В вечности

Герберт стоял рядом с отцом на пороге замка, будто провожая невидимые сани, след от которых еще не замело снегом. Погода была безветренной и он надеялся, что недавняя снежная буря не повторится в ближайшие дни, и Альфред не будет вынужден задержаться. Ему нравилось провожать юношу в очередное путешествие, но это был один из тех редких дней, когда Альфред покинул замок немногим позже рассвета – когда оба фон Кролока уже спали – и вместо предупреждения только передал записку через Куколя. И это Герберту не нравилось, потому что чертово письмо граф прочитал и спрятал в карман камзола, сказав только, что Альфред вернется к концу недели. Было обидно – самую малость – потому что Герберт небезосновательно считал Альфреда своим другом, а тот не удостоил его даже намеком на цель внезапной поездки. Но,почти детская, эта обида была направлена на отца. За молчание. За то, что знал что-то еще, но не спешил делиться знанием. Вернувшись в натопленную гостиную, Герберт сел в кресло напротив отца и продолжил сверлить его взглядом. Хотелось получить ответы. Хоть какие-то объяснения. – Мой мальчик, ты выглядишь обеспокоено, – как будто между делом заметил граф, подкидывая дрова в слабо пылающий огонь. – Альфред написал тебе письмо. Только тебе, papa. И ты прячешь его так, будто он в красках описал эротическую фантазию с тобой в главной роли! – Герберт усмехнулся. Ему не нравилось чувствовать себя дураком и из природной вредности хотелось хоть как-то задеть отца, выбить из него хотя бы тень эмоции. Но граф оставался спокойным. – Ты знаешь не хуже меня, что Альфред не стал бы писать подобное, – Кролок снисходительно улыбнулся, – и ты, видно,забыл, что он живой человек и вовсе не обязан жить с нами затворником. Но скоро ты и сам все поймешь. Идем. Куколь! – Голос графа разнесся по замку, и вскоре Куколь с подсвечником в руке уже шаркал по коридору – все ближе и ближе. – Все готово? – Уточнил граф и, получив в ответ кивок, отпустил слугу и пошел по лестнице наверх. Герберт, ворча себе под нос, поднялся тоже и пошел за отцом. *** В небольшой комнате пахло хвоей и весело трещал огонь в камине. За несколько дней, прошедших с отъезда Альфреда, Герберт успел остыть, и на смену почти детской обиде пришло предвкушение. Он привык, что из коротких поездок в город Альфред то и дело привозил гостинцы, но в этот раз он ждал чего-то особенного. Новый год – традиционный – они с отцом перестали праздновать уже очень давно, отмеряя течение лет ежегодным полуночным балом. А о том, чтобы праздновать Рождество речи не шло и того дольше, и тем страннее казалась и невысокая ель, стоящая в углу и украшенная деревянными игрушками (наконец-то пригодилось то, что строгал Куколь), и венки из еловых веток, развешанные по стенам, и накрытый по-праздничному стол, будто они с отцом тоже были живыми людьми. По этому поводу граф даже сменил строгий закрытый костюм на мягкий халат, подвязанный поясом с вышитыми хвостами и эффектным вырезом, открывающим острые ключицы и грудину с синеватыми тенями, расходящимися под ребрами. – До сих пор не понимаю, как ты согласился, – тихо произнес Герберт как бы между делом, пытаясь в отражении в окне рассмотреть реакцию отца и перевязывая пояс собственного халата, накинутого поверх ночнушки. Граф улыбнулся почти снисходительно: – Не вижу ничего плохого в семейном ужине. К тому же отказать ему – что обидеть ребенка. А я не настолько жесток. Герберт закатил глаза. – Ве-ну-я, – от двери произнес Куколь, не давая Герберту произнести очередную колкость, и зашаркал прочь по коридору – встречать. Граф вышел следом, и только Герберт остался в комнате и, чтобы сидеть не совсем без дела, разлил вино по бокалам. *** Только вернувшийся, еще не отогревшийся Альфред с румяными от мороза щеками выглядел по мнению графа особенно очаровательно. Он ждал, когда Альфред отдаст Куколю дубленку, когда снимет шарф и сапоги и подойдет, давая заключить себя в объятия. Продрогший, потому что смена погоды все же застала его в дороге, и счастливый, улыбающийся куда-то в графскую грудь. – Успешно? – Вполне. Но, боюсь, на следующей неделе мне снова придется уехать. Из-за непогоды мне так и не удалось встретиться с доктором Джекиллом. – Зима в этом году полна сюрпризов, – Граф поцеловал Альфреда в макушку, не переставая прижимать к себе. – Надеюсь, его исследования стоят твоего внимания – Я привез кое-что для всех вас, – Альфред приподнялся на носочках, коротко целуя графа куда-то в шею, и ловко вывернулся из его объятий. – Идем, не будем заставлять Герберта ждать. *** Граф, взяв чемодан и саквояж Альфреда, шел впереди, и Альфред, идя за ним следом, в очередной раз задавался вопросом, как вообще получилось, что он смог заинтересовать графа. И заинтересовать настолько. Он был уверен – граф ощущает на себе его восхищенный взгляд. И как не восхищаться, Альфред не знал. Высокий, изящный, такой домашний в мягком халате с распущенными волосами, по которым мягко скользит лунный свет. Залюбовавшись, он почти врезался в графа, остановившегося у одной из дверей. Зайдя в комнату, Альфред так и замер, с удивлением смотря на еловые лапы и венки. Аромат хвои, казалось, пропитал весь воздух. – Papa, вы жестоки. Вы не дали Альфреду даже переодеться с дороги, – с картинным недовольством заметил Герберт, наблюдая, как Альфред расстегивает сюртук и кладет его на спинку кресла. – Если.., – начал было граф, но Альфред его перебил: – Все впорядке. Герберт, Ваше Сиятельство, отвернитесь, пожалуйста. Дождавшись, когда вампиры отвернутся, Альфред быстро открыл саквояж и выудил из него две резные шкатулки. – Можно, – не переставая улыбаться и чувствуя, как от волнения сердце готово выпрыгнуть из груди, разрешил юноша. Он отдал шкатулки вампирам и замер, затаив дыхание, наблюдая за реакцией. – Ох, mon ami, это так мило с твоей стороны, – Поставив шкатулку на стол, Герберт с неподдельным интересом изучал содержимое: вытаскивал по одному маленькие фиалы, открывая и вдыхая ароматы масел, и шелковые ленты. – Прекрасный подарок, Альфред. – Граф осторожно, словно книга могла рассыпаться в его руках, пролистал невзрачную на первый взгляд рукопись, для него представляющую ценность едва ли не большую, чем оригиналы работ некоторых философов прошлого. Аккуратно положив книгу обратно в шкатулку, он вытащил шкатулку совсем небольшую и будто бы слегка теплую. Граф открыл ее и коснулся изящной броши кончиками пальцев и тут же одернул руку, будто обжегшись. – Прошу прощения! – На лице Альфреда мелькнула тень паники и осознание настигло его. Хотелось сквозь землю провалиться: это же надо было додуматься вампиру серебро дарить! Несомненно, строгая брошь была под стать графу и темные рубины мерцали почти гипнотизирующе, но серебро! Граф же, словно придя в себя, вновь коснулся броши пальцами и взял ее в свою ладонь. Кожу неприятно жгло и покалывало от соприкосновения с коварным металлом, но в этом он не находил ничего дурного и тем более не мог винить Альфреда. – Все в порядке, Mein Herz, – с улыбкой произнес граф, делая шаг к перепуганному Альфреду и вкладывая брошь в его ладонь, но не одергивая собственную руку. – Боль, принятая из любимых рук – драгоценный дар. Сердце Альфреда готово было выпрыгнуть из груди. Жест графа казался ему куда более говорящим, чем любое признание и куда более интимным, чем любые поцелуи. Он даже не заметил, как, качнув головой, Герберт вышел, оставляя их наедине. Только чувствовал, как бешено колотится сердце и как пылают щеки и уши от тихого шепота. – Я попрошу тебя помочь мне застегнуть ее, – граф, наконец, разжал свою ладонь и показал на лацкан халата чуть выше груди. Трясущимися руками Альфред кое-как застегнул брошь и поднял виноватый взгляд. Граф улыбался. Мягко и будто бы счастливо. И у Альфреда отлегло от груди. Все действительно было в порядке и граф был…рад? О том, можно ли получить удовольствие от того, что приносит боль, и как, Альфред решил не задумываться и просто крепко обнял, беззастенчиво забравшись руками под халат.