Забираю твою память

Летние ночи особенно коротки. Джисон с глупой ухмылкой кладёт свою карту на пол рубашкой вверх, интригуя сидящего рядом Хёнджина. В комнате пахнет свежим попкорном, из-за которого едва ли не проснулись его родители, когда ребята проникли ночью на кухню, чтобы его приготовить в микроволновке. Время близится к рассвету – часть неба уже сереет у горизонта. Так быстро. Джисону кажется, будто только недавно они с Хваном по его очередной идиотской идее решили всю ночь не спать. Далеко не первая его идиотская идея и далеко не последняя, потому что срок подступает, а ничего не изменилось. Джисон готов видеть это хмурое и даже обиженное выражение лица сотни миллионов раз, правда, на этот раз всё кончено. Это последняя ночь. Пора бы разрушиться идиллии беззаботной жизни. Хёнджин небрежно кидает поднятую карту уно в сторону кучи и берёт четыре штуки новых, под нос бурча, что ведь почти выиграл. В итоге, в его руках четыре плюс одна карта. Почти. Сколько Хан Джисон надеялся, что в этот раз что-то изменится? Уно. – Ты уже проиграл, – говорит Джисон, и губы его трогает улыбка – не издевательская, а грустная и обречённая. – Ты всегда проигрываешь. – Эй! – возмущение Хёнджина ясно. Он не понимает ничего, потому что о происходящем не догадывается. Не в этот раз. Джисон посмеивается, опять же, скорее, истерически, чем по-настоящему, и это смущает и напрягает Хвана. – Не суди строго, я впервые играю в уно. Я же сказал тебе в начале, что это мой первый раз... В Хёнджине на секунду мелькает некая неуверенность в своих словах. Он хмурит брови, интонация под конец предложения слетает вниз. Джисон внимательно следит за этой переменой в друге, почему-то в груди слабые угольки надежды начинают тлеть, разогревая душу. Хёнджин уже вовлечён в новые свои карты и решает, каким сделать следующий ход, но Джисона это не останавливает, он вдруг решает, что смысла играть в эту бесконечную игру самой короткой летней ночи невозможно более. Может, как в сказках?.. Вдруг один несчастный поцелуй любви пробудит что-то волшебное и спасёт Джисона из заточения. Он мнёт разбросанные по полу карты уно ладонями, на которые опирается, тянется через то расстояние между ними, чтобы быстро коснуться чужих губ своими. В глазах напротив испуг и удивление. Нет, сказок не существует. Только кошмары. – Мы играем в эту игру дольше, чем ты думаешь, – Джисон неловко смеётся, садясь обратно на своё место. Хёнджин всё так же напряжённо за ним наблюдает, отчего в груди болезненно ноет сердце. – Просто каждый раз, когда ты проигрываешь, я забираю твою память. Для того, чтобы тебе не было больно… Ну, ты ведь будешь реветь. – Забираешь мою память? – переспрашивает Хёнджин и кладёт на пол карту смены хода, не осознавая, что просто даёт выиграть сопернику. – Дурак, поверил, что ли? – Джисон не может разобрать, что ему делать с его единственной картой, потому что сердце бьётся всё быстрее и уши горят. – Я пошутил. Пошутил, не делай такую кислую мину. "Я надеялся, что ты вспомнишь". – Мне, кажется, снилось, будто бы мы играли с тобой в уно, – мямлит Хёнджин и поднимает взгляд на Джисона. Непрошибаемый взгляд, от которого по телу бегут мурашки. – И снилось, будто ты... уже целовал. Меня. Не только целовал. Мы... Джисон замирает с картами в руках. – Такого ещё не было. Хёнджин продолжает смотреть с любопытством на своего собеседника, и Джисону хочется плакать от отчаяния. Если Хёнджин, наконец, понял, то почему только сейчас? Почему тогда, когда уже слишком поздно? Джисон моргает несколько раз и откидывает карту. – Давай спать, – предлагает он устало и кривит губы в усмешке. – Завтра обязательно доиграем. – Ты просто хочешь сдаться? *** "Ты просто хочешь сдаться?" Хёнджин замирает, и от нового чувства дежавю по его коже пробегают мурашки. В голове раз за разом крутятся странные обрывки воспоминаний, ему не принадлежащих. Конкретно этой версии. Может, вселенные бесконечные, и одна из его копий передаёт ему сигнал sos, от которого его сердце замирает в тревоге. Рукой он находит ладонь рядом лежащего Джисона, немного влажную, холодную, и Хёнджина окутывает паника. Он знает, что произойдёт совсем скоро, точно знает, только почему-то это ускользает из памяти каждый раз, когда он пытается уцепиться за конкретные образы. Даже в рассветных лучах Хан кажется абсолютно бледным во сне, хмурится и тяжело дышит. Его поцелуй – немного сухими губами, – всё ещё горит на устах, и Хёнджина ужасает то чувство правильности этого поцелуя. И его удивление и испуг от того, что на короткое мгновение под закрытыми веками что-то вспыхнуло. Хан Джисон скрывает под своей улыбкой боль, которую Хёнджину не понять. Хван Хёнджин скрывает под своей улыбкой тревогу, которую ему же не понять. Ещё до обеда Джисона забирает скорая, и он, не приходя в себя, умирает через несколько дней от остановки его больного сердца. *** "Здравствуйте, это капитан. Скоро наш рейс совершит посадку в международном аэропорту Сан-Франциско..." Хёнджин резко просыпается. Глаза едва воспринимают реальность после длительного полёта и переменного сна, слипаются обратно, болят. Радует одно: его встречают милой табличкой на корейском "Добро пожаловать, Хёнджини" двое приятных на вид взрослых – друзья его родителей. Говорят, до того, как он вступил в свой осознанный возраст, чтобы хоть кого-то запомнить, они держали его на руках и, как полагается, нянчились. Потом, правда, слишком быстро уехали с новорождённым сыном в Америку, так что до сих пор Хваны видели их только по присылаемым в соцсетях фотографиям. Поэтому, наверное, Хёнджину они кажутся почти родными, и следующий месяц он с радостью предвкушает. Увидит новую страну, поупражняется в языке, чтобы после выпуска поступить в американский колледж. – Привет, – говорит хмурый парень рядом со своими родителями. По его лицу не скажешь, что он дружелюбный, и Хвана это немного пугает. Наверное, думает, что какой-то наглый старшеклассник напросился к ним пожить на халяву. – Я Питер. Хотя лучше зови Джисоном. Хан Джисон. Их ладони соприкасаются в дружественном жесте – Хёнджина пробивает током. – Я знаю, – говорит он медленно, на автомате, и на лице Джисона отображается смятение. – Мои родители показывали твои фотки. Ваши фотки, да. И рассказывали о вас всех, – заканчивает Хван, с вежливой улыбкой обращаясь к ним троим. – Спасибо, что разрешили пожить у вас этот месяц, мистер и миссис Хан. Я так рад этой возможности... Мама Джисона по дороге домой весело рассказывает о том, что у них приготовлена гостевая комната для Хёнджина, и он может не беспокоиться о своём комфорте. После она с резвой улыбкой делится тем, что не ожидала, что из маленького младенца тот вымахает в такого высокого и красивого парня. Хвану приходится отбиваться от смущающих комплиментов ответными, но взгляд, немигающий, его пробирает до дрожи. Джисон смотрит на него, не отрываясь, изучает каждую секунду, так что его мать замечает это. – Хватит смущать гостя, – срывается она. – Джисон, вам нужно просто пообщаться подольше. Вы обязательно подружитесь. – Какая разница, если я всё равно умру? – В машине повисает неловкая тишина, и Джисон натягивает улыбку. – Да я шучу! Что, сердечнику уже нельзя пошутить про смерть? – Плохая шутка, – строгим тоном отвечает ему отец, не отвлекаясь от дороги. Хёнджин поджимает губы и спросить не решается. Родители рассказывали, что Джисон с рождения болен, и одна из причин их переезда – хороший кардиолог, обещавший сыну Ханов долгую жизнь. Сейчас Джисону почти ничего не грозит, а в следующем году он дождётся своей очереди на пересадку и будет совершенно здоров. Хёнджин знает всё это со слов родителей, но в груди нарастает тревога, потому что Джисон, не переставая, на него смотрит, и в глазах его читается обречённость. – Играл в уно? – вдруг спрашивает парень. Хёнджин качает головой. – Отлично, можем сыграть, это весело. Например, на желания. Хочешь? – Джисон, я же сказала, – его мама снова оборачивается с пассажирского сидения. – Сначала ты покажешь ему окрестности. Думаешь, он приехал в Америку, чтобы играть в твои карты? – Да у него куча времени, – фыркает Джисон и, положив голову на руку, утыкается взглядом в окно. – А я обещал ему доиграть. В прошлый раз не получилось. – В прошлый?.. – в непонимании переспрашивает Хёнджин. – Я никогда не играл в уно. – Ошибаешься. – Снова со своими шутками, – вздыхает миссис Хан. – Не пугай гостя. Кстати, Хёнджин, ты как с дороги? Хочешь отоспаться или сначала поесть? Хёнджин короткими фразами отвечает на все расспросы старших, и о своей учёбе в том числе, о том, какие языковые курсы будет посещать, но все мысли его занимает Джисон и странное чувство... дежавю. Приснилось ему, что ли?.. Джисон провожает его до гостевой комнаты, показывает, где ванная, чтобы он мог принять душ после перелёта, но Хёнджин затаскивает его в комнату и закрывает за ними дверь. Руку, за которую он тащил парня, он не отпускает, вдруг понимая, как знакомо ему это тепло. Ну да, ведь куда приятнее, чем холодная, правда? Почему-то с каждым разом мысли всё сильнее путаются, в голове вспыхивают незнакомые... нет, знакомые образы, что раз за разом кажутся такими реалистичными. – Что происходит? – спрашивает Хёнджин у удивлённого Джисона. – Почему ты говорил про "прошлый раз"? Мы впервые видимся? Ведь так? Джисон неуверенно пожимает плечами. – Ты что-то знаешь? – настаивает Хван. – А ты? Хёнджин сталкивается с непроницаемой тьмой в чужом взгляде, и это его пугает. – Ты что-то знаешь. – Так ты знаешь или нет? – повторяет Джисон, чьи губы снова искривляются в улыбке. – Только не давай ложную надежду на то, что ты что-то помнишь. Я столько раз уже обжигался. – Сколько? – Сотни? Тысячи?.. Хёнджин вдруг понимает, что тот не шутит, а Джисон всё улыбается, сам не понимая, почему его это так смешит. Не в первый раз говорит всё то же самое, но видит в чужих глазах уже не уверенность в том, что Хан сумасшедший, а неуверенность в том, что сам Хёнджин вменяем – по ощущениям в его голове сейчас происходит целый взрыв. Он понимает, что Джисон говорит правду, он чувствует это всем телом, до самых кончиков пальцев ног. – Это какая-то игра? – Хван хватается за последнюю нить рациональности. – Ты ведь разыгрываешь меня? – О, да. Мы играем в эту игру дольше, чем ты думаешь. Каждый раз, когда ты проигрываешь, я забираю твою память. – хмыкает Джисон разочарованно. – Ладно, я правда пошутил. Извини, приколы такие. Доиграем, когда ты поспишь нормально и будешь в состоянии посмеяться над моими шутками. Хёнджин бледнеет. – Ты… ты просто хочешь сдаться? В груди вспыхивает пламя надежды, что из этого бесконечного цикла есть выход, Хану не придётся умирать ещё миллионы и миллионы раз – или хотя бы будет не так одиноко страдать, если Хёнджин тоже вспомнит. Джисон смотрит на него с этим огнём в глазах. – Расскажешь? – Хёнджину этого восторга не понять, но Джисон тянет его к кровати. – Тебе нужно отдохнуть, иначе мне влетит от мамы за то, что я тебя загрузил. Если ты хочешь послушать про всё, то мне и жизни не хватит. – Иронично. – Хёнджин садится на кровать. – Ты ведь умрёшь?.. – Иногда кажется, что я бессмертный, – Джисон счастливо улыбается. – Столько раз умирать и просыпаться в своей кровати от будильника, потому что какому-то корейцу приспичило прилететь с утра к нам в гости, а моим родителям очень нужно, чтобы я встретил его вместе с ними. Утомляет, да? Хёнджин неуверенно кивает. – Звучит ужасно. – В этот раз ты не талдычишь, что я сумасшедший. – Я так говорил? – Раз пятьдесят точно. – Серьёзно? – О, ты не поверишь, что ещё было. Однажды мы почти обвенчались в подпольной церкви для геев… В этот раз всё иначе. Джисон видит в глазах Хёнджина обеспокоенность, но понимание и принятие. Что-то в колесе сансары сдвинулось, сместило их курс. Хёнджин вспомнит все их приключения, от начала до конца, он обязательно придумает, как Хан Джисону умереть по-настоящему. Хёнджин его спасёт. И Джисон начинает бояться смерти.