thirst

Бывали ли в вашей жизни моменты, когда возвращаться домой не хотелось категорически? Когда вы бы лучше предпочли скитаться по улицам без дела, словно бродячие собаки, не имевшие места в этом мире, вечно одинокие и никому не нужные, чем перешагнули бы порог родной квартиры? Скорей всего, многие бы смогли похвастаться подобным опытом, хотя бы в подростковом возрасте. И стимулом этого нежелания, как правило, становилась ссора с родителями. Ведь что может послужить ещё большим двигателем того, чтобы подросток не хотел находиться под своей же крышей, чем разногласия в семье? Существовали и такие двигатели. Феликс, как никто другой, был с ними знаком. Хотя не то чтобы в его случае семья совсем не была замешана. — А, сынок, ты пришёл. Не хочешь пос-си-сидеть с нами? — спросила невысокая женщина средних лет своим вечно заплетающимся языком. Её и без того растрёпанные волосы, на которых уже был заметен ряд седины, совсем взлохматились, когда она, пошатнувшись, встала из-за стола, чтобы поприветствовать сына. Феликс прошёл на кухню, что находилась прямо перед коридором, про себя подмечая: посуда опять не помыта, лампочка, которая и без того была не в лучшем состоянии, совсем уже отжила своё: то и дело мигала, а её тусклый, желтоватый свет едва освещал помещение. Но даже так его хватало, чтобы разглядеть одну, две... Пять? Пять почти пустых стеклянных бутылок. Нужно было быть дураком, чтобы не догадаться насчёт их содержимого. — Вы вдвоём… — он бросил взгляд в сторону мужчины, со стороны напоминающего уголовника, отсидевшего срока так два, если не больше. Тот стоял у окна и, заметив Феликса, помахал ему левой массивной рукой. Отвечать на приветствие Феликс не стал. Всё его внимание было приковано к другой руке мужчины, а точнее к предмету в ней. Сигарета. Мать опять позволила курить в доме. Честно, Феликс бы возмутился, будь это впервые. Но он слишком хорошо знал, что толку от всех его предъяв ноль. Ей было всё равно, где жить, и каким воздухом дышать; хоть помойным, лишь бы на бутылку хватало. — Это вы... Всё выпили? — после минутного молчания, закончил он вопрос. — За кого ты нас держишь? Гости были, минут пят-пятнадцать наз-зад ушли! — возмущённо, не без заиканий, начала тараторить женщина своим, по-пьяному, слишком громким голосом; Феликсу в голову пришла лишь одна мысль: держать их за тех, кем они являлись по факту, было бы глупо, как минимум. — Ты где вообще был? На улице уж-же почти ночь, а ты шляешься непойми где. — Да ладно, Суин-и, он же взрослый парень уже, — подал голос мужчина, попутно выкинув в приоткрытое окно недокуренную сигарету, и Феликс не мог не обрадоваться, что из-за этого действия воздух в квартире, хоть на немного, но станет чище. — В его возрасте нормально появляться дома под вечер, не волнуйся ты так. Волновалась она, как же. Феликсу захотелось закатить глаза. Хотя ещё больше хотелось верить в то, что мать сейчас правда искренне за него переживала. Вместе с тем он чётко осознавал, что это лишь очередной раз, когда она включила «режим заботы», просыпающийся у неё, как на автомате, при посторонних. Однако стоило им остаться вдвоём, эти тёплые чувства сразу отключались. А ведь так было не всегда. Когда-то она была любящей, заботливой матерью, а после развода медленно, но верно превратилась в полную противоположность самой себя, стала тенью прошлого. Или своей новой версией? Только вот явно худшей. Может, года три назад она ещё могла потянуть на звание «хорошей матери», ну или неплохой, зато хотя бы… Не самой худшей. А если отмотать ещё позже, года так на четыре, она бы с лёгкостью и без рассмотрения жюри забрала место лучшей, нет, самой лучшей матери на свете. В глазах Феликса, по крайней мере. Ну а потом он вырос, а она спилась. — Я писал, что буду у Чонина, но ты, видимо, была слишком занята, — он подошёл к столу и, взяв одну из бутылок с недопитым соджу, демонстративно потряс ей из стороны в сторону, — чтобы заметить моё сообщение. — Я… Я же сказала, что у нас были го-гости-и. — Гости? Или собутыльники? — Да что ты… Что ты себе позволяешь?! — Я то? Не знаю. А вот ты позволяешь себе каждый день пить так, будто ты не человек, а бочка для спирта, — сказав это, Феликс резко поставил на место бутылку, которая не разбилась, вероятно, с божьей помощью, а лишь издала жалкий звон, встретившись с жёсткой поверхностью столешницы. — Хоть бы один день не напивалась так, что даже говорить внятно была не в состоянии. На пару мгновений воцарилось молчание. А затем тишину, сопровождаемую лишь холодным осенним ветром из всё ещё незакрытого до конца окна, нарушил хлёсткий звук, в сопровождении которого щека Феликса встретилась с ладонью матери. — Как ты смеешь так говорить?! Напомнить, в чьём доме ты живёшь и на чьи деньги питаешься? — с явной злостью и раздражением в голосе, перестав заикаться, процедила она сквозь плотно сжатые зубы, и, чересчур резко обернувшись, видимо, от ударившего в голову алкоголя, посмотрела в сторону её сегодняшнего и, по всей видимости, главного собутыльника. После этого она опять вернула свой злобный взгляд на сына. — Хоть при людях совесть поимел бы! — Совесть? Напомнить, что питаюсь я на деньги отца, ведь свои ты благополучно пропиваешь, и, уж поверь, совесть – это последнее, о чём нужно думать при всех твоих знакомых вместе взятых, и знаешь что? — Феликс абсолютно наплевал на соседей, которые, скорей всего, отчётливо слышали каждое слово благодаря хромой звукоизоляции старого дома, наплевал на осуждающий взгляд того «недозека», и на боль, что неприятно жгла щёку тоже благополучно наплевал. Не удалось это сделать лишь на скопившуюся обиду и раздражение, что появлялись каждый раз, когда он возвращался домой. — Я бы здесь давно не жил, была бы моя воля, и слушать, как вы опять до половины ночи будете спиваться и бить бутылки, я не собираюсь. С этими словами он направился обратно к выходу, не обращая внимания на возгласы матери, которые были больше похожи на невнятное бормотание или проклятья, но никак не на членораздельную человеческую речь. Затем, наскоро обувшись и накинув куртку, почти бегом покинул ненавистные стены, чуть не сбив вышедшую из квартиры напротив соседку. Дверью, правда, предпочёл не хлопать, побоявшись, что штукатурка, которая и без того держалась на одних соплях, такого порыва явно не перенесёт. Вот так, наверное, и рушились все тёплые семейные взаимоотношения. И Феликс, возможно, чувствовал бы вину за своё поведение и слова, если бы они не были чистой воды правдой, и их семейные взаимоотношения не рухнули бы ещё давным-давно. Да и к тому же на утро мать даже не вспомнит ни одного события этого вечера, вероятнее всего. Будет хорошо, если она спохватится, что у неё вообще есть сын. Хотя не то чтобы она особо помнила о нём и в трезвом состоянии. Феликс и сам не до конца взял в толк, зачем сказал всё это, зачем устроил сцену, и куда ему сейчас идти. Он вообще многих вещей в этой жизни не понимал, если уж говорить начистоту. Впрочем, в двух был уверен точно. Первая: стены дома сегодня слишком сильно давили, бесили и… Его тошнило от захмелевшей матери. Воротило от пьяных людей. Сегодня почему-то особенно сильно. А ведь всего минут двадцать назад он в хорошем настроении попрощался с Чонином, и всё было нормально. Несмотря на это, возвращаться в давящую атмосферу дома после несколькочасового пребывания в доме друга всегда было сложно. Будто из сказки, где всё у всех хорошо, он снова перемещался в суровую реальность. Хотя, наверное, так по сути и было. Ну а вторая: что ни делай в месте, которое он вынужден был называть своим домом, там всё равно из раза в раз будут проходить встречи анонимных алкоголиков по вечерам, а мать, как обычно, будет плевать на его существование по их завершении. Ничего не изменится. Феликс, наверное, впал бы в тяжёлую депрессию от осознания того, что в этом мире он не нужен был даже родной матери, да только... Он слишком устал для этого. Ещё он слишком прекрасно понимал: никому не было дела до него уже давно. Уже пару-тройку лет, наверное, если не больше. Мать забила как на него, так и на его воспитание, как только в её жизни приоритетом стала бутылка, а отец... Ему вообще хоть когда-то было не плевать на его жизнь? Феликс просто-напросто привык, что единственным, кому было хоть какое-то дело до его существования – был лишь он сам. Ну и, может, Чонин с недавних пор. На этом всё. И никто больше не позаботится, не протянет руку, не подарит надежды – в этом мире он один. Так уж распорядилась судьба. Однако, так или иначе, в чужой поддержке Феликс не нуждался. Убедил себя в этом, по крайней мере. Ведь так было легче. Легче жить. Легче воспринимать тот факт, что никому, в прямом смысле, не было дела до того, что с ним случится. Если помрёт завтра, то жизнь отца не изменится, а для матери это станет лишь очередным поводом напиться. Как бы жёстко это ни звучало, но Феликс был реалистом, и такова уж была действительность, в которой он жил. Как думаешь, ты же будешь казаться менее жалким, если скажешь, что сам выбрал одиночество, так ведь? По логике Феликса было именно так, и абсолютно неважно, что одиночество он совсем не выбирал, тут, скорей, было наоборот. Из нескончаемого потока мыслей, состоящих из внезапных всплесков обиды и агрессии, чем каких-либо внятных заключений, Феликса вывела вибрация, что настойчиво доносилась из левого кармана куртки, будто намекая, что ему пора бы уже прекратить мучить себя бесполезными размышлениями. Доставая телефон, он наконец заметил, что улица, на которой он находился, была ему совсем незнакома. — Ало, Феликс, ты оставил у меня свои наушники, — послышался голос друга на другом конце. — Мне принести их завтра? Хотя, ладно, зачем спрашиваю? Принесу. Наушники. Точно. Пошарив в карманах, Феликс только сейчас понял, что их правда не было. — Ты позвонил, только чтобы сказать об этом? — Ну... Да. А что, мне уже и позвонить тебе нельзя? — Нет, просто... Мог написать. Ладно, неважно, — совсем тихо пробормотал Феликс, слегка замявшись и сделав глубокий вдох, тем самым пытаясь успокоить свои возбуждённые нервы. Опять он резко отвечает Чонину. Кто-кто, а уж он такого отношения точно не заслужил. Просто злость на мать сыграла свою роль. Снова. — Да, принеси, буду благодарен, — уже на выдохе проговорил он, обещая самому себе, что если ещё хоть раз нагрубит Чонину или неосознанно начнёт вымещать на нём агрессию, то побьётся головой о ближайший фонарный столб, чтобы, так сказать, «проветриться»‎. К слову, наушники он оставил не по своей вине. Просто Чонин уж очень усердно настаивал на том, чтобы он не слушал музыку по дороге домой, ибо: «На улице темно, Ликси, а если тебя снова кто-нибудь собьёт, потому что ты не услышишь сигнала? Вдруг на этот раз это будет не велосипедист?»‎. Однако на это Феликс решил смолчать. К тому же сейчас забота Чонина как никогда грела что-то там внутри. Приятно грела. Хотя против внешнего холода Феликс всё ещё оставался беззащитен: его куртка была не настолько тёплой, чтобы разгуливать в ней холодным осенним вечером. — Это ветер на фоне? — прозвучал вопрос с нескрываемой ноткой обеспокоености. — Ты на балконе? На балконе ли он? Врать не хотелось. А переулок, в котором он волшебным образом очутился, на балкон походил меньше всего на свете. Разве что на балкон какой-нибудь заброшки, нежилой лет так триста, потому что выглядел он... Мягко говоря, жутко. Жутко даже в сравнении с улицей, на которой он сам жил, хотя Феликс думал, что хуже неё ни одно место уже выглядеть не могло. Однако оказалось, что ошибался, и дно пробить всегда возможно. В округе почти не было машин, что уж говорить о людях. Впрочем, совсем недалеко, вроде как, находилась проезжая часть. Тем не менее те, что всё же занимали небольшую парковочную зону по краям ветхих домов, были либо изрядно потрёпаны жизнью, либо почти что разобраны на запчасти. Ими, видимо, давно никто не пользовался, и всякие отморозки отлично постарались в отсутствии владельцев. Это место смахивало на одно из тех, в котором тебя запросто могли ограбить, изнасиловать и сдать на органы на каком-нибудь подпольном рынке. И всё это в один день. В принципе, не нужно было быть гением, чтобы догадаться, почему же тут практически не ходило людей: жить в таком месте захотел бы только сумасшедший. Ну либо же человек с полным отсутствием инстинкта самосохранения, ведь добровольно находиться в таком месте было верхом безумия, не то, что проживать. Безумцем Феликс пока не был и полностью осознавал, что валить отсюда надо было быстро, ведь стать похищенным и разобранным на части, прямо как те несчастные машины, у него не имелось особого желания. И почему-то, как только он об этом подумал, откуда-то из-за спины послышался голос... Голоса. Три разных. И все мужские. А впереди бетонная стена. Разумеется. Иногда он забывал, что в этой жизни удача любила кого угодно, но точно не его. — Ало? Феликс? — Я перезвоню. — Стой, погоди, только не сбра… — Прости, — нажав на красную трубку, пробормотал Феликс и, обернувшись, увидел, что та троица становилась всё ближе, но из-за отсутствия фонарей, которые, вероятно, были сломаны, он всё ещё видел лишь смутное очертание их силуэтов. Впрочем, даже так было очевидно, что в месте, подобном этому, ожидать чего-то хорошего от случайных незнакомцев не стоило, а потому, отключив вибрацию телефона, он начал бегло осматриваться по сторонам. Затем, быстро прикинув, что скалолазом далеко не являлся и стену в три метра ему явно не перелезть, Феликс не нашёл лучшего решения, кроме как спрятаться за мусорные контейнеры, которые стояли в самом дальнем углу, между домом и злосчастной стеной. Запах, конечно, был специфический, но брезгливостью Феликс не отличался. К тому же иногда убирать за друзьями матери было куда страшней парочки крыс и запаха мусорки. Силуэты тем временем уже почти подошли к месту, на котором он стоял мгновением ранее, и голоса, по мере их приближения, становились всё отчётливее. Феликс искренне надеялся только на одно: хоть бы они не успели разглядеть его за то короткое мгновение, пока он думал, куда бы ему деться. Ну или хотя бы на то, что это всего лишь трое простых парней, которые прогуливались... В тёмном переулке неблагоболучного района? Странное развлечение для обычных ребят, как ни посмотри. Если только они тоже случайно не забрели сюда по ошибке. А ведь такое тоже вполне могло произойти, правда же? — Ну и где он? — раздалось совсем близко, будто бы вовсе в паре-тройке метров от укрытия Феликса, и он насторожился, сомневаясь в том, что его не заметили. — У обладателей царских генов всегда в привычке опаздывать? — Царские гены? Он же дворняжка, — раздался второй голос, и Феликс понял, что, скорей всего, все трое были плюс-минус одного возраста и явно моложе тридцати, если не его одногодки, хотя третий пока и молчал. — Правда корчит из себя хуй пойми что, так и хочется вдарить ему иногда, поучить манерам, а то больно высокомерый для полукровки. До их разговоров Феликсу не было дела абсолютно. Слова про «полукровку» и «царские гены» показались ему странными, правда, но в остальном смахивало на то, что у этих парней тут какая-то «стрелка» с кем-то, а на чьи-то там разборки ему было плевать. Главное, он всё же остался незамеченным, ведь кем бы они ни были, то, что у их на стычке были свидетели, им, вернее всего, вряд ли понравилось бы. Оставалось лишь притаиться и ждать, когда же они наконец уйдут, чтобы он мог как можно скорее покинуть это место и добавить в список тех, которые в жизни никогда не посетит больше. Жаль только, их с матерью дом в этот список он пока что занести не мог. — Так хочешь подраться, Джисон? — раздался ещё один голос вместе с тихими шагами, эхом разносящимися по узкому переулку. А вот и вторая сторона «стрелки», получается? Только вот, он что, пришёл один? Феликс, конечно, не успел рассмотреть, какими была та троица по телосложению, но будь они хоть щуплыми подростками, всё равно идти одному против троих – самонадеянно как-то (если вы не Ли Минхо, конечно). И ещё странно, что голос этого «кого-то» показался Феликсу смутно знакомым, будто бы он вскользь, но уже слышал его раньше. — Безу-у-умно, — протянув, ответил названный Джисоном парень. — Но не хочется портить твоё смазливое личико. Единственное достоинство, как никак. — У меня хотя бы оно есть, — не заставил ждать ответ со стороны оппонента, и Феликс невольно усмехнулся, подмечая, что кем бы он ни был, за словом в карман явно не лез. А чувство того, что он уже слышал его голос только усиливалось с каждой произнесённой им фразой, потому Феликса безумно мучил вопрос: где же они могли пересечься? Захотелось выглянуть, но затея была не самой лучшей, ведь его могли заметить и не факт, что закончилось бы это хорошо, потому что ребята, решившие встретиться в тёмном переулке криминального района ночью всё ещё доверия особо не вызывали. Да и фонари, к слову, всё ещё были сломаны, потому даже если выглянет, то с такого расстояния вряд ли сможет рассмотреть хоть чьё-нибудь лицо. — Прекратите. Как дети. Оба, — наконец подал голос последний из троицы. — Мы собрались, чтобы мирно обсудить дела и только попробуйте подраться. Даже в мыслях. Я вас обоих манерам поучу. — Есть, сэр, — ответил Джисон, и у Феликса почему-то сложилось впечатление, что он отдал честь рукой, будто бы стоял перед командиром. — Не хочу долго распинаться – пусть ваши прекратят убивать людей на территории отца. Желательно, вообще бы прекратили. Иначе он примет меры. Убивать? Территории? Вот тут разум Феликса уже серьёзно начал бить тревогу, и сердце за компанию отбивать сигнал "SOS" своим учащённым стуком. Он же не попал на разборки каких-нибудь там детишек мафиози случайно? Хотя, учитывая его удачливость… Нужно быть тише. Ни звука. И если раньше он боялся, что его максимум могли ограбить или избить (что было не так уж и страшно, ведь грабить у него было почти нечего, а если побьют – заживёт), то сейчас он конкретно забеспокоился, что выдай он своё присутствие – на своих двоих явно не уйдёт. И будет хорошо, если его не увезут в какое-нибудь там подпольное укрытие наркоторговцев, свяжут и будут пытать, как шпиона. А когда поймут, что он просто обычный прохожий – убьют, как нежелательного свидетеля, ведь лишнего он явно наслушался уже. — Меры? Старик Хван войну устроить нам решил? Пусть подавится, от еды мы не откажемся. — Следи за языком, Джисон, — снова приструнил его третий. — Но мы правда не можем остановить это. Не сейчас, когда власть сменилась и половина клана осмелела. — То есть ты хочешь сказать, что тебе плевать на чужие смерти, и делать ничего ты не собираешься? — с явным осуждением в голосе спросил «кто-то». — Послушай, я просто не могу что-то сделать, понимаешь? Мне самому от этого несладко, но я бессилен. У меня нет достаточного авторитета, чтобы все беспрекословно меня слушались… Пока что. — Да не оправдывайся ты перед ним, Крис, — снова начал Джисон и резко опёрся о один из контейнеров, от чего по всему переулку раздался противный скрип, а Феликс вздрогнул и плотнее вжался в стену за своей спиной. Он даже дышать перестал на всякий случай. — Не наше дело, если полукровке и его папаше-человеколюбу настолько жалко парочку людей, что они готовы швырнуть в нас топор войны. Только вот они забыли, видимо, что в долгу мы не останемся и на один топор кинем десять. — Мы не хотим с вами враждавать, но такие, как ты, вынуждают. — О-о-о, как мы заговорили, — сказал Джисон, явно веселясь, но в этом его веселье будто бы скрывалась пассивная агрессия вперемешку с угрозой. — Такие, как я, – это какие? — Считающие, что их жизни ценнее людских, — спокойно ответил «кто-то», и, по мере развития этого диалога, Феликсу всё больше казалось странным происходящее сейчас, а вместе с тем рождались новые вопросы, ответы на которые подкрепить логикой ему не удалось, как он не пытался. Почему они говорят о людях так, будто сами ими не являются? Но если они не люди, то кто? Сектанты? А может, в Сеуле всегда было два тайных клана сатанистов, враждующих друг с другом? По телу пробежали мурашки. Только вот были они следствием страха, вызванного собственными теориями и нежеланием стать жертвой ритуалов по призыву Сатаны, или же приветом от холодного асфальта, на котором он просидел уже достаточно долго, Феликс так и не понял. Осознал только, что конкретно так встрял: поссорился с матерью, ушёл из дома, заблудился и попал на собрание каких-то фриков, обсуждающих убийства, как обыденность. Если было бы смешно, то Феликс, возможно, похохотал даже потом, рассказывая это всё Чонину, который бы слушал его с одновременно шокированным и осуждающим взглядом. Только вот из подобных неудач состояла вся его жизнь. Наверное, многие бы подумали, что хуже уже быть не могло, но нет предела возможностям. У кого-то был потенциал в сфере спорта, пения, рисования или чего-либо там ещё, ну а у Феликса в сфере неудачливости, если такая существовала вообще. Хотя даже если и нет, его точно можно было бы назвать её первооткрывателем. Иногда он об этом забывал. Забывал, как в принципе и сейчас, позволив себе подумать, что взаправду «хуже быть уже не могло». Ну а вспомнил, когда почувствовал, как нос неприятно защекотало, оповещая, что он уже достаточно долго просидел в пыли, и незаметно, но верно пошла аллергическая реакция. — Ну а скажи-ка, с хуя ли я должен ценить жизни тех, кто несколько веков вырезал наш род, как какой-то скот? Ты правда думаешь, что я буду жалеть… Договорить он не успел. В этот момент Феликс понял по воцарившемуся в одно мгновение молчанию, что как бы он не старался чихнуть как можно тише, его попытка успехом не увенчалась. Ну либо же слух у них всех был просто отменный. — О-о-о, парни, у нас тут слушатель, оказывается, всё это время имелся, — куда громче, чем до этого, сказал Джисон с неприкрытым намерением того, чтобы незваный гость чётко услышал каждое слово, хотя Феликс и без этого прекрасно его слышал, а через секунду и увидел. — Ну привет. Часто подслушиваешь чужие разговоры, сидя у мусорки? Или это твоё хобби? На Феликса смотрел парень на вид не старше двадцати лет, если вообще не его ровесник. И от осознания того, что он хотя бы имел дело не с тридцатилетними мужиками, стало легче. На секунду. Ну а потом он вспомнил о том, как буквально минуту назад эти самые малолетки обсуждали убийства, и сердце вновь начало отбивать чечётку, а тревога расти с новой силой. И нет, Феликс не был трусом. Временами ему даже казалось, что чувство самосохранения у него всё же отсутствовало в некоторых случаях. Но этот явно отличался от всех тех, в которые он успел вляпаться за все семнадцать, не самых лучших, лет своей жизни. Он будто нутром это чувствовал. — Боже-е-е, да он боится! А ведь я ещё даже ничего не сделал, — засмеялся Джисон, после чего широко улыбнулся, демонстрируя Феликсу ряд идеально белых зубов, и резко схватил его за руку, потянув на себя. — У меня идея, — заставив Феликса подняться, он приобнял его (хотя тут, скорее, подошло бы «схватил, не давая возможности вырваться»), затем развернул и принудил вместе с ним выйти из укрытия. — Как думаете, полукровка расплачется, если я убью этого мальчика на его глазах? Ой-ой, да я шучу, не напрягайся ты так. Всё равно от меня не убежишь, хотя мы можем поиграть в догонялки, если так хочется. В гробу Феликс видел догонялки с этим психом. Если честно, сейчас он на полном серьёзе готов был начать драться и отбиваться, если понадобится, даже против всех четверых разом. Хотя пока что складывалось впечатление, что угрозу стоило ожидать от одного Джисона, ведь он казался самым неуравновешенным. А что насчёт остальных… Феликс только сейчас решился рассмотреть всех членов этого странного собрания у мусорки, что, кстати, было сложновато, потому что светлее от того, что он вышел из своего укрытия, не стало. Впрочем, он всё же смог плюс-минус нормально разглядеть их благодаря тому, что стояли они достаточно близко. И если двое, стоявшие совсем рядом и смотревшие на Джисона осуждающим взглядом, не вызвали у Феликса никакого удивления, потому что с виду выглядели, как самые обычные парни, то последний… Он стоял дальше всех, из-за чего Феликс сразу понял, что именно его голос показался ему знакомым. А вместе с тем осознал почему. И, честно, он ожидал увидеть кого угодно: директора его прошлой школы, президента, какую-нибудь медийную личность, да хоть пришельца, серьёзно. Но не того, кого увидел. И дело было не в том, что он выглядел как-то странно, не в его одежде, не в лице. Нет, дело было не во внешности. По крайней мере, не в том, что он выглядел как-то плохо, а, скорей наоборот, в том, что он выглядел чересчур уж безупречно. Даже в почти кромешной темноте все его черты будто так и кричали об этой самой идеальности. — Отпусти, — произнёс «снежный принц» всё с той же спокойной интонацией в голосе, но при этом взгляд его был полон неприкрытой враждебности. — Он просто проходил мимо и заблудился. В точку. — Как мило, главный защитник людского рода нашёлся, вот только я ещё не наигрался. Хотя-я, если реально заплачешь, я подумаю. — Блять, — выругался один из тех двоих, стоящих ближе, и по голосу Феликс определил, что это тот, кого назвали Крисом, вроде бы. — Джисон, я же просил тебя вести себя спокойно. — Серьёзно, Хан, перегибаешь, — наконец подал признаки жизни второй парень, и Феликс только сейчас заметил, что на его тёмных волосах были высветлены передние пряди чёлки. — Да я спокоен. Просто мне кажется, что кое-кто немножко заблуждается в своих убеждениях, и мирно проблему нам явно не решить, — с этими словами он схватил Феликса за шею одной рукой, слегка сжав, пока второй всё ещё крепко держал его за предплечье, не давая возможности вырваться. — А ещё я проголодался и, о чудо! Как удобно случай то подвернулся. Грех не воспользоваться предоставленной возможностью. — Всегда знал, что ты ебанутый мудак, но не думал, что всё настолько плачевно. — Спасибо за комплимент, Хёнджин-и, ты тоже просто чудо! А теперь я, пожалуй, покажу тебе, как должны вести себя обладатели царских кровей на самом деле, а то гены матери, видать, слишком сильно сказались, и ты позабыл, что человеком являешься лишь наполовину, — сказав это, он сжал пальцы на шее Феликса сильнее и, насильно отклонив его голову вбок, приблизился настолько, что Феликс почувствовал его дыхание где-то между ключицей и линией скулы. Мгновение, и он бы… Что? Укусил бы его? Съел? Произнеся эти фразы в голове, Феликс ещё больше убедился в том, что происходящее сейчас в этом странном, богом забытом переулке не поддавалось никаким принципам логики, а вместе с тем определённо выходило за рамки понятий «нормально» и «обычно». И «выходило» ещё мягко сказано, потому что оно, скорее, к чертям рушило их, вместе со здравым смыслом за компанию. Но что бы не хотел сделать этот поехавший, позволять ему это Феликс явно намерен не был, потому действовать нужно было быстро и без лишних потраченных секунд на ненужные раздумья, которые могли обойтись в данной ситуации слишком дорого. — Сука! — выругался Джисон, чувствуя, как ногу резко пронзила острая боль, и ослабил хватку, благодаря чему Феликс наконец смог вырваться и, на секунду потеряв равновесие, со всех ног побежать к просвету между домами. Что-что, а в критических ситуациях он мыслить умел: бывало приходилось выпроваживать невменяемых ухажёров матери, которые были пьяны до такой степени, что позволяли себе поднимать на неё руку. Как все знают, такие люди совершенно не отдают отчёт своим действиям и силу тоже не особо-то рассчитывают. Им также всё равно на ком или на чём вымещать свою злобу, так что Феликсу тоже прилетало, разумеется. Неприятный опыт, конечно, но зато он чётко запомнил негласное правило: если есть угроза того, что тебя покалечат – подметь каждый острый предмет в радиусе нескольких метров, ведь это поможет для самообороны. Ну и избежать серьёзных увечий вместе с путёвкой в реанимацию. Как никак одни только плюсы, конечно, если в том, что на тебя напал мужик больше тебя по массе раза в три, вообще можно было найти хоть один. Однако, так или иначе, именно поэтому, заметив останки какой-то стеклянной бутылки, Феликс не растерялся и, когда Джисон схватил его, чтобы вытащить из-за угла, незаметно взял самый большой по размеру, засунув в карман своей куртки вместе с рукой. Что ж, Феликс совсем не обманул, когда мысленно сказал сам себе, что отбиваться готов был любыми способами. Как никак, на войне все средства хороши. Вот только выбежать на свет, ведущий к выходу из этого несчастного переулка, ему, видимо, было не суждено. Он даже сначала не понял, что произошло. Только почувствовал, как что-то оттолкнуло его с нечеловеческой силой, и он отлетел в стену одной из небольших многоэтажек; услышал отвратительный хруст, подозревая, что так кость его правого плеча поприветствовала цемент, потому что сразу после этого звука глаза заслезились от невыносимой боли; затем ощутил на себе вес чужого тела, который буквально припечатал его к стене, заставляя болезненно шипеть и перекрывая все возможные ходы к побегу. — Рад, что ты всё-таки решил поиграть перед самым интересным, — усмехнулся Джисон, а его глаза сверкнули неестественно жёлтым для человека цветом, хотя до этого Феликс мог с уверенностью сказать, что они были карими. — Но долго бегать за тобой я не хочу, так что лучше не рыпайся, а то я не фанат калечить еду. Честно, Феликс хотел бы запротестовать, начать вырываться или хотя бы закричать, но… Сил на какое-либо сопротивление почему-то совсем не осталось. Плечо ужасно болело, конечности не слушались, да и возможности двинуться ему просто на просто бы не дали, как он уже понял. Тогда в чём смысл пытаться? Даже забавно, ведь буквально мгновение назад он был готов биться не на жизнь, а на смерть, а теперь совсем потерял любую надежду на спасение. Его правда было так легко сломить? Или он давно сам себя измучил? Только сейчас он в полной мере прочувствовал, насколько сильно устал на самом деле. Нет, не сопротивляться – устал от жизни. Да и было ли в его жизни достаточно хороших моментов, чтобы за неё так отчаянно цепляться? Ответ, наверное, был очевиден. Именно поэтому он и сдался. Решил покорно принять свою участь. Жаль было только, что он даже не узнает от рук кого или, в этом случае, чего умрёт. Впрочем, мёртвому телу уже будет неважно. Ведь так? Единственное, что он понял: кем бы ни был этот парень, то уж точно не человеком, да и мафиози тоже вряд ли. Разве что, среди каких-то мифических тварей. Кстати, видимо, все присутствующие здесь были чем-то ему подобным. Однако удивляться этому у Феликса тоже не осталось сил. Он просто принял этот факт за данность, как и свою скорую смерть. А может, он уже умер, и это предсмертные галлюцинации? Ну или же всё-таки поехал крышей: лежит сейчас в какой-нибудь психбольнице, накаченный кучей препаратов, и ловит глюки у себя в голове. Если честно, ему плевать. Он просто хочет избавиться от боли, которая всего лишь через плечо будто охватывает всё тело, и от усталости, которая так же неприятно отдаёт тягучей болью в руках и ногах. По правде говоря, он просто хочет поскорей исчезнуть, чтобы не чувствовать всего этого, ведь от осознания собственной беспомощности становилось мерзко. Он ненавидел это чувство. Ненавидел быть жалким. Настолько ненавидел, что был готов умереть прямо сейчас, лишь бы избавиться от тошнотворного чувства жалости к самому себе. Приготовившись ко встрече с предками, он ощутил лёгкость и уже подумал, что летит прямиком к ним, но, открыв глаза, понял: дело было в том, что его просто перестали вдавливать в стену. К ногам тут же прилил поток слабости, от чего он обессиленно осел на землю, а в ушах стоял противный звон. Понять, звенело это у него в голове или всё-таки на улице, сил тоже не хватило. Единственное, что он успел рассмотреть – это вмятину на противоположной стене, с которой сыпалась явно не лучшего качества штукатурка, и тело Джисона, пластом лежащее под ней. На фоне нескончаемого звона в ушах непонятными отголосками слышались чьи-то голоса, и один из них, самый ближний, будто бы говорил что-то Феликсу. Но что именно он так и не услышал. Не смог, ведь звон был куда сильнее. Он закрыл глаза. Потом даже чёрно-белые огоньки, что мелькали перед его плотно зажмуренными глазами, окончательно потеряли светлый оттенок. Всё вокруг провалилось в беспросветную пучину тьмы.