Хосок ненавидит космос на самом деле

Хосок ненавидит космос на самом деле. Если бы пару лет назад ему сказали, что он прогнётся под систему, проглотит аргумент из серии «надо — значит надо» и полетит умирать в ебеня, он бы рассмеялся громко, почти по-настоящему беззаботно, заливая в себя очередную, явно не последнюю, бутылку дешёвого пойла, которое по настроению мешал с разными колёсами, и забыл бы об этом на следующий день. Чонгук от космоса в безумном, фанатичном восторге и рассказывать может часами о любой звёздной системе (из пятидесяти ближайших к ним галактик, как минимум). Хосок вообще-то ненавидит, когда Чонгук рассказывает — звучит так лирично, словно есть в окружающем какая-то неуловимая магическая красота, а не риск получить пробоину в корабле или проломленный череп. Хосок переводится с предыдущей базы, разрывая все связи, не пишет глупых сообщений о том, что скучает, не листает на досуге фото, сделанные на память, не обменивается новостями и не пытается найти случайную, подцепленную в местном трактире шлюху, ночь с которой, по его исключительному мнению, была чуть лучше, чем на троечку. Чонгук онлайн почти всё время, что не находится в полёте, от вида печатающего сообщения хубэ Хосок отдыхает только тогда, когда руки младшего заняты пультом управления — Чонгуку не срать на технику безопасности. А ещё он каждый день делает селфи для своей семьи. Хосоку срать на технику безопасности за двоих — иначе его бы просто не признали лучшим в своём деле и не сочинили бы о нём очередную легенду про пожирателя чужой удачи, ссылаясь на количество передохших друг за другом напарничков. Хосоку, впрочем, сидящие рядом болванчики не нужны. — Инстинкт, банальное желание выжить, — говорит Чонгук, когда Хосок в пылу очередной стычки рассказывает ему _почему_ и _как_долго_ умирали его напарники, — ты главный пилот и твоя основная задача состоит в том, чтобы завершить миссию. Это нормально. Хосок ненавидит его ещё больше. С каждым днём, с каждой минутой, с каждым ебаным вздохом. Ненавидит за то, что его жалкое желание жить кто-то принимает настолько просто. Хосоку некомфортно без осуждения, без чужого страха под его рукой, без боязни дерзнуть и зубного скрежета того, кто перед ним бессилен. — Будешь кофе? Вообще-то ты не можешь отказаться, я на двоих сделал, — говорит уже которое утро подряд Чонгук, вероятно, пытаясь подружиться. Недели через две Хосоку надоедает опрокидывать на него кружки с предложенным напитком. Ещё через две недели он допускает возможность, что от кофе можно не отказываться. И ещё несколько дней требуются ему для того, чтобы пить сладкий раф по утрам стало привычкой. Чонгук въедается в его жизнь какими-то комфортными мелочами, которые до одури хочется вырвать с кусками собственной плоти, но Чонгук снова предлагает кофе. И у Хосока заняты руки, чтобы взять наконец-то этого пацана и вышвырнуть его за борт. Чтобы просто взять его — тоже. Они по-прежнему почти не разговаривают, если это не ссора или обсуждение задания. Вернее будет сказать, что это Хосок не разговаривает с Чонгуком. Чонгук может говорить бесконечно долго или даже бесконечно в квадрате. Хосок ненавидит Чонгука ещё сильнее. За то, что начинает его слушать, за то, что самым неожиданным образом к нему привыкает, за то, что привязывается чёрт знает зачем. Сильнее этого ненавидит только за то, что защитить его хочется до такой степени, что он руль почти выламывает, поворачивая в непривычную для себя сторону с полной убеждённостью в отсутствии какой-либо ошибки, и до последнего вздоха смотрит на него стекленеющими глазами, словно хочет утащить изображение его лица с собой в могилу.