Океан в его глазу

— Какого морского дьявола?! Он, попавший на борт по сущей случайности, будет принят в команду за красивые глазки? Это чертова несправедливость!       Рыжеволосый молодой вроде бы юнга с ярой агрессией и чувством глубочайшей обиды вышагивал по палубе, размахивая саблей и в конечном итоге швыряя ее точно острием в обреченно скрипнувшую мачту. В сторону отлетело пару щепок. В толпе пиратов кто-то удивленно охнул и вслух занегодовал. В метре стоял понурый капитан, устало потирая переносицу и явно не в первый раз выслушивая ругань дерзкого мальчонки. — Прекратите, молодой человек… — Да чтоб акула его…! — Накахара Чуя угрожающе взмахнул кулаком, делая несколько резвых шагов к Дадзаю и зверем вглядываясь тому в единственный глаз. — А ну хватит! — Мужчина в одном только фраке и помятых шелковых штанах слегка повысил голос, ударяя кулаком по и без того натерпевшейся мачте.       Юный моряк тут же успокоился, делая пару шагов в сторону к самому борту. Он не выделялся чем-то особенным пиратским. Чуя сам по себе выглядел симпатично и без навешанных на шею акульих зубов, тряпок и стереотипов. Пиратские одеяния его не украшали, скорее добавляли суровости совсем молодому чистому лицу. Рыжие длинные волосы (длиннее, чем вы могли бы предположить), заплетенные в низкий хвост красивой алого цвета лентой, весьма покорно лежали на плече. Опрятная рубашечка, накрахмаленная до самого треска, прикрывала почти что загорелую кожу. Накахара считал необходимым иметь загар. Только вот его тело предпочитало перегорать и краснеть, нежели наливаться энергией палящего солнца.       Бирюзоватый взгляд от обиды, пустой и грустной, пал на уже далекий горизонт, где еле-еле виднелся портовый город. Кто бы мог подумать, Чуя тосковал по тамошним ароматам и голосам чуть больше, чем Дадзай, что ни разу не обернулся на якобы уплывающий от него родной дом.       Как бы ни был человек смел, в конечном итоге он всё же живое существо со своими эмоциями и страхами. Все эти псевдосмельчаки лишь обманываются, находя что-то интересное во вкусе славы и внимания.       Дадзай боялся. Словно что-то могло утащить его с собою, потопить там… в глубине серо-голубого моря. Конечно. Не умевшему плавать человеку и обычная лужа кажется настоящей смертью. Осаму не помнил, когда последний раз мог позволить себе окунуться в легкий холод такого близкого моря. Соль будто выжигала чувствительную кожу. Пляжи он обходил стороной, даже скалясь на бушующие волны. Океан являлся неким барьером, что отделял юношу от других земель, от его правды жизни, которую он так лениво искал.       Со вздохом повернув голову туда, где совсем недавно вынырнул из морских глубин диск солнца, Чуя взглядом пересёкся с новобранцем и, презрительно фыркнув, тут же сменил направление взора. Одноногий-одноглазый, таким уходящий юнга прозвал гостя в мыслях, лишь скривил в ответ недовольную гримасу, отзеркаливая действие рыжего, и с напускной гордостью вскинул подбородок, прикрывая единственный видный глаз. Чуя мог бы в открытую и прямолинейно спросить, что он, подобный иссохшейся скумбрии, прячет под своими белыми повязками, но показывать признаки заинтересованности явно не входило в его планы. То ли своеобразное высокомерие, то ли простое нежелание общаться с новоприбывшим, но Чуя твёрдо решил, что спрашивать о чём-то это недоразумение в бинтах он не будет ближайшие двести лет. Или триста. Или вообще никогда. В любом случае, именно сейчас единственным его желанием было либо вышвырнуть за борт самозванца, либо прыгнуть самому.       Дадзай тем временем взглядом изучал судно, изображал абсолютное пугливое любопытство. Насколько хватало его знаний, он окрестил сей корабль трёхмачтовым. Сама команда, что оказалась на удивление очень даже радушной, вызывала смутное недоверие. Нельзя сказать, что Осаму был параноиком, его попросту пугала чрезмерная доброта. Как и тогда на рынке, бесплатные персики обошлись ему в далеко не маленькую цену. Покинуть всё, так еще и столь внезапно, позабыть о прежних устоях и наконец спросить себя о тупости, что не давала сбежать раньше. Конечно, мир переворачивался днищем к верху, пока по-настоящему одинокий Дадзай стоял на палубе корабля и смотрел своим единственным глазом на снасти, веревки, паруса. Отдаляющийся пейзаж города не вызывал чувства грызущего беспокойства. На смену пришел искренний страх будущего.       Множество книг, написанных и прочитанных про пиратов, оставляли после себя желание истребить всех морских разбойников, мешающих главному положительному герою на пути к заветной цели. Пахнущие ромом мужчины всегда должны были говорить со странным акцентом, носить на лысой или наоборот заросшей до самых вшей голове потертые повязки или треуголки. За всю свою жизнь Дадзаю ни разу не доводилось читать книгу про добрых пиратов. Поэтому он решил написать свою. С поэзией он дружил еще с детства, считая стихотворения самым точным выражением своих взглядов на жизнь.       Раздался громкий свист, Осаму вздрогнул. Это старик Хироцу созывал команду, при этом стараясь делать максимально серьезное выражение лица. У него то волосы были в меру отросшие, но по-дедовскому седые. Хоть Дадзай только попал на корабль, успев лишь помечтать да забыть о боли в ноге (на самом деле, у него болело абсолютно все тело), он точно мог сказать, что этот член команды был тем еще выдумщиком. Один его вид, чересчур уютный и пряный для пирата, заставлял в детском исступлении ловить глазами и запоминать каждую его остроумную шутку или историю. Многие и не понимали всего смысла рассказа, но продолжали слушать. И не от скуки или уважения, а от таланта Хироцу заинтересовать и вернуть в детство легкой манерой повествования.       Вся команда, не такая уж большая, но явно давно знакомая и весьма дружная, с нескрываемым недоумением и вопрошением подскочила к серьезному созывающему. Мори взглядом дал добро. Хироцу последнее время жутко хворал и без конца кашлял, вот все и удивлялись внезапному часу сказок. Седовласый мужчина, скорее всего слегка старше всех остальных, закатал рукава хлопковой серой рубахи и сел на скрипнувшую бочку. Дадзай тоже подошел вместе со всеми, держась слегка поодаль и наблюдая за происходящим из-за могучих спин пиратов. Ему было достаточно услышать тяжелый вздох старика, а после и глухой его голос, начинающий что-то петь. Все замерли в немом ожидании и перестали моргать. Кроме Осаму, он продолжал всем подмигивать. Чуя не выделялся на фоне заинтересованной команды. Разве что волосы, рыжие и подобные огню, горели ярче от интереса, чем усохшие на солнце и морском соленом ветру пряди остальных моряков. — Сегодня он явно воодушевленнее, чем обычно. — Шепотом делал выводы кто-то из толпы, окружившей Рьюро. — Наверное угнал у капитана его настойку из жасмина!       Хироцу многозначительно хмыкнул и, упираясь руками да запрыгивая выше головы, вскочил на бочку. Он приглашал всех собраться кучнее, начинал свой сказ с театральных пауз и тихого напева. Руки с множеством мозолей активно жестикулировали, а мимика всего морщинистого лица поражала неестественной возрасту активностью. — Восстали из вод могучие звери! Летать им не дано! И хромали и ныли, выйдя на берег, ведь в море им быть суждено!       Дадзай только понял, что это песня. Все пираты громко и в унисон хлопнули, кто по мачте, кто по борту, кто просто в ладоши. Рьюро же продолжал, пританцовывая на бочке и вымахивая руками силуэты морских чудищ. — Взмах паруса цвета тленная кость провожал корабль в поход! И капитана сего дубовая трость указала на спиртзавод! – Голос стих, Хироцу спрыгнул с бочки и притопнул, загадочно сутулясь. – И нам отправится туда не стоит и гроша… Ведь тех чудовищ обойдем, их морды сокруша!       Все вновь хлопнули, а Мори усмехнулся и скрылся в люке, идущем в каюты. Осаму проводил его взглядом и нахмурился. Весь этот шум не особо радовал и вызывал смешанные эмоции. Зато Чуя, успевший взобраться на ванты, выглядел более чем довольным. — Сейчас возьмем на абордаж судьбы морятской муть… И гнить отправим мы на дно буржуазии суть! Ром, виски, серое вино – сокровище пирата! Врата в мир неисчерпаемых спиртов закрыты до заката! Туда и держим путь морской сквозь впадины и течи. Указан путь капитановой тростёй, на карте он помечен! «Ересь какая», – подумал и изобразил всем своим лицом Дадзай. И если бы его кто-то спрашивал, наверняка Осаму весьма не лестно высказался бы о пиратских историях. Он привык, что в книгах легенды моряков связаны с богатствами, войной с властью и просто развратом. А тут вдруг попал на корабль, и образ распутного и свободного пирата вмиг обратился ликом старого деда с явным комплексом алкоголика. Дадзай подумал, что Хироцу не получал достаточного внимания в юности и часто оставался в стороне, вот сейчас и отыгрывается. Песня про любовь моряков к алкоголю не блистала романтичностью и загадочностью, описанной в повестях.       После конца представления воодушевленные и удовлетворенные пираты, подобно детям, которым перед сном прочитали в сотый раз Алые паруса, рассасывались по всему кораблю. Наконец и Мори вновь появился на палубе. Уже одетый в другие одежды, более стертые, с убранными волосами и обшарпанной треуголке. Чуя натянул канат и с криком промчался на веревке над самой головой высшего по званию, умело стягивая со смоляной головы капитанский убор. Со стуком каблучков сапог он спрыгнул в полете на палубу и, победно раскинув руки в стороны, взглянул Огаю в глаза. Накахара весьма открыто демонстрировал команде, обращенной на него глазами, свои амбиции. Мори же нравилось смотреть на то, как рыжевласый паренек в чужой треуголке (большей его головы раза в два) шагает спиною вперед и нахально улыбается, после спотыкается о снасти и падает задом к ногам недоумевающего Осаму. Тот все время стоял на одном месте и рассматривал трещины в грот-мачте, оставленные саблей.       Чуя встрепенулся. Треуголка свалилась с его головы, ноги вышли из строя на предательские две секунды. Пока он пытался встать, Дадзай колебался в попытках помочь. Чисто рефлекторно захотелось поймать летящего к нему спиною Чую, так потом еще и посмеяться над неуклюжестью будущего капитана. Но руки не поднялись. Даже не дернулись. В конце концов ощутив под ногами твердые доски, Накахара развернулся к все еще смущенному ситуацией Осаму и со всей невозмутимостью поправил растрепавшиеся волосы, почти что показывая язык. На это Мори цыкнул, будто бы видя из-за спины всю невоспитанность приемника. Хотя это была вовсе не невоспитанность, а скорее тайный интерес, чувство соперничества, гордость. — И истории ваши ерунда.       Вдруг Дадзай все же высказал свое мнение, сгибаясь, неуклюже задевая кончиками тонких пальцев угол нелепой шляпы и протягивая ее взъерошенному Чуе. Его же гневное лицо и резкий злостный писк даже чуть удивили. — А ну повтори! Сам ты ерунда! — И все же ерунда. – Осаму хмыкнул и пихнул треуголку в чужую грудь, сводя брови к переносице. – Белиберда, глупость, чепуха, нелепица, абсурд и ахинея. Я в пять лет писал истории интереснее! — Э!?       Накахару распирало от злости. Его лицо покраснело, щеки налились яростью, волосы встали дыбом, а язык заплетался точно так же, как и в голове идеи расправы с подлым наглецом. Дадзай на это неожиданно улыбнулся и чуть согнулся, приближаясь лицом да начиная злорадно посмеиваться. Обозвав эту хохотущую рожу пару раз, Чуя сквозь зубы выдавил ответную ухмылку и, собрав рыжие брови так, что те аж захрустели, сморщил нос. Судя по звукам, подошел Огай и, аккуратно положив ладонь на плечо юноши, второй рукой изящно забрал свой головной убор обратно, наблюдая за тем как Осаму продолжал смеяться, а Накахара в момент изменился в лице на более страдающее. Все-таки шляпа ему правда нравилась больше, чем пытаться убить самозванца. — Драться на моем корабле я вам не разрешу, Господа. Чуя, раз ты проявил настолько сильный интерес к новой персоне в нашей команде, будь добр, проведи подобие экскурсии и продемонстрируй юноше его спальное место.       Обреченный вздох, причем на этот раз со стороны всех двух парней. Потом пересечение взглядами. Буря. Гроза. Искры. Неприязнь. Впрочем никто из них не мог что-либо решать сейчас самостоятельно. Молча кивнув и поворотив носом, будто закатывая не глаза, а сразу все лицо, Чуя смиренно сделал два шага в сторону брашпиля. Осаму шагнул за ним, и они тихо удалились в сторону поднятого якоря. Вся команда, не отрывающая от происходящего взгляда, будто бы по щелчку вернулась к своим первичным обязанностям.       Сначала тишина. Когда же Огай свернул под шканцы и ушел в свою каюту, Накахара пихнул Дадзая рукой в плечо (это была единственная не убитая на вид часть тела) и демонстративно продолжал смотреть вперед. Однако диалог начал: — Так как тебя звать то? — … – Осаму перевел взгляд на профиль лица Чуи и усмехнулся. – Дадзай Осаму. — У меня так отца звали. — Правда? — Нет конечно, идиот. Еще столькому тебя научить… Ты ж невинный как икринка камбалы!       Вновь молчание. Они оба сбавили шаг и, кажется, шли по палубе не целенаправленно, а просто пытаясь заговорить. — У вас тут часто дают крабов?       Его нога кровоточила, но несильно. Боль почти вся ушла. Дадзай остановился и поймал Чую за рукав, вынуждая того повернуться и посмотреть на себя. Голубые глаза сначала чуть расширились, а после наоборот сузились в непонимании. — Крабов..? Думаю, если поймаешь, то Хироцу-сан тебе сделает. А что? Ты привередлив в еде, городской неженка? — Я просто очень люблю крабов. Никогда не ел, хочу попробовать. — Ты любишь то, что никогда не ел? — Да. Они пахнут вкусно. Я уж знаю!

***

      Корабль ходил по волнам давно, как и его экипаж. Все моряки привыкли к вечной тряске, а вот Дадзаю спустя несколько часов после пробуждения резко поплохело. Он сидел на корме и смотрел вдаль прикрытыми глазами. Экскурсия, назначенная Мори, не успела даже начаться. Пираты вновь закатили минутку радости и выставили на бочки рюмки да коньяк. Пить виски и ром Чуе не разрешал Огай, а вот от вина тот отстранен не был. Так что в выборе между пьянством и каким-то инвалидом Накахара конечно же предпочел бутылочку красного полусладкого. Осаму остался один. Ему пить не хотелось, да и вряд ли здешний коллектив был бы рад еще одному рту. Так он думал, поджимая под себя ранее простреленную ногу и пугаясь ее внезапному посинению. Его имя Чуя разболтал всем, вот никто из команды больше не был заинтригован появившейся здесь бинтованной фигурой. Они были уверены, что Дадзай помрет спустя пару месяцев. Ему самому так думалось. Выглядело его тело уж слишком слабым и ломаным.       Подобно самому судну, будто бы на волнах подплыл к восседающему Осаму Огай, держащий в руках рюмку коньяка. Он не пил его, а лишь демонстрировал. Отставив кубок на ящик, Мори остановился напротив Дадзая и взглянул на открывшуюся рану. — А ведь сразу и не скажешь, что ранение серьезное. Будто бы вплотную стреляли. Это чем ты так насолил?       Карие глаза медленно обвели своим показным равнодушным взглядом линию борта и заострили внимание на сверкающей в вечерних сумерках пуговицу капитанского мундира. Осаму точно не знал, как называется этот бардовый пиджак с царскими рукавами. — Не называл бы это чем-то серьезным. — И все же может загноиться. Вдруг придется ампутировать? – Мори хмыкнул и рухнул весом всего тела на дверь, ведущую в кабестан. – А у нас на корабле ничего кроме пилы и коньяка нет. — Хах! В таком случае я только лучше вольюсь в команду. — Что за стереотипы? Одноногие пираты встречаются так же редко, как и одноногие купцы или судьи. — Да, но разве это не круто? — Круто..? Отсутствие ноги? Пожалуй, что-то крутое в этом есть, но это за гранью моего понимания.       Больше они ни о чем не говорили. По крайней мере ближайшие три минуты. Дадзай наслаждался красотой вечернего неба, Огай же был восхищен живучестью мальчонки. — Хотя… Думаю, что перевязать все же необходимо. — Вот и славно! – Мори достал из кармана заранее приготовленный бинт и, капнув на него третью коньяка из своей рюмки, присел на одно колено перед Дадзаем. На удивление капитан весьма старательно вытер рукавом остатки крови, сделал перевязку и даже ласково подул на рану, после того как Осаму дернулся от легкой боли. – Тебе у нас понравится. Я уверен. Меня зовут Мори Огай, а на Чую не сердись, он не всегда такой. — Зачем я вам? Выкинуть за борт – самое оптимальное решение. – Дадзай сам не знал, зачем поднял эту тему обсуждений. – Разве нет?       Мори поднял свой взгляд с коньячных бинтов на единственный видный глаз Осаму. Смолчал секунду. Тихо выдохнул. Встал с колена. — Да. Возможно ты и прав. Но я чертовски люблю детей. – После этих слов Огай усмехнулся. Его рука коснулась русых кудрявых волос и слегка потрепала. – Пока оставляю тебя на попечение Чуи. Составишь ему компанию? Я на тебя рассчитываю.       Капитан залпом допил содержимое рюмки и вошел в кабестан. Всего на миг оставался Осаму в полном непонимании и рассуждениях. Вдруг из общей шумной компании пиратов, кружащей где-то за мачтой, выделился шатающийся низкий силуэт. Это подвыпивший Накахара гордо вышагивал из эпицентра алкогольного торжества навстречу. Дадзай никак в лице не поменялся, продолжая смотреть в напольные трещинки и думать о высоком. — Итак! Могучий капитан Чуя сейчас продемонстрирует свои навыки в умении вести приговоры! — Переговоры... – Еле слышно поправил его Осаму, поднявшись с пола при помощи поддержки за борта. — Не столь важно. – Продолжал Чуя, выхватывая из рук рядом стоящего пухловатого моряка бутылку рома. – Достопочтенный гость, выпей с нами! Чистейший ром, я лично дегустировал. А если откажешь мне, могучему капитану… Я скину тебя за борт! — Здесь море слишком соленое. Я все равно не утону. — Чш!       Осаму с ярым презрением оглядел показанную ему бутыль и издал звук отвращения. Причем самому ему перспектива напиться даже нравилась, но надо было подогреть интерес, заинтриговать, вынудить попросить еще. Дадзай хотел вывести Чую. От безысходности бытия тот принял решение организовать себе место на этом корабле. А если здесь так ценится выпивка, это автоматически становится самым простым решением. Но тошнило жутко. То ли от волн, то ли от недопонятой иронии капитана. — Я только шампанское пью. — Шампанское?! Шампанское это не алкоголь! Им детей в купелях умывают! Все присутствующие, желающие поглядеть на лицо девственника, вкушающего спиртное, не протестовали. Никто не стал уточнять подлинность данной информации, ибо Чуя и без того говорил довольно убедительно. — Не хочу и все. — Пей! — Только если на спор! Неси десять рюмок!       Улыбнувшись от привычки улыбаться, когда больно, Осаму с победным лицом расправил плечи. Он схватил ничего не подозревающего Чую за руку и, пожав ее, заключил пари. Уже через минуту оба они сидели напротив друг друга посередине палубы и слушали восторженные крики остальных пиратов, которым явно нравилось наблюдать за подобным: Накахара убирал руки за спину и одними губами хватал по очереди поставленные перед ним колбы с вином, пока Дадзай ухахатывался от этой картины и по чистой случайности разливал в порыве смеха очередную рюмку. Пить вино из подобным тар все же удобнее. Так и вышло, что напились все. Только Осаму и Огай трезвые: один держал в руках штурвал и ловил лицом потоки ветра, другой по просьбе капитана подметал разбитое стекло. — Как так вышло, что ты трезв? — Я лишь делал вид. Подносил к губам, потом начинал смеяться и разливал все содержимое. Чуя крайне невнимателен когда пьян, вот и проиграл. — Вот как… И на что спорили? — Узнаете, Мори-донно… Все узнают! И страх куда-то пропал, и смеяться хотелось. — Хах. Буду с нетерпением ждать…       Чуя слишком быстро напивается. Его оттащили в каюту почти сразу, так что в большинстве своем Дадзай играл с самим собой. Он создал образ интересного пиратам человека. Уж поверьте, уважать его стали. — А я-то как буду, Мори-донно!       На корабль опустилась ночь. Осаму запросил разрешения остаться на палубе и, зарывшись в хлопковые новые паруса, приготовленные для парадных визитов, улыбнулся своей маленькой победе. Огай продолжал стоять на корме и в темноте взглядом оглаживал юные умиротворенные черты лица.