя на него все теми же неживыми глазами, сказал с горьким весельем: — А никто и так ни о чем не узнал. Хуа Би потрогал языком внешнюю сторону зубов. Губы тянуло в злую усмешку, и он сдерживался изо всех сил. — Ну да, — подтвердил он с легкой издевкой, — никто ничего не узнал. Намек понял. Трепаться не буду. Хэ Чэн медленно выдохнул, закрыл глаза и покачал головой, и от этого Хуа Би захлестнуло желчью еще больше. Идите-ка вы на хуй, подумал он, молча отступая к своему шкафчику. Ебитесь, не обляпайтесь. Конспираторы, блядь. В душевой раздался шум воды. Хуа Би быстро переоделся и вышел из раздевалки прежде, чем Хэ Чэн успел в нее вернуться. Спустя пару дней злость улеглась почти без следа. Не слишком злопамятный по природе, особенно когда дело касалось Хэ Чэна, к дате новой поставки в порт Хуа Би оттаял окончательно и в знакомую спину смотрел разве что с легкой завистью. Обскакал меня, думал он, держа вход в складские помещения на мушке, когда успел только? Потом вспоминал: а, ну да, с самого начала. Это когда у них это начало-то случилось? Сколько лет назад? Качал головой периодически: вот так Хэ Чэн. Вот так выстроган из камня. Одергивал себя, напоминая: на работе нужно думать о работе. И не думал больше ни о чем. А потом, когда работа заканчивалась, не мог не ухмыляться от мысли о том, что папашу-то Хэ Чэн тоже сделал. И оттого, что Хэ Чэн трахал девицу, которая все еще вертела бывшим мужем, как ей только вздумается, мир в глазах Хуа Би неизменно расцветал почти непозволительным весельем. И только изредка, когда они случайно оказывались где-нибудь поблизости втроем, Хуа Би не отказывал себе в попытке найти то, чего не видят другие. И не находил. Он наблюдал за ними обоими сразу, за тем, как они друг с другом говорят (а чаще даже не говорят), как смотрят друг на друга (никак не смотрят), как выдерживают расстояние (отлично). Наблюдал по отдельности за ней и за ним. Искал хоть что-то, что подтвердило бы слова Хэ Чэна. Не то чтобы Хуа Би нужно было что-то подтверждать. Но все равно, не замечать было странно. А заметить не удавалось. По всему выходило именно так, как Цзянь Мэйлинь и сказала: Хуа Би просто ничего не видел. Несмотря на все свои старания. К концу первой недели после разговора в раздевалке Хэ Чэн прекратил игнорировать эти внимательные взгляды и стал пялиться в ответ. Хуа Би хмыкнул, пожал плечами и прекратил высматривать. В конце концов, Хэ Чэн ему сам во всем признался напрямую. Не верить ему оснований не было. И чтобы не забивать себе мысли этими недоговорками и тайнами, Хуа Би развлекался, как мог. А поскольку мог он в этой ситуации немногое, груз ответственности за настроение Хуа Би почти целиком лег на тощие плечи его младшего братца. Утренние подначивания и вечерние тренировки немало помогали поддерживать нужное расположение духа. Пиздюк, будто почувствовав свое особенное положение, ни разу не упустил возможности им воспользоваться. И этот день не стал исключением. — Мы идем в парк аттракционов, — заявил он после уроков, опираясь растопыренной ладонью на капот машины. Его дружок с хмурым таблом стоял чуть поодаль, так, чтобы видеть, но не слышать. На почтительном расстоянии, подумал Хуа Би. Хмыкнул, зажал сигарету зубами. Затянулся, покачал головой, неторопливо выдохнул дым и сказал, сталкивая руку пиздюка с нагретой солнцем машины: — Я что-то не припомню, чтобы интересовался, о чем ты мечтаешь перед сном. Пиздюк, едва не клюнув капот острым носом, сверкнул глазищами. — Ну пожалуйста, — прошипел он, подаваясь вперед, — ну Цю Гэ, ну очень надо, честное слово!.. — Да я уж знаю, что тебе очень надо, — фыркнул Хуа Би, не потрудившись понизить голос. Пиздюк вспыхнул и шикнул на него, снова хватаясь рукой за машину. Хуа Би поднял брови. — Держи руки при себе, — велел он, сдерживая рвущийся наружу смех. — Или при себе уже не получается? Пиздюк сделал квадратные глаза. Хуа Би сделал невозмутимое лицо. — Ну пож-жалуйста! — надавил пиздюк. Убрал ладонь с капота. — Ну что я должен сделать? Хочешь, я тебе машину вымою? — И даже тут старая добрая ручная работа, — ехидно резюмировал Хуа Би. — Вот это тебе неймется. Пиздюк стоял перед ним, пристыженный, бордовый, злющий, но с места не сходил. Упертый, как черт. Кого-то мне это напоминает, подумал Хуа Би, глядя, как тонкая рука нервно заправляет волосы за ухо. Просто копия. Только тут все на виду, как открытая книга. В отличие от. Тут разве что слепой не заметит. И почему-то именно эта мысль слегка охладила его пыл. — Я, по-твоему, твой фанат? Или за кого ты меня принимаешь? — спросил он у пиздюка с угасающим весельем. — Я по доброй воле за тобой таскаюсь или потому, что кое-кто не против тебя прихлопнуть? Пиздюк опустил голову, но не плечи, и Хуа Би чуть было не залюбовался видом этой внутренней борьбы. Вовремя одернул себя. — Никаких парков. Открытое пространство, толпа людей, карусели, блядь, — ты издеваешься? — Ты же сам сказал! — прошипел пиздюк возмущенным шепотом. — Парк! Океанариум! Кино! — Да, — согласился Хуа Би, — сказал. А потом отдельно уточнил для тугих, что в твоем положении строить своему дружку глазки в общественных местах — это все равно что мишень на лбу нарисовать. Он помолчал, глядя, как пиздюк упрямо сжимает челюсти и раздувает ноздри. Вздохнул. — Звони матери. И дружок твой пусть своей звонит. Если разрешат, отвезу вас в особняк. Там, конечно, парка нет, но без развлечений не останетесь. Да? Пиздюк вскинул на него загоревшийся взгляд. Быстро оглянулся через плечо, подступил ближе. Спросил шепотом: а это нормально будет? Что вообще в этом мире можно считать нормальным, подумал Хуа Би с иронией. Если бы ты знал, пиздюк, у кого ты это спрашиваешь. Затянулся последний раз, уронил окурок на асфальт и растоптал его. — В душе не ебу, — честно ответил он. — Согласится — значит, нормально. Нет — выдумывай что-нибудь еще. — Никакой помощи от тебя, — заявил пиздюк, доставая из кармана телефон. — Все приходится самому выдумывать! Хуа Би поднял брови. — Я тебе не обещал, что помогу завалить его. А вот что сломаю ноги — обещал. У нас уже и версия готовая есть, если ты забыл. Школьные хулиганы совсем распоясались, и ты решил их усмирить. Смелый парень! Пиздюк тискал телефон, шумно выдыхая носом. Хуа Би нежился в волнах живой злости, исходящих от него почти физически ощутимо. Нет, подумал он с удовольствием, радоваться появлению младших братьев можно хотя бы потому, что их можно будет вот так дразнить. — Прямо предвкушаю, как это будет охрененно. Никакой возни со школой. Больничный, домашнее обучение, м-м-м… — Хуа Би мечтательно покачал головой и остановил насмешливый взгляд на пиздючьих пунцовых щеках. — Советую держать это в памяти, когда в следующий раз захочешь в чем-то меня упрекнуть. — Больно надо, — дерзко пробурчал пиздюк, отходя в сторону с телефоном у уха. — Мам! Приве-е-ет, мам! Слу-у-ушай, такое дельце!.. Но надо ему, конечно, оказалось — и было очень похоже, что прямо уж больно. Хуа Би всерьез собирался отправиться в бар, когда от пиздюка пришло первое сообщение. Он прокрутил уведомление на заблокированном экране, усмехнулся и со вздохом потер лицо. По большому счету, его ничего не держало: сообщение можно было проигнорировать, сделать вид, что он его не заметил или даже написать пиздюку, что в этом он точно не намерен принимать участия. Время близилось к ночи, а ночь, как известно, была его личным временем — по крайней мере тогда, когда Хэ Чэн не выдергивал его в город по делам, вот как сегодня. Тушка пиздюка почивала в своей комнате на пару с дражайшим возлюбленным, до ближайших утвержденных уже дел оставалась по меньшей мере половина суток, и растратить эту половину на очередной сеанс одинокой дрочки казалось кощунством. Особенно в свете последних событий. А вот прокатиться в город, подыскать хорошенькую девчонку, пусть даже и блондинку — а если и нет, то ничего страшного, сказал себе Хуа Би настойчиво, увезти ее к себе и оттянуться как следует — вот это уже кощунство не напоминает. Минусы, конечно, тоже есть. Возню с собачьей няней, таймингами и предупреждениями пока еще никто не отменял. Но, возможно, дело стоит возни. А вот та возня, о которой слезно просит пиздючонок, мне вообще ни шла, ни ехала, подумал Хуа Би, бегло читая следующее сообщение от пиздюка. Я же, кажется, явно дал ему понять, что не буду потворствовать его половым свершениям. Тут бы со своими хотя бы разобраться. Он бросил телефон на кровать и вышел на балкон. Ночь опускалась с темного неба завораживающе тихо, будто весь остальной мир вымер, и было странно думать, что где-то там, не так уж далеко отсюда, в клубах и барах бурлит жизнь в самых простых ее проявлениях. Можно было сесть в машину и очень скоро оказаться там. Где что-то происходит и меняется. Где от тебя никто и ничего не требует сверх того, что ты предлагаешь сам. И уж там-то у него никто бы не увел никого из-под носа. Это можно сделать очень просто. Напомнить себе, что именно ты хозяин своей жизни. Если отбросить очевидные ограничения в виде рабочих отношений. И это можно сделать не только сегодня. Вообще в любой день, если уж на то пошло. А вот пиздюку такой шанс выпадает раз в сто лет. Как скоро выпадет еще один, никто не знает. Выпадет ли вообще. Может, его все-таки прихлопнут, может, даже вместе со мной. И мне потом думать, что пиздюк отошел в мир иной нетраханным в каком-то смысле по моей вине. С таким успехом Хуа Би и правда мог бы запретить ему дрочить. Эффект был бы тот же самый. А пиздюк столько раз поднимал ему настроение своей возмущенной физиономией. А еще можно было бы очень удобно дать Цзянь Мэйлинь понять, что теперь он в курсе их с Хэ Чэном небольшого, но такого важного секрета. Хэ Чэн, наверное, уже рассказал ей об их милой беседе в спортзале. Но было бы интересно немного поболтать с ней об этом лично. И очень кстати, что у него как раз был для этого предлог, очевидный настолько же, насколько и нахальный. А то, чем там в это время будет занят пиздюк, Хуа Би вообще не касается. На том и порешили. Твою мать, подумал Хуа Би, со вздохом возвращаясь к постели за телефоном. Я что, и правда все-таки играюсь в доброго старшего братца? «Ну Цю Гэ, ну ПОЖАЛУЙСТА!!!!» — умоляло последнее присланное пиздючонком сообщение. Он быстро пролистал предыдущие, сказал себе: никогда еще не проебывал хорошие потрахушки так бездарно, и натыкал пиздюку короткое «Ничего не обещаю». Прыгающий карандаш на секунду замер, а потом — Хуа Би мог бы в этом поклясться — начал строчить что-то с удвоенной силой. И одно только это уже развеселило Хуа Би сильнее, чем должно бы, учитывая положение дел. «БЫСТРЕЕ!!!» — гласило следующее сообщение, а следующее добавляло: «Пока она еще в столовой!». Что ж, подумал Хуа Би, спускаясь по ступенькам, почему бы и не попробовать. Это было бы даже интересно. Цзянь Мэйлинь и правда оказалась в столовой — точнее, прямо у выхода из нее, очень удачно одна, со своей неизменной косой и в одной из рубашек, той, что поплотнее. Хуа Би в который раз подумал, что не припомнит, чтобы хотя бы однажды видел их с Хэ Чэном за одним столом. — Занята? — спросил он, не здороваясь. Намеки и полутона никогда не были его сильной стороной, и мараться о них сейчас Хуа Би намерен не был. — Пару минут найдешь? — Что-то случилось? — спросила она, становясь сразу собранной и напряженной. Хуа Би махнул рукой, приглашая ее последовать за ним, и с удовлетворением отметил, что именно так она и поступила. Надо же, подумал он с издевкой, как же все-таки легко тебя срезать. Как будто ты и сама не особо против. — Что происходит? — спросила она на лестнице между первым и вторым этажом. Хуа Би, не оборачиваясь, молча повторил приглашающий жест рукой. Она проследовала за ним до той самой лестницы, на которой тогда все и выяснилось, и повторила вопрос уже настойчивее. Когда Хуа Би ничего не ответил и на этот раз, она предсказуемо остановилась в ожидании хоть каких-то объяснений. Хуа Би протянул еще пару шагов, прежде чем признал, что в третий раз молчание не сработает. Он обернулся, посмотрел на нее сверху вниз и сказал: — Нужно кое-что тебе вернуть. Цзянь Мэйлинь сощурилась и спросила настойчиво: что вернуть? Хуа Би, чувствуя, как внутри щекочется что-то уязвленное, склонил голову набок и спросил с показательным подозрением: — Ты что, меня боишься? Чуть было не добавил: раньше вот что-то не боялась. Промолчал, натягивая на лицо снисходительное выражение. Подумал: давай. Не ради меня, так ради пиздюка. Им там с дружком и времени-то нужно немного. Как раз на одну средних размеров беседу. Провести которую было бы удобнее все же в моей спальне. — Позвать Хэ Чэна? — бросил он пренебрежительно, надеясь, что она на это клюнет. — Чтобы обеспечил тебе безопасность. На лице у нее тут же появилось хорошо знакомое выражение, означающее что-то среднее между недовольством и разочарованием. Наконец она чему-то усмехнулась, покачала головой и принялась молча подниматься по лестнице, сокращая между ними расстояние. Хуа Би развернулся и направился в свою комнату. Слушал ее легкие шаги за спиной, думал с мрачным удовлетворением: вот так, значит, работает у нас чудотворное имя Хэ Чэна. Прямо-таки ключ от всех дверей. Просто охуение. До спальни они добрались в полном молчании, и даже когда он отпер дверь и молча впустил ее внутрь, она не сказала ни слова — казалось, что из чистого упрямства. Любопытно, подумал Хуа Би, прямо ебучая головоломка. Почему же ты все-таки пошла за мной, а не махнула рукой и не отказалась снова сюда приходить. В кармане у него завибрировал телефон, и Хуа Би неторопливо достал его и взглянул на экран, сам толком не понимая, делает ли он вид, будто тянет время, или тянет его и в самом деле. Пиздюк с нетерпением интересовался: ну что там? А я ебу, что тут, подумал Хуа Би и хмыкнул. Приходи, посмотри сам. Может, хоть ты разберешься. Ты-то ее лучше меня знаешь. Он спрятал телефон, так и не открывая сообщение. Встретился взглядом с Цзянь Мэйлинь. Она замерла посреди комнаты с выражением въедливого вопроса на лице. Хуа Би, не теряя мнимого равнодушия, молча прошагал почти вплотную к ней, отмечая про себя, что не больно-то она и шарахается. Небрежно сдернул мятую рубашку с пустого стула. Протянул ей. Она непонимающе подняла брови. — Рубашка Хэ Чэна, — пояснил он, чуть приподнимая руку в воздух. — Подумал, что нужно ее все-таки вернуть. Теперь тонкие брови нахмурились. Рубашку она все еще не забирала, и Хуа Би так и стоял перед ней с протянутой рукой, как полный кретин. — Так верни, — сказала она, наморщив лоб. — Я-то тут при чем? — О, — бросил он вскользь, как бы мимоходом, — я тут недавно пообщался с Хэ Чэном. Ну, знаешь, по душам. И он мне обо всем рассказал. — Вот как, — произнесла она полувопросительно, зачем-то окидывая его внимательным взглядом с головы до ног. — Что ж. Давно пора было, не так ли? Просто охуение, снова подумал Хуа Би почти с восхищением. Почти никакой реакции, кроме сосредоточенного интереса. Ни стыда за то, что приходила сюда без ведома Хэ Чэна, ни смущения за то, что шла ко мне за успокоением — ко мне, а не к Хэ Чэну, ни злости за то, что их все-таки рассекретили. Ни страха за то, что об этом может узнать отец. Вообще ничего. Только любопытство. Что я там думал об отце и пиздюке, сказал себе Хуа Би. Отца в характере пиздючонка и близко нет. Это ее порода, от начала и до конца. Упрямство на грани нахальства, привычка дергать волосы и легкая ебанинка. Как по нотам. — Да, — согласился Хуа Би с вызовом в голосе, — и правда давно было пора. Так что больше можете не прятаться. По крайней мере от меня. На этот раз сработало получше: она уставилась на него с почти комичным вопросом в глазах, склонила голову набок, как будто чтобы лучше слышать, и уточнила с некоторым потрясением в голосе: — Что, прости? Он заносчиво пожал плечом, всем видом стараясь показать, что происходящее ему совершенно неинтересно. — Не волнуйся, отец не узнает. Я пообещал Хэ Чэну, что ваши с ним сердечные дела останутся для всех секретом. Но уже, конечно, не для меня. Хуа Би приблизился к ней на полшага, всучил ей блядскую рубашку и дерзко добавил: — Так что забери наконец рубашку Хэ Чэна. И захвати ее, когда в следующий раз будешь идти к нему в спальню. Где-то на периферии мыслей болталось воспоминание о том, что он вообще-то должен был постараться задержать ее здесь, а не высказывать ей то, после чего она в общем будет вправе вылететь отсюда, хлопнув дверью. Но что-то пошло не так. В конце концов, он сразу предупредил пиздючонка, что ничего не обещает. И его нельзя даже упрекнуть в том, что он не пытался. Потому что он пытался. Что в какой-то момент это превратилось в выяснение личных счетов — это уже дело десятое. Но Цзянь Мэйлинь, к его живому удивлению, вовсе не собиралась хлопать дверью. По крайней мере, не сейчас. Вместо этого она вытаращилась на него, состроила лицом что-то до крайности ироничное, поджала губы на мгновение, а потом елейным голосом уточнила: — Позволь поинтересоваться, что именно тебе рассказал Хэ Чэн? — О, — ответил Хуа Би ей в тон, — вообще-то дохуя всякого интересного. И что началось это у вас уже давным-давно, и что об этом лучше никому не знать, и что, — на этом слове он сделал особенный акцент, — репутацию твою нужно беречь. — Да неужели, — с ядовитым восторгом произнесла она, балансируя на грани недоверчивого смеха. — Действительно, немало интересного! Хуа Би рассматривал ее со смесью злости и любопытства. Стоило признать, что реагировала она совсем не так, как он ожидал, и от этого интерес к ней только разгорался. И того, что она сделала дальше, он ожидал меньше всего. Она быстро сложила рубашку в аккуратный квадрат, бросила ее на кровать и сказала тоном, средним между яростным и веселым: — А давай-ка мы с тобой продолжим эту занимательную беседу. Думаю, на балконе будет в самый раз. Попроси, чтобы принесли чего-нибудь выпить. Хуа Би ошеломленно наблюдал, как она уверенно направляется к балкону, разворачивается у самой его двери и уточняет так, будто они и вправду собрались приятно пообщаться: — Вина. Красное. Полусухое. Пусть несут бутылку целиком. И она действительно вышла за дверь, устраиваясь в том же кресле, что и в прошлые их посиделки на балконе. Хуа Би, стараясь не слишком расплескивать удивление, нажал на кнопку вызова персонала. И пока девчонки в униформе торопливо приближались к комнате из глубины особняка, он достал телефон и быстро отстучал пиздюку: час есть точно. Но лучше, чтоб уже через сорок минут оба были одеты и под разными одеялами. Дожидаться, что там пиздюк ответит (если ответит), времени не было. Этот час можно было потратить с гораздо большей пользой. И именно этим Хуа Би и собирался заняться.