Хозяйка полярных сов

Наступает тот день, что бывают полны стылой осенней сырости, серой холодной хмари. Рассвет приходит неохотно: мрачный небесный чугун едва проницаем светом. Воздух пока ещё тих, но всё в нём замерло в ожидании. Скоро придёт Сарма. Накануне был тяжёлый обряд, дядя после него слёг. Кирилл носит ему в комнату чай с молоком и старается не утомлять с расспросами. Ему с самого утра беспокойно, он пока не может понять, почему. Но вернувшись из магазина, застаёт на пороге людей, и всё сразу встаёт на свои места. – Вы погодите, сейчас открою, – негромко говорит молодой заклинатель, доставая находу ключ. Он наблюдает краем глаза за пришедшими, подготавливая мелочи к камланию, выслушивает внимательно то, с чем они пришли. У ребёнка почти пропал сон, по ночам он всё больше плачет, начались частые обмороки, что очень пугают домашних. Здесь, в доме старого шамана, мальчик лет трёх смотрит вокруг безучастно и всё время лежит на руках у матери. Иногда он начинает скулить. – Что врачи говорят? – спрашивает Кирилл как бы между прочим, скользнув по гостям цепким серьёзным взглядом. – Ничего, – бесцветно отвечают ему. Тот в ответ кивает понимающе и обещает позвать шамана. *** В комнате у дяди тепло и тихо, пахнет зверобоем и табаком, маслом от старого обогревателя. – К тебе пришли, – Кирилл бесшумно прикрывает за собой дверь. – Знаю-знаю, – отвечает дядя Сэнхэ. Ему пока тяжело даётся даже простой кивок, но виду он старается не показывать. – Разговор ты, наверное, слышал. Думаю – Куху-нор. Унёс душу и порядком давно уже. Работа будет нелёгкая. – Похоже на то. – Может, отложим обряд на завтра? – Кирилл вглядывается в дядино лицо, и глаза его чернеют, словно подёргиваются антрацитовой поволокой. – Тебе надо отдохнуть. Да если бы обряд был ещё на раз плюнуть. До Куху-нора три дня пути в Нижнем мире. Это и здоровый-то с трудом выдержит. – Нет-нет, люди пришли, значит, надо идти. Если правда Куху-нор, медлить нельзя, сам ведь знаешь. Дядя пытается встать и тут же оседает обратно на покрывало. Кирилл прикусывает изнутри щёку почти до крови, потому что рёбра в ту же секунду сковывает тягучая глухая боль. В его собственном шаманском пути это первый раз, когда тебя зажимает в тиски между чужой бедой и тем фактом, что ты всего лишь простой человек. Со своими простыми человеческими слабостями. Жар прокатывается от живота к горлу, и, даже не успев осмыслить ещё, юный заклинатель запальчиво выдыхает: – Я проведу камлание! Дядя смотрит… не недоверчиво, нет. С изумлением, с почти детской растерянностью. Так, будто у него забирают самое дорогое. Так, будто он не готов это отдавать. – Ты так далеко ещё не ходил, – кладёт руку племяннику на плечо, и взгляд делается острее. Чернее. – Знаю, – спокойно говорит шаман, – но когда-нибудь всё равно бы пришлось. *** Кирилл греет над костром бубен и старается не вслушиваться в разговоры за спиной, но обрывки фраз всё доносятся до него. – Справится ли? – произносит тревожный дрожащий голос. – Он ведь сам ещё ребёнок. И с этим сложно спорить. Молодому заклинателю шестнадцать. Ему даже шаманское облачение великовато. – Или он вам поможет, или ничто уже, – уверенно отвечает дядя. *** Воздух над тундрой остёр и стыл, он прорезается свистящим навстречу ветром. Если правильно поймать поток, можно лечь на него крылом, и он подхватит, понесёт сам. Это выходит у неё бессознательно, как-то само собой. Когда Энхтуя возвращается с утренней охоты, рассвет ещё не совсем заметен, но на горизонте уже пробивается что-то розовое, разливаясь у самой земли из-под низкого навеса чернильных туч. Даже в этой полутьме зоркий глаз выхватывает на снегу яркий рыжий всполох, словно кто-то внизу зажёг костёр, здесь, в тундре, где даже гореть нечему. Энхуу делает широкий круг, ещё колеблясь, а потом пикирует вниз куда резче, чем следовало бы. Ударяется оземь, перекинувшись человеком, и оказывается в двух шагах всего от рыжих проблесков. Подходить ближе ей незачем, она и с воздуха видела, что это молодой лис, огненный, с подпалиной на огромном, укрывающем нос хвосте. Так не похожий на снующих здесь иногда полярных лисиц, почти сливающихся со снегом. – Ну и откуда ты такой взялся? – бормочет Энхуу почти укоризненно. У него правая лапа подбита, он поджимает её к себе и будто бы спит или уже…? Энхтуя прислушивается: нет, дышит. Отрывисто, слабо, но всё-таки пока дышит. Она ещё какое-то время стоит над ним, размышляя, стоит ли нарушать естественный ход вещей. Тянет носом воздух и хмурится. Пурга близко, нельзя его так оставлять. Она берет лиса на руки, и ей кажется, он не весит ничего почти: сплошной ушастый рыжий мех, из которого проглядывает чёрный нос, если хорошенько присмотреться. От этого почему-то и весело, и грустно сразу, и Энхтуя прижимает шерстяной комок поближе к груди, укрывая его от ветра. Ныряет в свой чум, отодвинув полог, и бережно оставляет лиса на ложе из оленьих шкур у тлеющего костра. До начала пурги хорошо бы раздобыть мох, чтобы остановилась кровь, чтобы рана не загноилась. Энхуу неслышно выскальзывает наружу, в раннее, серой дымкой ползущее по снегу утро. В утро, где воздух пахнет не так, как должен. Она хмурится и поджимает губы. Что ещё за гости такие в тундре, как бы вместе с этим лисом беду какую не приволокло. Впрочем, сначала она ему поможет. Остальное потом. Возвращаясь со спрятанным в подол мхом, Энхтуя застывает, едва только приподняв полог. С губ срывается короткий удивлённый вздох, она даже отступает на шаг невольно, и неудержанный от неожиданности мох рваным ковром рассыпается под её ногами. В чуме вовсе нет никакого лиса. На его месте лежит человек. Впрочем, что человек? Самый настоящий шаман. Подавив первое инстинктивное желание выскочить наружу, Энхтуя всё-таки ступает в чум, поспешно прикрывая за собой полог. Этот лежит без движения и, кажется, сознание к нему ещё не пришло. Подпрыгнувшее от испуга сердце уже успевает сделать несколько ровных ударов, а она так и стоит у входа, слушая чужое прерывистое дыхание, дававшееся с трудом. Потом любопытство всё-таки пересиливает, и Энхтуя без единого шороха, как будто она на охоте, подбирается ближе к своему нежданному гостю, замирает над его плечом, не дыша. Рука неуверенно вздрагивает в воздухе, но через мгновение Энхуу всё же решительно подаётся к нему, приподнимает бахрому, скрывающую лицо шамана, и тут же одёргивает пальцы, как от ожога. Совсем ещё юный! Она даже на пару шагов назад отступает, прижимая руку к груди, чувствуя, как та начинает вздыматься чаще. И уже не только дыхание шамана, её собственное теперь хорошо слышно в вязкой тишине чума. Энхуу вдруг замечает, что в ладонях у шамана прячется тёплый дрожащий комочек света. Маленький птенчик, чья-то душа. Даже без сознания он не выпускает её из рук. Энхтуя, едва касаясь, стараясь не ранить когтями случайно, забирает свернувшийся котёнком дрожащий лучик и прячет у себя на груди. Чувствует, как по всему телу разливается тепло. *** Под вечер густая тёмная тишина снаружи меняется далёким рёвом нарастающей пурги. В чуме горит костёр, уютно потрескивает, отбрасывая причудливые тени на приподнятый внутренний полог. От него исходит такое приятное живительное тепло, что невольно хочется придвинуться ближе, кутаясь в мех своего плаща. Здесь хорошо слышно, как там, снаружи, ветер обрушивает всю свою воющую ярость на тундру, беснуются в его потоках неугомонные духи, давая волю своим неистовствам. Но это там, далеко, за целыми двумя слоями оленьих шкур. Сидя у костра, Энхтуя топит снег в котелке, чтобы промыть раны раны своему гостю и промокнуть покрытый холодной испариной лоб. Поит бессознательного шамана заговоренным настоем из трав, и к утру ему становится лучше. *** То, что на рассвете он пришёл в себя, Энхтуя понимает по бряцанию подвесок на шаманском плаще. Привязанные к одеянию змеи вздымаются на миг вверх от резкого рывка, и сразу за этим следует сдавленное болезненное шипение. На руку раненную опёрся. Колокольчики начинают позвякивать беспокойно. Надо же, ещё в себя толком не пришёл, а сразу хватился. – Она у меня, душа, которую ты нёс, – не поднимая глаз от котелка с едой, ровным бесстрастным голосом сообщает Энхуу, – Верну, когда поправишься и придёт время тебе идти. Шаман подбирается, смотрит тихо и недоверчиво, оттого вместо лиса начинает походить на большую нахохлившуюся птицу. Тянет носом воздух, и застоявшаяся тишина чума оглашается утробным урчанием голодного шаманского живота. – Скоро будет готово, – Энхуу кивает на котелок над огнём, сдерживая вдруг подступившую улыбку. – Как тебя зовут? – спрашивает мальчишка, и отзвук бубенчиков говорит о том, что он чуть подаётся вперёд, когда задаёт вопрос. – Энхтуя. Энхтуя, хозяйка полярных сов, – она наконец поднимает глаза, взгляд опаляет жгучим цитрином, расплавленным золотом, и почти сразу делается холодным, как ночь в тундре. – Хотя вообще-то невежливо, сам-то ты не представился. – Ох, и правда, – тот трогательно спохватывается, хлопая себя по коленкам. – Прости пожалуйста! Меня зовут Кирилл. Кирилл Будаев. Энхтуя даже фыркает про себя, помешивая похлёбку в котле против часовой стрелки. Какой ты странный, и имя у тебя странное. Знает, что он смотрит на неё изучающе, что чужой любопытный взгляд скользит по ней ненавязчиво, подмечая детали. Хищные жёлтые глаза, казавшиеся подсвеченными изнутри в мерцающей полутьме, тонкие когтистые пальцы, на запястьях и шее пробивается белый пух, в остальном её почти не отличишь от человека, хозяйку полярных сов. – Помнишь, как здесь оказался? – негромко спрашивает она, одаривая шамана коротким взглядом из-под белых ресниц. Тот мотает головой в ответ, в такт его движению колокольчики на плаще отзываются звоном. – Помню только, как бежал. Спустился за душой в Нижний мир, стянул её в последний момент, уже когда Куху-нор собрался в котёл кидать. Да он заметил, лапу мне перебил… в смысле, руку. Я даже не сразу понял, так дёру дал. А когда понял… – шаман умолкает на секунду, задумчиво глядя на перевязанное плечо. – Ты меня спасла? – Правильно, что сбежал, нечего тебе с ним драться. Куху-нор – противник грозный, ненасытный и жестокий дух. – Ну это я понял, когда он мне пол задницы чуть не отгрыз, пока догонял, – ворчит молодой шаман, задумчиво потирая пятую точку, словно проверяя, на месте ли чудом спасённая задница. Энхтуя вдруг понимает, что эту, вторую улыбку сдержать сложнее, – Да я бы, может, и подрался, только не знаю, как с таким драться. От такого только сбежать, – шаман вдруг замолкает, словно стараясь рассмотреть сквозь стенки чума что-то там, снаружи. Беспокойно оглядывается. – Сюда он вряд ли доберётся, – отстранённо замечает Энхуу, снимая котелок с огня, – я вдалеке от дорог живу. Другие меня сторонятся. – Почему? – Потому что я почти злой дух, Кирилл. – Не может быть, ты же такая хорошая! – вдруг пылко заявляет мальчишка и вмиг оказывается совсем рядом, так что и дыхание его можно на своей коже почувствовать. Даже не замечая, что опирается на больную руку, заглядывает в глаза. Такой доверчивый и восхищённый взгляд у него выходит, что Энхуу кажется, будто внутри неё жаром дохнуло огненное озеро. «И как тебя такого нижнемирские твари ещё не сожрали?» – почти выдыхает хозяйка полярных сов, но слова почему-то не срываются с губ. Словно опомнившись, шаман возвращается на место и густо краснеет. Энхуу суёт ему в руки плошку с едой, но неловкость сгладить не получается. – А ты чего не ешь? – он застывает, вдруг понимая, что хозяйка чума не торопится делить с ним трапезу. – Я другое ем, – уклончиво отвечает та, встряхивая тяжёлыми, как снег белыми волосами. Кирилл ещё какое-то время смотрит ошарашено в свою тарелку, переваривая осознание, что это старались специально для него. А потом припечатывает хозяйку взглядом, в котором явственно читается его непоколебимая уверенность в том, что она «хорошая». Уверенность настолько непоколебимая, что шаман, кажется, даже с Куху-нором бы подрался, не щадя задницы, посмей тот усомниться. – А теперь, Кирилл, давай сменим тебе повязку, – строго объявляет Энхуу, и на лице шамана вдруг появляется странное выражение. – Тебе… нравится моё имя? – склонив голову на бок, осторожно спрашивает он. – С чего ты такое взял? – Энхтуя хочет ответить бесстрастно, будто и спрашивали вовсе не её, но выходит всё равно насуплено. – Ты постоянно его произносишь, – на лице мальчишки мелькает блуждающая улыбка, хитренькая такая. И хозяйка полярных сов чувствует, как внутри вскипает негодование. Ах ты, шаман нахальный! В бубен бы тебе дать, да ты, видать, и его по дороге растерял, пока сматывался! Энхтуя затягивает бинты потуже, чтоб этому проходимцу жизнь мёдом не казалась, и, потерявшись в своих мыслях на секунду, слизывает с пальцев оставшиеся на них алые капли. – Странная у тебя кровь, – говорит задумчиво. – Нечистая? – грустно спрашивает Кирилл. – Нет, что ты, очень чистая! «И такая вкусная!» – едва не добавляет Энхуу, но вовремя одёргивает себя. Не гоже мальчишку пугать. Хотя он шаман, значит, один раз его духи уже сожрали. Знает, как тут что устроено. Хозяйка полярных сов шумно втягивает воздух и вдруг замирает. Будто наваждение стряхивает. – Пора тебе идти. Энхтуя возвращает шаману спасённую маленькую душу и поспешно выпроваживает того из чума, так что он и слова на прощание не успевает сказать. Хозяйка полярных сов смотрит, как молодой заклинатель, растерянно оглядываясь на неё, уходит к горизонту, туда, где в небо врезаются густые еловые пики, туда, где начинается тайга. *** О его приближении узнаешь заранее – тебе собственное тело подсказывает. Это какое-то подкожное лисье чутьё, что разгоняет сердце, как перед боем, пускает поток напряжения по мышцам, заставляет припасть к земле. Самый воздух раскаляется до предела, при соприкосновении жжёт лёгкие кислотой. Прижавшись спиной к коре уходящей вверх сосны, не дыша, Кирилл провожает взглядом закрывшую небо тень. Там, над его головой, задевая верхушки елей, проносится Куху-нор. Шаману сегодня везёт: злой дух, рыскающий в поисках улизнувшего заклинателя, его не замечает. Даже, чтобы повести носом в поисках добычи, не задерживается. Вместе со шквальным колючим ветром он направляется на север, туда, где стоит одинокий чум хозяйки полярных сов. Сердце вполне буквально пропускает удар. Осознав, Кирилл порывисто поворачивает назад. Но потом вдруг останавливается и смотрит на тёплого птенчика в своих ладонях, на душу, которую ему надлежит спасти. Вот чёрт. *** Взрывая смёрзшийся снег, лапа Куху-нора опускается прямо перед чумом. – Где мальчиш-шка? – с присвистом выдыхает он, опускаясь к земле медленно, по-змеиному. – Как ты могла допустить? Посмел из моих покоев стянуть еду и с-скрылся у тебя. – Я что, начальница твоим покоям, чтобы знать, что в них делается? – спокойно интересуется хозяйка полярных сов, выступая навстречу. – Нет здесь никого. – Здесь всё пропахло человеком, – с голодной жадностью тянет Куху-нор, и тот же голос его становится злее. – Зачем ты врёшь мне, Энхтуя? Энхтуя усмехается. Оно пропади, конечно, пропадом эти мальчики-шаманы, но ты, в общем-то, знала на что ты шла. Знала, что стоит тебе истратить силы хоть немного больше, чем предначертано, хоть на малую толику за предел выйти, и обратно будет уже не вернуться. Но когда выбираешь противника не по зубам, торговаться не приходится, думать о границах силы – тоже. Чтобы сладить с Куху-нором понадобится она вся. Да и чёрт с ним, хотя бы время мальчишке выиграешь. Прикрыв полыхающие жёлтым огнём глаза, Энхтуя прощается с жизнью: пару секунд спустя ей предстоит навсегда превратиться в злого духа, такого же кровожадного и жестокого, как склонившейся над ней Куху-нор. И ничего прежнего в ней не останется, кроме жёлтых глаз. – Собралась драться со мной? – в шипящем голосе слышится нарастающий боевой азарт. – Больно ты мне нужен, с тобой драться. Прихлопну одной левой, – бесстрашно усмехается Энхуу, потому что это конец, а конец надо встречать достойно. – С-сомневаюсь, – ледяной ухмылкой отвечает злой дух, опуская морду к самому её лицу, и Энхуу кажется, что ей навстречу распахивается бездна. В её глубине лениво ворочается большой беспросветный мрак, обещающий такие страдания, для которых ещё слов не придумали. Энхтуя внутренне содрогается, но не сдаёт и шага – внутри говорит природное упрямство. Куху-нор медленно заносит лапу для удара, как вдруг… – Довольно, – задыхающийся крик прерывает их обмен любезностями так неожиданно, что оба на миг цепенеют. Это приказывает Куху-нору мальчишка-шаман и тут же задыхается от собственной дерзости. Он появляется за спиной хозяйки полярных сов так внезапно, что казалось, вырос из-под земли, но дышит часто, и оттого сразу ясно становится – он очень торопился сюда. В ушах у молодого заклинателя ещё слышится голос родового онгона, которого он призвал, пока бежал сюда. «Я не могу с ним драться, мне такого не победить. Споить его? – отчаянно спрашивает Кирилл, перебирая все известные ему способы. – Не получится, тарасун сначала стоило с собой брать. Охмурить? Если б и был удаган, не рискнул бы! Чем же мне откупиться от него, Банхар?» Старый лис ворчит в ответ требовательно, с хорошо ощутимым нажимом: «Думай, Кирилл, думай. Ты должен учиться думать сам». – Возьми… возьми мою кровь! – дерзко предлагает шаман, выступая вперёд, будто знает заранее, что в таком выкупе дух не сможет ему отказать. К нему разворачивается дикое бесформенное лицо Куху-нора с выплывающими то тут, то там водянистыми глазами, по такому ты никогда не определишь выражение, но шаман биться об заклад готов, что в этот момент на нём расплывается хищная голодная улыбка демона. *** – Ты в порядке? – когда вихрь оставленный за собой Куху-нором стихает, они какое-то время сидят на оленьих шкурах даже не обнявшись, а вцепившись друг в друга намертво, тяжело дыша. – Да это ты здесь не в порядке! –Возмущается Энхтуя, стукая кулаком в плечо стремительно бледнеющего шамана. – Я зачем тебя отослала?! Чтобы ты тут дурака валял?! Чтобы ты… Ты вернулся… ради меня? Ещё и кровью заплатил, – горло вдруг перехватывает, и голос начинает дрожать. Даже сквозь скрывающую лицо заклинателя бахрому видно улыбочку эту его дурацкую, счастливую и болезненную, на губах бескровных почти, как у покойника. Становится ясно, что долго он тут не протянет, уже и так задержался непозволительно. – Тебе пора возвращаться, – хозяйка полярных сов тяжело сглатывает и снова берёт себя в руки. Кирилл кивает в ответ. Они поднимаются. – Спасибо за всё, Энхуу. Поспешным судорожным движением она срывает с себя амулет с совиными перьями и вешает его на шею заклинателю. – Держи это при себе и всегда найдешь меня. Кирилл! Пообещай, что найдёшь меня! Он ловит её руку и почти сразу же растерянно отпускает, будто сам не знает, зачем поймал. – Обещаю, – кивает с тихой серьёзной сдержанностью и уже собирается уходить. – Погоди! Ещё кое что! Хозяйка полярных сов Энхтуя приподнимает бахрому, скрывающую лицо шамана, и припадает к его губам. *** Рокот бубна стихает, и его сменяет такая оглушительная тишина, что даже треск костра хорошо различим в ней. Усталым движением Кирилл стягивает с головы скрывающую глаза повязку и подслеповато щурится на свет. Трёхлетка выворачивается из крепких отцовских объятий и неверной детской походкой целеустремленно направляется к шаману, норовя схватить того за ногу. – Лисичка! – объявляет деть радостно, заглядывая юному заклинателю в глаза. –Да, лисичка, – с растерянной улыбкой соглашается Кирилл. Прячет за спину руку, с которой стекает багровыми каплями кровь. У него получилось. *** Поздним глубоким вечером, прежде чем окончательно провалиться в сон, юный заклинатель в слабом свете прикроватного ночника рассматривает амулет из совиных перьев, ласково обвивающих пальцы, и прижимает его к груди. Вверху, над крышей, в ветвях деревьев ему слышится едва различимый шелест совиных крыльев.