гематома

мы - любим друг друга. это самое главное, ничто нас не разлучит. кроме, агрессии и драк. в зачуханной комнатушке, с зелёными шпаклёванными стенами и деревянным коричневым полом, чана нашли расчлененным на диване. все мысли были разбросаны по ковру, а несказанные слова, застыли на языке. чанбин пришёл уставший с ночной смены, переоделся и лёг спать рядом. чанбиновы руки греют рёбра, но больно царапают нежную ангельскую кожу. боль хочет чтобы ты ее чувствовал, а бинни хочет чтобы он танцевал. он оставляет на худых ногах синяки, царапает выгнувшуюся спину ногтями, раздвигая широко ноги напротив. бин, отдаёт свою любовь ему, такому хрупкому, милому и нежному пареньку с раздвоением личности. но каменное сердце - тоже сердце и ему совершенно плевать на удивлённые взгляды людишек, что глазеют на них, когда те целуются в общественном транспорте. на самом деле бинни тот ещё плакса, однако при людях он остаётся непрогибаемым терминатором. во время учёбы и работы днём и ночью, в далёком двухтысячном, чанбин часто плакал в присутствии чана, так как ему казалось, что всё, что он делает, — бессмысленно и неправильно, что у него не получится выпуститься с дипломом и просто выжить. и чан всегда помогал: рассказывал всякие глупости или молча обнимал, гладил по голове, водил в кафе и кино, разрешал себя бить, чтобы тот выпустил всю накопившуюся боль и злобу. он понимал что делает не правильно, во вред себе, но если ему будет легче, то он больше не будет останавливать его. и так могло было продолжаться долго, пока очередной зимой, он, не пришёл к нему на работу и не заставил встать на колени. тогда то и начались все проблемы по мнению бан чана. здоровье ухудшилось, количество синяков и гематом на теле начало стремительно увеличиваться, как и уровень злости бина, когда тот не впускал этого мудака к себе ночевать. глубокой ночью ему хотелось свернуть горы, переделать кучу дел и провести самый продуктивный день в его жизни. но на утро выходило лишь встать с кровати и вернуться в неё обратно, так как в полупустой квартире кости дрожат от холода, а зубы щёлкают прощальный вальс. зноб пробирает до костей, а в кроватке тепло, пелена мягкого одеяла манит к себе и чанбин совсем не думая ложиться обратно спать. это продолжалось каждый день до встречи с бан чаном. он работал в доставке и бинни решил заказать пиццу, а получил плюс парня в подарок. новогодним днём, в предверии большого праздника город не спит, просыпаются дауны с фейерверками. рука немеет от монотонных движений третий час. чан не видит смысла нарезать салаты днём, если их нельзя есть сейчас съесть. оливье мелкой нарезки, шампанское, бутерброды с икрой и маслом. от вида новогоднего стола урчит живот, кругом голова и подташнивает. без пяти двенадцать начинается поздравительная речь. в домах слышно как открываются бутылки с алкоголем, слишком громкие поздравления с началом нового года и чей-то тихий плачь в туалете. игнорируя жестокую реальность и вновь надевая розовые очки, бан чан, впускает бина и раскрывает себя всего. «молодость всё прощает», — подумал чанбин, мысленно расчленив мандаринку садясь на диван. — но мы её не простим, — залился тошнотворным смехом крис. — цитируешь „кассеты" ? поверх едва заживших гематом, появляются новые. ярко синие с примесью зелёного и фиолетового. с добавлением новой волны злости и обиды. — я сделаю стенку из наших полароидов. хочешь? – из глаз катятся хрустальные слезинки. — я хочу лишь одно.. уйти от тебя. в ответ чан почему-то глупо похлопал глазами. наступая с новой силой, чанбин закапывает себя глубже. чан дрожит от боли, складывается пополам. его выворачивает на изнанку, когда он видит злобный оскал на его лице. но он прощал, прощает и будет прощать. потому что он дорог ему. или потому что терпила. он понял это ещё в тот момент, когда бин накормил его наркотиками и надругался над ним. чан вдруг почувствовал, как в груди вдавливается, проминается под пальцами, под этими аккуратными, вкрадчивыми толчками его дурацкое гипсовое сердце. и он вдруг понял, что знает. знает, что хочет убить его прямо сейчас. в эту новогоднюю ночь. убить так безжалостно, но никак не быстро. он хочет что бы бин мучался, умоляя о пощаде. эта мысль давно живет в его светлой головушке. он укрыл её тканью с клубничным мороженным, переливаясь всеми градиентами счастья. — ты плачешь? — смело поинтересовался крис. — нет. — ничего, — он блеснул крошками брауни, — я поплачу за нас двоих. на языке трещит шипучка, глаз немного подергивает. в груди огромная, чёрная дыра. ещё чуть-чуть и чан сбросит в неё чанбина. он мог поклясться, что из него набивкой лезло потустороннее желание жить — и драться за место под солнцем. вновь губы к губам. чанбин бережно погладил ожог от окурка на запястье, повторил фирменную улыбку и вздохнул: — перед смертью я загадал желание, но вместо счастья у меня появились гематомы. — а я видел сон, — после минутного молчания сознался бин. прошептал он утыкаясь в шею: — несчастный. думал, что чужой. там были мы и каких-то двое детей. они чесали пальцами землю. рисовали. детям вместе взятые стукнуло двадцать, а вот мы с тобой совсем не изменились. я старался не запоминать сон детально, но всё ещё вижу твоё серьёзное лицо и слышу твои слова: «наконец ты вернулся домой, бин». потом мы встретились взглядами с тем чанбином: он снова умер, а я проснулся. слёзы сами текли. щеки наполнились пунцовой краской, а на ушах вновь появилась лапша. кажется она скоро прирастёт к ним. втечёт в кровь и смешается с эритроцитами. но теперь это вовсе не важно. ведь под новый год, первого января на окарине сеула, в почти заброшенной трёхэтажке, было оборвано две студенческие жизни. их найдёт вечером соседка, позвонит в полицию и она будет каждый день ходить в полицейский участок – давать показания свидетеля. концовка жизней бан чана и чанбина внезапной остановилась глубокой зимой.. они навсегда останутся студентами — и навсегда вместе. так и закончилась история манипулятора и жалкого терпилы. но помните – всегда есть куча выходов, скрытых от наших, человеческих, глаз.