is it you?

это кладбище надежд, кладбище кошмаров.

я кладу цветы на не зажившие раны.

вороны на проводе, такой красивый памятник.

пожалуйста, не исчезай из памяти

                     — Вы поладите, — отчего-то настаивал Ханагаки на встрече с «Богом смерти». — Сомневаюсь, — поправляет очки указательным пальцем Кисаки и поднимает острый как бритва взгляд на долговязого парня перед ним, скучающе рассматривающего быстро тлеющую сигарету, зажатую между указательным и средним пальцами. Когда Ханма все же снизошёл и поднял взгляд на Кисаки Тетту, его сердце не замерло в предвкушении чего-то необыкновенного, мир не вспыхнул красками будто фейерверк, ему не хотелось больше улыбаться и громко хохотать. Ничего, собственно, не произошло. В этом мире они проходят мимо друг-друга, и серые одинаковые дни продолжат резать глаза и сердце. Единственное, о чем «Бог смерти» на тот момент думает, так это о том, что происходящее крайне утомительно для него. А Такемичи, простачок с глазами воина, растерянно переводит взгляд с одного на другого и совершенно не понимает что же ему делать. Эй-эй, Такемичи, почему же ты выглядишь таким виноватым сейчас? Как же объяснить им, что в том, первом мире, Кисаки был целой вселенной для Ханмы? — Ты, блять, еще кто? — совершенно равнодушно спрашивает Шуджи вместо приветствия и загорелый блондин кривит рот в омерзении. Стекла его очков, когда он наклоняется, отражают свет будто зеркала и холодные льдинки глаз невозможно разглядеть. Но это неважно — второй и не смотрит на него. Кажется бетонная стена здания, которое так и не достроили в своё время, намного интереснее Кисаки. И этот факт никого из них не обижает. Только одно непонятно — с чего бы Ханагаки так настойчиво пытаться их свести? Юноша в очках размышлял об этом уже достаточно долго, с той минуты, когда блондин в общем озвучил своё предложение, но ответа все ещё не находил. Весомых причин, чтобы он хоть как-то контактировал с этим головорезом, просто не было. Или он что-то упустил? Это незнание заставляет чувствовать нездоровую тревогу. Когда «Бог смерти» смотрит на него во второй раз, если это так можно назвать — украдкой скользит взглядом. Настолько уничтожающе и высокомерно, что, кажется, смотрят не на него, Кисаки, а на какое-то крайне мерзкое насекомое. Настолько незначительным он себя чувствовал в этот момент. И неволей губы растягиваются в тонкую полоску. Не то, чтобы это заставило хоть что-то чувствовать к парню напротив, разве что желание поскорее отсюда уйти. На вопрос так и не успевает ответить, за него это делает Такемичи: — Это Кисаки Тетта, один из основателей Токийской свастики, — «в том мире ты ходил за ним хвостиком, Ханма». Тот смотрит все тем же скучающим взглядом и долго затягивается, не выдыхая дым. — Ага. Не то, чтобы Кисаки так уж часто общался с людьми, но почему-то был абсолютно уверен — это его самое неловкое знакомство за все четырнадцать лет.

***

В идеальном мире, где Ханма и Кисаки так и не встретились… жить оказалось немного сложнее чем он, Такемичи, предполагал. И он уж точно не должен был чувствовать хоть какой-то отголосок вины по этому поводу, Кисаки в конце концов уничтожил всех его близких людей когда-то. Но в том-то и была проблема: сейчас Кисаки улыбается ему так мягко, доверчиво-дружелюбно, так, наверное, улыбалась бы мама своему ребенку, и от этого почему-то щемит в груди. А ведь точно. У Кисаки никогда не было друзей. У него попросту не было человека рядом, который сумел бы заполнить всю ту пустоту одиночества внутри. Оправдывать его — дело гиблое, но ведь это правда: первым, кому он доверился — это была милая Хина, а второй — этот пизданутый на всю голову Ханма. Кисаки был один. Ханма был один. Они нашли друг друга в том, неидеальном мире, сделали это без чьей-либо помощи в том числе перемещения во времени. Они, одинокие и потерянные, нашли друг друга и сумели создать что-то этакое. Что-то. И это что-то Кисаки сейчас несправедливо дарил Такемичи, своему первому другу в этом мире. Это была совершенно другая его сторона: бессовестно доверял, ворчал что-то под нос и помогал с домашней работой даже если был младше на несколько лет, поправлял одежду и готов был в любое время суток примчаться в случае чего. Кисаки, на самом-то деле, оказался чудесным другом, и по этому поводу Ханагаки чувствовал что-то приблизительно похожее на чувство вины: получается, он отнял это что-то у Ханмы, которому это было необходимо. Верно. Получается, что так. На самом деле их дуэт перестал существовать ещё в том не идеальном мире. Закончился, когда Кисаки насмерть сбил грузовик, а Ханма улыбался и, наверное, впервые в своей жизни так горько плакал. В тот день хлопьями пошел первый снег. Они больше не стояли плечом к плечу. Как бы Такемичи их не ненавидел, но смотреть, как те равнодушно проходят мимо друг друга, было выше его сил. Нужно было что-то с этим делать. Теперь, когда все хорошо, не могут же только Шуджи и Тетта остаться несчастными? Как-то Дракен кинул фразу, что у Такемичи комплекс героя. Видимо он оказался в чем-то прав.

***

— Ты ебу дал? — задумчиво-медленно произносит Чифую и сверлит взглядом глаза напротив. На столе стоит полупустой бокал с разноцветными шариками мороженного, с радужной присыпкой и торчащей вафельной трубочкой. Юноша поглощал сладость слишком маленькой серебряной ложечкой. — Может у тебя и вправду комплекс героя? Думаю, стоит сходить к психологу. Такемичи морщит нос от его ответа. Когда дело касается планов — Мацуно стоял первым в списке по их гениальности. Ладно, вторым, Кисаки уж точно был первым в своем темном деле. Но сейчас помощь требовалась именно ему, самому Кисаки, просить у него совета по этому поводу было бы, как минимум, немного глупо. Но пока что гений-по-планам-номер-два ничего путного не выдавал, Ханагаки даже начал потихоньку отчаиваться. — Я серьёзно. Я бы на твоем месте не стал вмешиваться. Ну, не будут они лучшими подружками, что с того? Бывает! Зато никто не умрет, — несмотря на легкость речи, парень нервно хихикает и ерошит свою челку. Он был единственным, кому вернулись воспоминания о том времени, если не брать в расчет Майки и самого Такемичи. И вновь чувствовать как из тела Баджи-сана медленно утекает жизнь ой как не хотелось. — Не стоит ворошить то, что осталось в прошлом… то есть в будущем. Ты меня понял! Это новый мир и они найдут кого-нибудь ещё, черт возьми? А? — Ты не понимаешь! — вскакивает со своего места блондин и шумно бьет по столу ладонями. Но, уловив укоризненный взгляд официантки, виновато чешет затылок и тут же садится обратно. — Ты не понимаешь! — кричит он уже шепотом. — Все я понимаю. Жалко их, есть такое, но зато смотри сколько плюсов? Их парочка несет только разрушения, — настаивает на своем. — Мне кажется оно и к лучшему, Кисаки и Ханме вообще не стоит пересекаться. Может, — тяжело глотает слюну Чифую, — им тоже вернутся воспоминания? Что нам делать тогда, а, Такемичи? — В этом мире все иначе. Никто никого не будет убивать, я тебя уверяю, Кисаки больше не один, — последние слова доходят до самого Ханагаки с опозданием, только после того, как он их озвучивает. Звучит странно, с горечью на кончике языка. В том мире, когда Тетту сбил грузовик, всю его грудную клетку сковал лед — он долго видел эти холодные голубые глаза в отражениях зеркал. Не мог в это поверить. Насколько же несгибаемый стержень у него был, что Кисаки не сдавался до самого конца? Не сдался. А Ханма… Ханма защищал его. Тоже до самого конца. И его почему-то было жаль больше всего, тот ведь не желал никому зла (и добра, собственно, тоже). Просто следовал приказам своего единственного более-менее… нет, не более-менее, а именно близкого человека. По не-близким не льют такие слезы. Такемичи просто не мог позволить пропасть этим чувствам. Мацуно ещё что-то открывает и закрывает рот, явно хочет что-то сказать, противопоставить, но, уловив пламя уверенности в глазах друга, сдается. — Твоя взяла, дебик. — Спасибо, Чифую! — Ещё не за что благодарить, — помешивая растаявшее мороженное, говорит он. — Ты не пробовал… не знаю, дать им узнать друг друга поближе? Был же, наверное, момент искры… Я все ещё не могу поверить, что мы это обсуждаем. — Узнать получше, говоришь, — пропуская последние слова напарника, задумчиво тянет Ханагаки и смотрит в окно. Сегодня тепло, медовые лучи окрасили безлюдные улицы — все либо учатся, либо работают в такое время суток. Лишь несколько женщин с тяжелыми пакетами выходят из супермаркета напротив. Им бы помочь, по хорошему… Ох. Может у него и правда проблемы с этим, геройством?