Смерть и золото

В Морроувинде у всех есть предки. Кого ни спроси — у каждого где-то в пепле покоятся горелые кости и за плечом маячит едва заметный дух — только не у Вейрена. Вейрен плетётся по жизни, как оторванный от верёвки воздушный змей, нигде не способный задержаться надолго. Находит родню и тут же теряет, стоит только выдохнуть с облегчением: проклятая судьба обрезает все ниточки связей, как только он расслабляется, и толкает вперёд, плести новые. Мать Вейрена — безликий призрак, мать матери Вейрена — сгоревший вместе с их домом гобелен, мать матери матери Вейрена — остывший пепел, свербящий в горле. Отец Вейрена — огненная рыжина в серой дымке Балморы — да и только. Вейрен не знает и не горит желанием узнавать — сама природа этих связей ему непривычна. Его Домом были плетения дорог да оранжевые отсветы костра, его родом — заточенные клинки и тяжесть усталых век. Материнскую неприкаянность он носит в сердце, как незаживающую рану, и часть его всегда будет смотреть сквозь неё в пустоту забвения. Вейрен по-своему ценит отсутствие этих пут, позволяющее ему всюду быть гостем и исчезать без угрызений совести, позволяющее ему любить дорогу как свою семью — и дорожить этой связью как родственной. Никакой Велас не ждёт его на том конце тропы — и он не спешит к этому концу. У Вейреновой матери нет лица, у Вейренова отца нет имени — да и к чему ему знать их? Морроувинд давно уже стоит позади него, застывший, будто восковой, и уже не зовёт голосом предков. Вейрен давно научился не слышать этот зов и только рваться вперёд, вперёд, вперёд, ближе к себе самому — и всё же дорога никогда не кончается. У Вейрена нет предков и нет потомков — только он сам да его бремя, обнимающее со страстью любовника за шею. Вейрен седлает коня и всегда едет только вперёд.