Тень

От святилища Асасэ веяло чем-то давно забытым, старинным, и так оно было в самом деле. Поседевшие от времени внутренние комнаты даже, казалось бы, забыли о возрасте в присутствии знакомого лица, и Эи мог бы насладиться памятью о былой безмятежности и роскоши покоев жриц, не обращая внимания на стоны сгнивших деревянных стен, покрытых красными пятнами, словно с них содрали кожу вместо аккуратной резьбы. Но запах затхлости никак не напоминал ему о том радостном пробуждении в ранние рассветы, когда приходит мимолетная утренняя морская прохлада и долгие минуты борьбы с безжалостным солнцем посреди ослепительно белой постели, смешанной с нервной дрожью запутавшихся тел. Оставалось только принять разложение прошлого таким, как оно есть, не пытаясь изменить, только описать как было раньше в обыденной жизни, в мелких повседневных сложностях — вспоминать как Коморэ вставала утром, ложилась вечером, суетилась в промежутке над своим лицом перед бронзовым зеркалом и так до самой смерти. Сколько не смотрел, Эи так и не налюбовался ею. Он рад был зеркалом стать в её руках, ловить гримасы на сто ладов, какие только она умела, порой конца не зная… Но когда устаёшь от слёз, и цветок осыпается, так же без конца, он будет скучать.

День 3

Тень смотрел сквозь двенадцать блестящих чистых шелковых занавесей на недоступный цветок. Не давая любоваться своей красотой, ты, как та луна в лесу Тиндзю, будто пряталась за горой, покрытой дымкою тумана. — Почему мне нельзя тебя видеть? — мужчина заслонил собой свет, словно толстый стебель лианы. Он мог видеть сквозь перегородку силуэт и мягкий водопад твоих волос, желая зарыться в них пылающим лицом, коснуться изящной линии плеч и милосердных губ, манящих чистотой. — Позволь, подобно зеркалу в руках, ловить твои взгляды…! Эи и мысли не допускал, что может быть таким бесстыдно нетерпеливым. Независимо от времени он никогда не ставил безудержные забавы выше установленных идеалов. Да, даже Райдэн Макото, его сестра, была слаба перед муками плоти, а он, Райдэн Эи, в своих стремлениях надеялся, что, перешагивая рубежа столетий, не утратит стойкости. Но бывали минуты, когда он желал сам себе смерти, чтобы с годами не лишиться рассудка. Но Тень Тэнсюкаку следил за этими изменениями не без любопытствующего волнения, и когда признался: — Смешно так говорить, но в сердце моём зародились глубокие чувства, — он не лгал. Признание вышло как-то само собой, внешне оно было созвучно тому, что Эи чувствовал, но вместе с тем казалось, что это всего лишь мимолетность и увлечение. — И правда смешно, ведь, кажется, и моё переполнилось сердце, — милая застенчивость, с которой ты обратилась, показалась ему необыкновенно трогательной, что Эи невольно порябел. Он понимал, что не успеет к этому привыкнуть.