мы улетим

***

Корабль улетал на закате. Издалека казалось, что время было подобрано точно под солнце: команда «старт» была дана, когда оно наполовину скрылось за горизонтом. К моменту, как рассеялся последний клуб пыли, солнце село окончательно. Стало тихо. И темно. Посмотреть взлет пришли единицы. Совсем не как когда улетал первый корабль — тогда люди стекались совершенно отовсюду. В толпе можно было едва продохнуть, но очень явно ощущался дух торжества. Люди приносили с собой плакаты и листовки, махали флагами и шарфами. Многие приносили алкоголь — чтобы чокнуться вслед улетающей ракете. Почти все кричали и хлопали. У них был повод. Земляне победили. Души капитулировали. Следующий корабль отправлялся на следующий день, и так продолжалось две недели — каждый день по кораблю, сверху донизу забитому маленькими инкубаторами с хрупкими Душами. Куда точно они отправлялись знали лишь сами Души: пактом капитуляции подтверждалось лишь расстояние в несколько миллионов световых лет. С каждым днем зевак собиралось все меньше да и проводы были спокойнее. Если взлет первого сопровождался улюлюканьем, хлопками и пожеланиями сгореть в верхних слоях атмосферы, то сегодняшний не провожали даже плевками. Люди были рады, но решение о капитуляции было принято уже давно — было достаточно времени отпраздновать. Теперь все пытались вернуться к нормальной жизни. Вернее, вспомнить, что это вообще такое. Работы предстояло много: нужно было освобождать тела землян от Душ, переправлять те в инкубаторы и грузить в корабли. Необходимо было подбивать и регулярно обновлять списки тех, кто после подселения погиб, а кто — вернулся. Все это было первоочередными задачами, с которыми люди с непривычки, отвыкнув от самостоятельности за семь лет рабства, справлялись медленно и со скрипом. А ведь были и другие задачи: например, поддержание порядка с целью не допустить уничтожения тех Душ, что еще оставались на Земле, пресечение мародерства. Кроме того, пришельцы оставили Земле все свои разработки, даже те, к которым человечество еще не было готово эволюционно. Словом, рабочая сила была нужна совершенно всюду и мало кто мог позволить себе праздно шататься по городу, рассматривая взмывающие в небо ракеты. Последний корабль улетал завтра. — Прощай, Сынмин, — грустно вздохнул Феликс, поправив на носу темные очки. В сумерках они на нем смотрелись нелепо, но уж лучше так, чем отбиваться от сумасшедших враждебных землян. — Сынмин остался на Земле, — напомнил Хёнджин сухо. Его отлет Золотого-Наследия волновал в наименьшей степени. Несмотря на то, что Душа довольно легко перешла на сторону людей и совершенно не сопротивлялась ни аресту, ни отправке из Солнечной Системы, Хёнджин до последнего считал Золотое-Наследие созданием крайне неприятным. — Приходит в себя в реабилитационном центре. — Мой друг не виноват в зависимости твоего, — мягко напомнил Феликс, который тоже был совсем не Феликсом. — Он просто не смог взять ее под контроль. — Знаю. Я не злюсь на Зола. Просто волнуюсь за Сынмина, — признался Хёнджин. — И за тебя, — он переплел их пальцы в зеленой неровной траве, пробивающейся сквозь старое и давно непригодное полотно взлетной полосы. Они были ближе к ракетной взлетной площадке, чем было позволено большинству. Раньше, еще до Вторжения, здесь был небольшой аэропорт. Рейсы сюда летали в основном междугородние. Тем страннее было то, что именно отсюда Вторжение и началось и именно отсюда для Душ начиналось их следующее приключение. Конечно, не было ни у кого времени восстанавливать аэропорт, да и никому это особо было не нужно: численность населения страны за время Вторжения сократилась достаточно, чтобы путешествия пока мало кого волновали. К тому же страна все еще находилась на военном положении и свободно путешествовать не могли даже те, кто имел сертификат об Освобождении или, как Хёнджин, сохранил старые документы с синей печатью — свидетельством того, что Душой он захвачен никогда и не был. Посему территория была не слишком ухоженная, зато здесь точно не было посторонних. Самое оно для прощания. — Я буду в порядке, ты же знаешь. Это не первое мое путешествие. Будто бы Хёнджину от этих слов могло стать легче. — Феликс говорит, что ты не можешь признать, что будешь скучать. — Тогда пусть Феликс заодно объяснит тебе, каково это — расставаться с любимым навсегда, — резко произнес Хёнджин. — Он… Он говорит, что эту боль не описать словами. Счастливая-Звезда был невероятно непосредственной Душой. Он не слишком хорошо считывал эмоции землян, но прекрасно к ним адаптировался. На него нельзя было злиться — он будто бы поглощал все негативные эмоции. Восстанавливал собственную форму, какой бы агрессии ни подвергался. Высокая адаптивность и чрезвычайная наблюдательность — такие характеристики были в его личном деле. На Землю он прибыл в числе разведчиков около десяти лет назад. Верно служил своему народу, пока… Пока не стал Феликсом и не встретил Хёнджина. Теперь в прошлом была и разведка, и миссия. А скоро и Феликс с Хёнджином должны были стать для Счастливой-Звезды лишь воспоминанием. Хёнджин знал, что ему это тоже нелегко, но все никак не мог подобрать слов. — Ты мог бы остаться. За одни только эти слова его могли бы отправить под трибунал, но Хёнджин знал, что сможет это устроить. После подписания пакта на него навесили столько металла разной формы и размера, что одну его просьбу они бы выполнили. Пускай Счастливая-Звезда не был ценной Душой в глазах правительства, Хёнджин знал, что он может быть очень полезен, с его-то знаниями и подготовкой. Но еще он знал и то, что Счастливая-Звезда не останется. — Мы это обсуждали, — напомнила Душа. — Я обязан вернуть тело владельцу. Это прописано в мирном договоре. — Мы можем найти другое тело. Пустое. Пустыми называли тех, кто не смог вернуться после Освобождения, тех, кого Душа уничтожила, или кто изначально не пережил Подселения. Без Душ эти люди были лишь трупами, и, хотя официально их было запрещено отключать от аппаратов, все знали, что эти люди уже не вернутся. Чудеса в их высокотехнологичные времена случались редко. — Хёнджин, — голос Звезды почти убаюкивал. — Если я что и понял о землянах, так это то, что среди вас нет пустых тел. Каждый связан с кем-то, и вы не разрываете уз даже после смерти. Занять тело будет бесчеловечно по отношению к тем, кто связан с его владельцем. — Послушай себя, — грустно усмехнулся Хёнджин. — «Бесчеловечно». И это ты говоришь? — Еще одна особенность вашего вида, — Феликс наконец снял очки. — Вы даже паразитов заражаете своим образом жизни и мысли. Потому мы и проиграли. В темноте зеленый перелив был незаметен, однако Хёнджин мог представить его себе очень ярко. Так, словно только вчера взглянул в глаза любимого… И понял, что это уже не он. Он помнил нарастающее чувство тошноты и как сердце бешено стучало в ушах. Помнил, как смотрел в сияющие зеленым глаза и испытывал иррациональное желание выдавить их. Более ничего не выдавало факта, что парень перед ним — не Феликс, и какой-то части Хёнджина очень хотелось утонуть в этой иллюзии. Настолько, что он был готов лишить его глаз. Наваждение быстро прошло, а Чан, подоспевший вовремя, вырубил Душу прикладом автомата и помог дотащить тело до машины. Он все повторял: мы его вернем. Феликса точно. Феликс живучий. Он точно не сдался. А Хёнджин тащил, слушал, и от него будто каждое слово отлетало в пространство, искажаясь. Феликса больше нет. Его поработили. Это уже не он. Он ушел навсегда. Обрести любовь на первом году Вторжения и лишиться на четвертом — к этому он готов не был. И хуже было то, что поговорить об этом было совершенно не с кем. Чан был не в лучшем положении, да и едва ли в отряде нашелся тот, кто не прошел через это, но жаловаться на судьбу у них было не принято — некогда, враг ведь кругом. Да и что бы он сказал, чего не знали остальные? Как сильно хочет убить захватчика? Или как сильно ненавидит себя за это желание, ведь там, внутри, еще может быть Феликс? Теперь он смотрел в эти глаза без всякого страха и шока. Тот, кто смотрел на него, был Счастливой-Звездой. И был тем, кто уберег Феликса от полного исчезновения, решив его не подавлять. Хёнджин любил Счастливую-Звезду. И Феликса тоже любил. Спустя три года совместной жизни он едва ли понимал, как теперь расстаться с одним из них, еще и вот так. — Мы улетим, — сказал Счастливая-Звезда. — И на Земле настанет покой. — Ты не хуже меня знаешь, что не будет здесь никакого покоя, — покачал головой Хёнджин. — Лишь борьба за ресурсы, уничтожение экологии… — Говоришь так, будто нам стоит развернуть корабли, — хмыкнул Счастливая-Звезда. Несмотря на весь ущерб, что Души наносили человечеству как виду, Землю они безусловно спасли. Их технологии были куда более совершенны и менее опасны для природы. У них было достаточно ресурсов, чтобы решить многие проблемы, а «борьба за ресурсы» для Душ, которые и деньгами-то не пользовались, было понятием вообще несуществующим. Некоторые земляне полагали, что стоило позволить им остаться. Не всем, но некоторым: самым умным, самым опытным… Конечно официально этого делать не стали. Большинство требовало не капитуляции, а полного уничтожения заселенных Душ. Нападения на центры Освобождения были настолько частыми, что сейчас именно у них, а не у аэродромов, были собраны основные войска. Очень показательно. Оставили только небольшую делегацию, да и то не навсегда: все же за семь лет (десять, если считать первые вылазки разведки) многое изменилось и человечество не было готово принять родную планету обратно так быстро. — Ну все, — сказал Душа, поднимаясь на ноги. — Улетел. Большинство тех, кого знал Счастливая-Звезда, улетели еще в первый день. Кто-то — из страха, другие — по принуждению. Были и те, кому эта планета не слишком-то нравилась. Последним был Золотое-Наследие или, как прозвали его земляне, Зол. Он, как и Счастливая-Звезда, был в одном из первых разведотрядов. К моменту, когда Феликса и Сынмина задержали, Зол уже был командиром отряда. Счастливую-Звезду планировали поместить в тело Сынмина, но Зол не позволил самому перспективному разведчику попасть в тело наркомана. Он занял его сам и какое-то время даже успешно подавлял зависимость Сынмина, но… В итоге наркотики были сильнее. Зол часто говорил, что сам бы покинул планету, лишь бы оказаться подальше от этой мерзости. Хёнджин часто думал о том, как сложилась бы история человечества, если бы Золотое-Наследие все-таки попал в тело Феликса. Вероятно, тогда бы он был более надежным и разумным командиром, и их отряд не попал бы в засаду повстанцев. Вероятно, Феликс для Хёнджина был бы потерян навсегда, а со Счастливой-Звездой они бы никогда и не встретились. Эти мысли смущали и пугали его куда сильнее перспективы гибели человечества, которая, вероятно, тоже бы произошла, ведь именно отряд Хёнджина водрузил флаг их прежней страны на городской мэрии. Они стали первыми, кому это удалось, и их пример быстро заразил прочих землян, включая порабощенных. Восстание вспыхнуло, и уже через полгода Души утратили весь наступательный потенциал, а вскоре были вынуждены просить капитуляции. Впрочем, Хёнджин никогда не думал, что все это — его заслуга. Он просто хотел вернуть Феликса и свой дом — и все. Какой из него герой человечества? — Что они сделают с Минхо, когда поймают? Ты так и не сказал… — спросил Счастливая-Звезда, когда они сели в машину. — Прежде, чем решать, надо их с Джисоном поймать. Не думаю, что это будет легко, — сказал Хёнджин. — Минхо — лучший лазутчик. Он вечность может прятаться. Минхо на самом деле Минхо тоже не был. Его звали Шепот-в-Чаще, и он тоже был Душой. О произошедшем с Минхо вспоминать никто не любил, кроме, разве что, Счастливой-Звезды и Феликса. С Феликсом все было ясно: Минхо когда-то был его братом, и он, несмотря на заверения Шепота, был уверен, что брат еще где-то внутри. Счастливая-Звезда же, со свойственной ему непосредственностью, говорил, что так, к сожалению, бывает. Души подавляют людей, и это не всегда получается нарочно. И конечно естественно, что Душа перенимает повадки носителя, начиная испытывать те же чувства, что и носитель. Только вот Минхо любил Чана. А Шепот полюбил Джисона. Единственное, что не устраивало в их истории Счастливую-Звезду — это их побег. Шепот, предпочитавший называться Минхо, отказался покидать планету, а Джисон отказался его отпускать. Они ушли вместе за пару часов до рассвета, и никто не видел, куда именно. Должны были поехать в центр Освобождения, но так и не доехали. Красивый финал для тех, чье знакомство началось с приставленного к горлу ножа. У Хёнджина не было сомнений, что рано или поздно их поймают. Не сейчас и, может, не через год, но однажды мир выйдет из состояния хаоса и неразберихи, и тогда о них двоих вспомнят. А там уж… — Он, вроде как, украл человека. Это похищение. — Знаю, — ответил Душа, — но если Минхо правда нет… Он поморщился, как было с ним всегда, когда Феликс был против каких-то его слов или действий. Минхо и Шепот — один из немногих таких вопросов. Второй — решение Души добровольно покинуть планету. Они доехали до мотеля. Его забросили задолго до Вторжения, так что все вокруг давно уже постепенно возвращалось к природе. Дерево размокало и разваливалось, кирпич оплетался зеленью, а металлическая крыша проржавела так давно, что скрипела от малейшего дуновения ветра день и ночь, мешая спать, работать, да и просто думать. Ближе к концу Восстания, когда прятаться уже не имело смысла, здесь была база Повстанцев. Теперь о ней напоминал наспех сколоченный частокол, пара самодельных вышек, бесконечные провода и москитные сетки на окнах. Место это было невероятно унылым и во времена базы, а теперь же и вовсе нагоняло тоску. Зато здесь никого не было, и, учитывая, что Хёнджин шатался с Душой, на лучшее он и надеяться не мог. Их бы не пустили ни в один отель, не дали бы снять квартиру, даже ужином бы нигде не накормили. Хёнджин знал, что не должен жалеть поработителей, но Счастливую-Звезду он жалел. Не мог не. — Вчера в центре Чана видел, — улыбнулся Душа. — Сказал «жду встречи, Феликс» и ушел. Я даже расстроился немного, но это всяко лучше «будем тебя пытать, пока все не расскажешь», да? — Определенно. Он больше не хочет тебя убить, это прогресс, — поддержал Хёнджин. — Хочет, — грустно улыбнулся Счастливая-Звезда. — Скажи хоть кто-то из нас, как извлекать Души из тела, Чонин бы не умер. А уж после того, что случилось с Минхо… — Давай не будем о них? — предложил Хёнджин, протянув руку парню. Тот принял ее и аккуратно перешагнул через огромную зеленую трещину в полу. Из всех знакомых Хёнджина Чан пострадал от Душ чуть ли не сильнее всех. Сначала Минхо: захваченный, порабощенный, замученный Шепотом до смерти. Затем сам Шепот — все время на виду, все время рядом. Убить нельзя — слишком полезен. Потом Шепот спутался с Джисоном. Потом Чонин — младший в их отряде — тоже пропал, а нашелся уже не он. Шепот, Зол и Счастливая-Звезда тогда уже были на стороне людей, но учить их вынимать Души отказались: боялись за сородичей. Чанбин взялся резать сам и случайно убил паренька. А потом повесился. Медалей Чану навесили больше, чем остальным, но все знали: он бы их все отдал за возможность прикончить хотя бы еще одну Душу. Лучше — Шепота. Но можно и Счастливую-Звезду. Душа достал мобильник и поставил будильник на пять утра — до центра им было ехать полтора часа, и никто бы опозданию не обрадовался. В восемь его должны были извлечь из носителя и поместить в инкубатор. Операция бы заняла около часа. Потом его бы заморозили и отправили на загрузку в ракету. В пять тридцать вечера Феликс бы очнулся от наркоза, а корабль Счастливой-Звезды дал старт. Так все и будет, им главное — не опоздать. Душа отложил телефон и подошел к Хёнджину, обнимая со спины. Погладил по груди и спустился руками ниже, к животу. — Я думал, ты не захочешь, — сказал Хёнджин. — А я думал, что не захочешь ты, — ответил Душа. Но, как обычно, хотели они оба. Симпатия Души к человеку — вещь не такая уж и странная, особенно когда Душа влюбляется в того, кого любил носитель. Со Счастливой-Звездой так все и было: он увидел Хёнджина в воспоминаниях Феликса и, когда настал момент… Ничего не смог сделать. Рука не поднялась убить того, из-за кого так бьется сердце. У Хёнджина все иначе, потому что Хёнджин — человек. Любить того, кто отнял у тебя любимого — это мерзость. Спать с тем, кто просто пользуется телом твоего парня — двойная мерзость. Хёнджин и сам знал все это, только вот… Только вот Счастливая-Звезда был на Феликса совершенно не похож, и в то же время — похож очень. Он был так же добр и мягок, так же умен. Так же не понимал пошлых шуток и морщился, когда его что-то раздражало. А еще он был сильнее Феликса. Выносливее и решительнее. Он с достоинством принимал каждый удар судьбы, будь то плен Повстанцев или пытки Чана. И что в нем восхищало и пугало одновременно — он все равно не менял отношения к людям. Решив им помогать, он не отступил, пока не добился цели. Он оплакивал Души, но продолжал делать все для победы Земли. Как он решал этот конфликт в своей голове, Хёнджин не знал, а теперь никогда и не узнает. Счастливая-Звезда добился всего, чего хотел, на этой планете. И теперь его ждала следующая. Душа улыбнулся. — Феликс говорит, что хотел бы увидеть меня в коробочке, — пояснил он для Хёнджина. — Думает, я какой-то особенный, не такой, как все другие. Хёнджин тоже так считал. Он видел много душ: маленьких светящихся комочков с жгутиками-щупальцами. Такие легкие, что почти неосязаемые. Не холодные и не теплые сами по себе, но отчаянно нуждающиеся в тепле. — Хотел бы я, чтобы мне дали тебя подержать, — сказал человек. — Думаю, ты светишься ярче остальных. — Я такой же, как все, — смущенно покачал головой Душа. — Нашему виду не свойственно ваше разнообразие. Но я бы… Я бы хотел ощутить твое тепло… Как Душа. Хёнджин положил ладонь ему на щеку. Душа инстинктивно потянулся ближе к теплу, прикрыв глаза. Хёнджин погладил нежную кожу, ткнув в веснушки. — С тобой так хорошо, — сказал Душа. — Нам обоим. — Как и мне с вами. Мог бы — сам в коробочку залез… — Не надо, — покачал головой Душа. — Это завтра. Сегодня мы здесь. И они были здесь. Душа прожил пятнадцать жизненных циклов, но ни в одном из миров не занимался сексом. Хёнджин узнал об этом не сразу, но, когда узнал, почувствовал огромную ответственность. Бороться с этим чувством было тяжело до сих пор. У Феликса и Души на двоих — одни эрогенные зоны, но на ласки они реагируют совсем по-разному. Один голос, но Феликс всегда стонал тихо и звал по имени шепотом, а Душа кричал и стонал до хрипоты, крепко цепляясь пальцами за все, до чего мог дотянуться. Душа любил смотреть глаза в глаза, любил целовать робко, любил, когда Хёнджин понимал все без слов. И Хёнджин научился. Ради него. Ради всех них. Хёнджин толкнул Душу к кровати мягко. Тот сел, тут же широко разводя ноги. Поджал губы и улыбнулся, глядя, как Хёнджин раздевается. Смотрел так, будто это — впервые. Будто не видел ни шрамов, ни тату. Будто никогда не позволял раздевать себя. Он смотрел глазами Феликса, но Хёнджин знал — запоминает он для себя. Исследования показывали, что осязание — самое часто встречающееся чувство у инопланетных цивилизаций. Даже бестелесные души могли в своей изначальной форме ощущать тепло и давление. С этой точки зрения Счастливой-Звезде стоило бы больше трогать и просить трогать себя, но он лишь смотрел. Хотел запомнить так. По-человечески. А Хёнджин хотел, чтобы он вспомнил его в любой точке бескрайнего космоса. Закрыл инопланетные глаза, которых могло и не быть, напряг бы свой миллион других чувств и вспомнил его. Такого, каким он был сегодня. Поэтому он целует — долго и мокро, так, чтобы даже чуть-чуть неприятно. Трогает за щеки, уши, плечи, грудь. Дует в ухо, лижет мочку, кусает за ключицу и спускается все ниже и ниже. В новом мире секса может и не быть, но должен же Душа вспомнить каково это — когда тебя любят? Не бывает ведь мира совсем без любви? Хёнджин спросил об этом как-то у Души, но тот не ответил. В родном мире Душ эмоций не было вообще никаких, и сами они считались расой безэмоциональной. Хёнджин в это не верил. Счастливая-Звезда вовсе не был бездушен. Он был куда человечнее многих людей, куда добрее почти каждого на Земле. — Я тебя люблю, — говорит Хёнджин. — Повтори, — шепчет Душа в ответ, положив ладонь на грудь Хёнджина. — Люблю, — повторяет Хёнджин, а сердце екает то ли от правды, то ли от нестерпимой тоски, что не проходила вот уже две недели. Душа довольно кивает и убирает руку. А Хёнджин продолжает. Целует все ниже и ниже, гладит и давит пальцами тонкую кожу до бледных отметин и ярких воспоминаний. Замирает ненадолго, опаляя бедро парня горячим дыханием, и уверенно подносит головку к губам. Берет сразу глубоко, хотя знает, что для Души это слишком. Сегодня лучше слишком, чем недо. Душу подкидывает, он вскрикивает и мечется. Хёнджин удерживает бедра ладонями, жмет обратно к влажной уже постели. Поджимает пальцами мошонку, ведет языком до нее и обратно к головке. Ласкает уздечку и опускается еще ниже, так, чтобы головка толкнулась в самое горло. Душа мелко дрожит, не в силах даже вздохнуть. Закатывает глаза, губы кусает до крови. Такое он ни в одной Вселенной не забудет — Хёнджину хочется в это верить. Позже уже Хёнджин лежит, а Душа измывается над его телом, изучая миллиметр за миллиметром. Детальнее, чем на любом досмотре и эксперименте. Ближе, теплее и нежнее, чем мог бы хоть кто-то. Он проходит пальцами каждый кусочек кожи, отмечая, запоминая, как она натягивается на ключицах, тощих ребрах, локтях и бедрах. Прижимается щекой к бедру и лежит так какое-то время, пока Хёнджин нежно перебирает его волосы. Это уже даже не секс, что-то совсем другое. Что-то более… Близкое. Душа словно ищет место, чтобы с Хёнджином срастись и никогда его не отпускать. Он не хочет улетать. Как бы он ни убеждал Хёнджина в обратном — не хочет. И залезая ему на бедра, устраиваясь, подставляя возбужденный член между ягодицами, думает лишь о том, что не готов отпускать эту ночь. Опустившись до основания, снова медлит, зажмурившись. Такое прочувствуешь точно не везде, такое не лишним будет запомнить получше. Хёнджин позволяет ему все. В ответ хочет лишь касаться, лишь поддерживать. Даже стонать боится громко, будто боится спугнуть, сбить настрой, заставить… Вернуться. Вернуться сюда, где до утра остается всего пара часов. До рассвета они так и не засыпают. Счастливой-Звезде и незачем, а Хёнджину слишком страшно, что он уедет один. С него станется снова все сделать в одиночку. В машине не разговаривают. По радио, куда ни переключи, крутят «Spaceman» The Killers, и это так смешно, что хочется плакать. На парковке у центра — тоже она. Они переглядываются. Душа боится. — Завтра в восемь выписка, — напоминает он. И не говорит, что сам будет далеко за Сатурном подлетать к черной дыре, ведущей куда угодно. Хёнджин кивает. Феликс с ними двумя не разговаривает, потому что тоже грустит. Будь его воля, он бы и дальше делил тело с пришельцем. Будь его воля, они бы все трое прожили вместе всю жизнь. Точнее, весь этот цикл. Хёнджин видит затылок своей Души последний раз в 7.25, а потом видит уже ракету, дающую команду «старт». — Надеюсь, там ты сможешь чувствовать, — шепчет он в звездное небо. — Пусть хоть эта сгорит, а? — с надеждой тянет какой-то зевака.