Грязь

      Сон прерывает сильная головная боль, я переворачиваюсь на спину, чувствуя сухость во рту и морщусь от неприятного покалывания в спине. Место рядом пустует и я прикрываю глаза, вспоминая весь сумасшедший вихрь вчерашнего дня. Здраво взглянув на произошедшие события, тут же вскакиваю на пол, разглаживая внезапно вспотевшими ладонями смятые простыни, проверяя белую ткань на наличие кровавых пятен. Ничего нет. Я облегченно выдыхаю, опираясь руками на комод рядом с кроватью и ловлю себя на мысли, что страх потерять плод какой-то слишком сильный для человека, у которого на сегодня в планах первым пунктом стоит поход к врачу с целью прерывания незапланированной беременности. Голова кругом идет, хочется, чтобы все по щелчку пальцев встало на свои места и я наконец-то обрела долгожданное спокойствие. На ватных ногах я покидаю комнату, услышав доносящийся с кухни свист старого чайника, и сглатываю, вновь боясь словить на себе взгляд синих глаз. Сора выглядит крайне спокойным, будто бы и не было вчера никаких истерик с моей стороны, а все, что зафиксировалось в моей голове - не больше, чем дурной сон. Он украдкой смотрит на меня и ставит на стол вторую кружку, до краев наполненную горячим напитком. Я рассматриваю темную жидкость, вспоминая своеобразные предпочтения владельца Анемо стихии, и сглатываю. — Он разбавлен, — говорит Сора, будто бы читая мои мысли, — я запомнил, насколько ты ненавидишь горечь. Я благодарно киваю и делаю небольшой глоток, обжигая кончик языка. Неприятно, но терпимо. На удивление, чай оказывается вкусным и я, наверное впервые в жизни, решаюсь обойтись без кубиков сахара. Сора не спешит садится напротив и я чувствую, как нарастает напряжение, наэлектризовывая воздух до предела. Прочищаю горло, сжимая в руках горячую кружку и перевожу на него взгляд, стараясь выглядеть как можно спокойней. — Если ты не хочешь меня видеть, то так и скажи, — говорю крайне тихо, вновь забывая, насколько острый у него слух. Он вскидывает бровь в удивлении и наконец-то садится рядом. — С чего ты взяла?, — спрашивает он, отставляя мою кружку в сторону. — Ты выглядишь агрессивней, чем обычно. Я подумала, что из-за вчерашнего... — Черт возьми, Джо, прекрати, — он потирает глаза, чуть поджимая губы и я тут же запихиваю все свои возмущения и сомнения в самый дальний угол, внимательно наблюдая за его реакцией. Котенок подбегает к столу и, встав на задние лапки, чуть царапает кожу на ноге Соры. Тот и бровью не поведя бросает ему кусок сушенной рыбы, до этого накрытый железной миской прямо на столе. Накрыл, вероятно, он сам, дабы мелкие шерстяные хищники не разгромили половину кухни, охотясь за копченостями и своим хвостом. Я чуть усмехаюсь, подмечая, что они таки перестают друг друга ненавидеть и Сора вмиг переводит взгля в мою сторону, ожидая от меня итогового решения. — Так ты идешь сегодня?, — спрашивает он и громко вздыхаю, нехотя вынимая ответ на его вопрос из вороха мыслей в своей голове. — Я не знаю. Я думала над этим вчера, перед тем, как уснуть. Может, стоит попробовать?, — он удивленно вскидывает бровь и я чувствую, что страх, уже как родной, снова сковывает все мои движения. — Слишком много факторов против этой затеи, — я чувствую нотки скептицизма в его голосе и выдыхаю, — ты сама сказала, что не готова. — Я и детей то никогда не хотела, но..., — сама не могу понять, зачем я уговариваю его сейчас. Через несколько часов я должна вновь переступить порог душного кабинета, но вместо того, чтобы морально готовиться к неизбежному, активно пытаюсь уговорить Сору на отцовство. Кажется, возможность здравомыслия в моем случае сегодня полностью исключается, — но я боюсь. Сама не знаю, чего именно. Детей я действительно не жалую. Когда-то давно были мысли поступить в педагогический, но после одного случая, когда мне пришлось заменить учительницу в своей школе, которая попросила меня присмотреть за одним из начальных классов и с особой срочностью уехала неизвестно куда, я окончательно осознала, насколько плохо у меня получается сходиться с детьми. Никогда у меня так не дергался глаз, как в тот злополучный длинный день. Придя домой, я несколько часов жаловалась гостившей у нас бабушке, насколько же отвратительно малолетнее общество, на что та одобрительно кивала, говоря, что мы все потеряли. И сейчас меня словно разрывает на части. Несмотря на неприязнь к нынешнему поколению детей, бабушка всегда говорила, что свои собственные дети и чужие - это абсолютно разное и, какой бы не была моя ненависть к неуправляемым школьникам, свое чадо я буду любить и вряд-ли смогу от этого отделаться. Я всегда с опаской соглашалась с ней, зная о постродовой депрессии и случаях, когда у матерей не просыпается абсолютно ничего. К тому же любить и быть готовой взять на себя ответственность - противоположные полюсы, я могу лелеять этот нынешний набор клеток, но при этом отвратительно его воспитать в будущем и там уже пиши пропало. Сора сам же навряд ли сможет адаптироваться, он не так давно обрел свободу, вырвавшись из оков прошлого, и снова связывать себя цепями, взваливая на свою спину столь огромную ответственность он точно не готов. Смотря на него, я замечаю, что ему все еще не удалось отделаться от шока после сказанного мной вечером, он выглядит дерганным и почти полностью ушедшим в свои мысли. Я задумываюсь о его происхождении, вспоминая слова Паймон об ответвлении Кхемии. Он все же искусственный человек, а не кукла. Упомянутый ей тогда Альбедо, по ее же словам, тоже имел проблемы с проявлением и пониманием эмоций, ровно до того момента, пока не влился с свободолюбивый мондштадтский коллектив. И не начал присматривать за дочерью автора тейватского путеводителя. Читала как-то, странная писанина. Ловлю себя на мысли, что была бы не против посетить город Анемо Архонта и взглянуть на всех упомянутых Паймон людей. Возможно, когда-нибудь в будущем мне удастся посетить заинтересовавший меня Драконий Хребет. Я тут же мысленно бью себя по лбу рукой, понимая что рождение ребенка перечеркнет все мои планы на путешествия на ближайшие десять лет точно. А еще я постарею, держать себя в форме в отсутствии должной медицины и адекватного спорта я точно не смогу, а мелькающая в моем прошлом анорексия вдвойне ударит по моему состоянию, напомнив о себе обострением всех заработанных заболеваний, приобретенных как раз из-за моих ныряний в проблемы пищевого поведения с головой. Я не сразу замечаю пристальный взгляд Соры и, взглянув на часы, осознаю, что молчу уже с полчаса, уткнувшись в одну точку на столе. Прочищаю горло и пытаюсь размять затекшую спину, чуть прогибаясь назад. Котенок вновь мяукает, извиваясь возле моих ног и я ловлю себя на мысли, что обычный крик голодного животного выводит из меня из себя, боюсь представить, как возрастет уровень моей агрессии, когда те же самые звуки будет издавать вечно голодный ребенок. И ведь до определённого момента даже узнать нельзя, что именно ему нужно, лежит себе, орет и пускает сопли. Меня передергивает и я прикрываю глаза, легонько пиная комок шерсти ногой, требуя сейчас оставить меня в покое. Он возмущенно смотрит на меня и забирается под стеллаж, явно затаив обиду. Расцарапает мне лицо, пока я буду спать, не иначе. — Я не могу решиться, — наконец-то подаю голос я и смотрю на парня. Тот удивляется, вскидывая бровь и опускает глаза. — Я не советчик здесь. Я приму любое твое решение. — И будешь готов взять на себя ответственность, если я его оставлю? Представь, несколько лет нескончаемых ночных криков и постоянный стресс. Звучит совсем не заманчиво, верно?, — я усмехаюсь, касаясь кончиками пальцев его руки, но ему, видимо, совсем не смешно. Он лишь хмурится и скопированная мной его ехидная улыбка тут же исчезает. — Джо, я ничего в этом не смыслю. Как и ты, к слову. И одна вещь беспокоит меня больше всего, — меня передергивает от холода в его голосе и я рефлекторно одергиваю руку, прижимая к груди, — я не человек и боюсь, что это может сказаться на тебе. Я задумываюсь. Человек ли вообще этот ребенок? Какова его природа? Я вспоминаю истории о том, как дети нелюдей высасывали из матерей все соки и сглатываю. Не хочу для себя такого конца, у меня в планах дожить до старости и загонять Сору метлой за то, что он молодой и красивый, а я дряхлая бабулька, жарящая блинчики в пять утра по причине того, что не могу уснуть. Блинчики я, к слову, делать не умею, но готова научиться ради воплощения столь коварного плана в жизнь. Снова усмехаюсь, попытки отогнать мрачные мысли пока стабильно работают и я вновь взвешиваю все "за" и "против". Сора прав, оставлять ребенка не лучший вариант и я почти полностью с ним согласна. Почти. Одна мысль цепляется за мой перегруженный мозг и я перевожу дух, не уверенная в том, что подобное вообще стоит озвучивать. — Я умру, — он дергается и шипит сквозь зубы, одним взглядом прося меня замолчать, — не перебивай, герой моей жизни. Ты это прекрасно знаешь. И если он родится, у тебя останется хотя-бы кто-то после того, как меня не станет. — Заткнись, — проговаривает он, а в глазах сверкают знакомые мне пурпурные искры. Разозлился. — Ты знаешь, что здесь я права. Я оставлю его. Считай, что это ради тебя. — Идти ради меня на такие жертвы не нужно. — Ты сказал, что примешь любое мое решение, — отвечаю я на выдохе, — и оно окончательное. За спиной раздается скрип входной двери и я резко оборачиваюсь, чувствуя, как удивление расползается по всему телу. Нахида стоит на пороге, держа ручки за спиной, и окидывает нас взволнованным взглядом. Злость Соры вмиг испаряется и я поражаюсь его способности скрывать истинные эмоции, когда этого требуют обстоятельства. Не хватало, чтобы кто-то раньше времени узнал о нашей небольшой проблемке. — Что-то произошло? Ты бы не стала приходить просто так, верно?, — Нахида кивает, жестом прося его нагнуться чуть ниже и что-то шепчет ему на ухо, отчего я со спины вижу, как напрягаются все его мышцы. Пахнет жареным, черт возьми. Он оборачивается в мою сторону, одаривая меня каким-то чересчур взволнованным взглядом и выдает лишь одну единственную фразу. — Не выходи из дома. Я сглатываю, чувствуя, как по венам расползается леденеющая тревога.