Любовь или нож

Он нагло смеялся ему в лицо сидя напротив. Совершенно бесстыдно и откровенно, абсолютно не чувствуя за собой вины и раскаяния. Маленький дьявол во плоти. Эймонд ненавидел его всю свою сознательную жизнь, не простил ему своего увечья, пусть и научился спустя года жить с ним. Его вспышка агрессии на семейном ужине была лишь каплей от того бурного потока, который бушевал у него внутри. Он бы с удовольствием сам приложил нахального племянника лицом о стол и не только. Сколько раз он представлял, как лично вырежет ему глаз и поставит в его в заспиртованной банке себе на полку в качестве платы и заслуженного трофея. Но всем этим мечтам едва ли суждено сбыться. Чтобы лишний раз не выходить из себя, Эймонд старался не пересекаться с Люцерисом. Он не мог удовлетворить свое желание, а лишний раз разжигать внутренний гнев не хотелось. Уже не хотелось. Зато Люк, видимо, считал иначе. Он то и дело оказывался в его поле зрения. Часто приходил на тренировочный двор, стоило только Эймонду появиться там. И смотрел он слишком пристально и внимательно. Эймонд старался не думать об этом, забываясь на поле боя с любимым оружием в руках. Но цепкий взгляд двух черных умных глаз то и дело заставлял отвлекаться. Он как и прежде не проигрывал своих поединков, но удовлетворения от них стал получать меньше. После очередной такой тренировки он хватает ничего не подозревающего мальчишку в одном из коридоров и со злостью припечатывает лопаткам к стене. — Еще раз увижу тебя на площадке во время своей тренировки и клянусь богами, сломаю тебе обе ноги, чтобы ты не смог больше туда приходить. — Но нам не запрещено приходить. Мы можем присутствовать там в любое время, — он поднимает взгляд своих красивых, в обрамлении бархатных черных ресниц, глаз. Его голос звучит совсем невинно, с долей очевидного непонимания. Но пламя на дне зрачков говорит об обратном. — Я знаю, что ты делаешь это мне назло. И поверь, я бы с удовольствием уже давным-давно вонзил бы лезвие своего кинжала в твой глаз. Но я не могу этого сделать. Поэтому ты решил, что можешь безнаказанно продолжать раздражать и злить меня словно назойливая муха. Однако тебе лучше поверить мне на слово и прекратить свои детские попытки вывести меня из себя. Если ты решил, что стал центром моего мироздания и главной целью в жизни, то это не так. Мне глубоко наплевать на тебя. Единственно, что мне от тебя нужно я получить не могу, а в остальном ты мне интересен не больше, чем грязь под ногами. Поэтому лучше уйди с дороги и прекрати мозолить мне глаза. — Глаз… вы, наверное, имели в виду, дорогой дядя, — кривит губы в усмешке Люк. Эймонд с силой хватает его за горло не в силах удержать себя в руках. Никто и никогда еще не смел так разговаривать с ним. — Маленькая дрянь. Когда-нибудь ты поплатишься за свой гнусный язык. Хотел бы я вырезать его и скормить собакам. — Вам бы лучше определиться, чего вы хотите больше — мой глаз или язык. Эймонд с силой отталкивает его от себя. Так, что Люк едва не падает на каменные плиты, но все же успевает схватиться за стену. — Мне плевать на тебя, дорогой лорд Стронг. Единственное чего я хочу — это больше никогда не видеть тебя. Он разворачивается и уходит в противоположную сторону. — Это будет не так просто устроить, дорогой дядя, — кричит ему в спину Люк и потирает шею, на которой недавно побывали чужие пальцы. Люк даже и не подумал внемлить совету дяди. Он преследовал Эймонда едва ли не по пятам. Словно тень следовал за ним. Эймонда это раздражало и приводило в недоумение одновременно. Он не понимал, чего тот от него хочет. Он и так уже получил его глаз, что еще нужно этому маленькому ублюдку? Возвращаясь в свои покои из купальни после тяжелого дня, он затворяет за собой дверь, которая все время находится под стражей, и на секунду теряет дар речи. В его любимом кресле возле которого возвышаются горы книг сидит Люк. В руках он держит один из его толстых фолиантов. — Ты совсем что ли из ума выжил? Как ты посмел сюда войти? — Ты усердно меня игнорируешь, дядя. Я решил, что здесь наедине у тебя этого сделать не получится. — Проваливай отсюда, пока я не выпустил тебе кишки на ковер. У Эймонда от злости идут красные пятна по шее и груди. На нем лишь легкая нижняя рубашка и такие же брюки. Люцерис откладывает тяжелый том в сторону и встает. — Я не покину стены этой комнаты, пока мы не поговорим. Его голос звучит уверенно и твердо, но плечи скованы, они выдают его напряжение. Эймонд готов поклясться, что впервые видит племянника в таком волнении. — Поэтому ты везде таскаешься за мной, словно бездомный щенок? Тебе так хочется получить хотя бы крупицу моего внимания. Но неужели ты до сих пор не понял, что мне глубоко плевать на тебя? Эймонд подходит ближе, желая насладиться чужим страхом, который так подходит этому смазливому личику. Он частенько слышал, как при дворе Люка называли лордом, который на девицу подобен и мысленно соглашался с этим. Однако Люцерис ни на шаг не отступает, видя надвигающуюся на него грозу. Он лишь нервно сглатывает, от чего острый кадык под гладкой кожей быстро дергается. Подойдя близко как никогда раньше, Эймонд не отказывает себе в удовольствии и пристально разглядывает мальчика. А тот действительно хорош собой. Лицо далеко не с мужскими чертами. Острые углы сглажены нежными округлостями, выразительные глаза в обрамлении пушистых ресниц широко открыты, пухлые губы налиты персиковым оттенком. Он полная противоположность Эймонда. — Не зря тебя все при дворе девкой называют. С таким личиком только на Шелковой улице ошиваться. Уверен, ты сколотил бы состояние побольше некоторых лордов в Королевской Гавани. Люк сначала гневно хмурит брови, но одновременно с этим заливается румянцем. — Что, уже получал подобные предложения? — усмехается Эймонд, не спеша при этом отойти чуть в сторону. Люк зажат между креслом и ним самим. — Если ты закончил с оскорблениями, то я, пожалуй, начну. — Что ты, черт возьми, хочешь начать? — за мгновение выходит из себя Эймонд. — Сколько еще раз тебе нужно повторить, чтобы ты наконец убрался отсюда и избавил меня от своего присутствия. Он хватает его за шею как и в прошлый раз, но сейчас сжимает сильнее. Люк хватается за его запястье, но от себя оторвать не пытается. — Я хочу поговорить с тобой с тех пор, как мы снова встретились. — Правда? И что же ты хочешь сказать мне? Мне осточертели твои наглость и неуважение. — Я лишь хочу попросить у тебя прощения. Я хочу извиниться за то, что причинил тебе тогда так много боли, которую ты носишь с собой по сей день. Глаза Люка стекленеют от копящихся в них слез. — Можешь катиться в пекло вместе со своими извинениями. Они не вернут мне утраченного глаза. Эймонд отпихивает мальчишку от себя и тот падает в стоящее позади кресло. — Все эти годы я ненавидел себя за это. Я молил всех известных богов о прощении. Я так же как и ты прожил все это время с болью и отчаянием в сердце. — При нашей встрече я не увидел в тебе ни капли раскаяния или чувства вины, — ехидно выгибает бровь Эймонд, видя как слеза чертит линию по гладкой щеке. — Я… я боялся тебя, — смотрит на него снизу вверх Люк своими огромными глазами. — Боялся? Очень интересно. А не приходило тебе в голову, что прощение стоило вымаливать не у богов, а у меня? — Я готов… всмысле, — запинается Люк, — я сейчас прошу его у тебя. — Да, просишь. Но не находишь ли ты, что слов тут слишком мало? Эймонд расслабленно садиться на свою кровать. — Что мне сделать, чтобы заслужить твое прощение? — пылко отзывается Люцерис. Эймонд снова улыбается, видя племянника в таком непривычном свете. Таким открытым и искренним в своем желании заслужить его благосклонность, таким послушным. — Для начала становись на колени. Годами ты молил о прощении богов и, наверняка, делал это на коленях. К чему сейчас пренебрегать этим? Люк цепенеет на секунду и смотрит в ответ с искренним непониманием, но в ответ встречает лишь молчание. Он нерешительно встает со своего места, постояв мгновение, опускается сначала на одно колено, затем на другое. Однако голову держит по-прежнему ровно, не склоняет. — Слишком далеко. Нужно ближе. Люк собирается встать, но резкий голос останавливает его. — Нет! Ползи так. Эймонд думает, что сейчас мальчишка взбрыкнет и словно стрела вылетит из его покоев, но ошибается. Люк на коленях подползает ближе к нему, останавливаясь лишь в десяти сантиметрах от его собственных ног. — Надо же, какой послушный. Он чуть склоняется к нему, запускает пальцы в его мягкие темные волосы, зачесывает назад. Но на затылке сжимает в кулак и дергает вниз. Его собственные распущенные волосы касаются щек мальчика. Люк садится на пятки между широко разведенных в стороны ног дяди, склонившегося над ним. — И кто же научил моего юного племянника такому послушанию? Все, что болтают о тебе при дворе — правда? — Я не знаю, что говорят обо мне при дворе, мой лорд. — Говорят, что ты отдаешься любому мужчине, пожалевшего тебя, словно ты продажная девка. — Это неправда, — вспыхивает Люк, — Это все грязные слухи, я не знаю кто их распускает. — О, так в моих руках сама невинность, — продолжает насмехаться Эймонд. — Тебе так нравится унижать меня? — Очень. Нравится видеть, как ты сидишь в моих ногах словно послушная собака, готовая выполнить мой любой приказ. — А может быть она сама хочет их выполнять, — подается чуть вперед Люк, но рука в волосах не пускает его. — Сама хочет? — переспрашивает Эймонд. — Да! — уверенно выкрикивает Люцерис. — И давно ты мечтаешь влезть ко мне в койку? — Я не… — запинается Люк. — О, прекрати. Уже нет нужды притворяться. Эймонд хватает застежки на его дублете и начинает расстегивать. — Я лишь хотел попросить у тебя прощения и… — Закрой… свой…рот. Мне плевать, чего ты хочешь. Будешь делать то, что скажу, — резко прерывает его Эймонд. Люк замолкает, послушно позволяя раздевать себя. Его дублет летит на пол. Он остается лишь в нижней рубашке, шнуровку которой Эймонд распускает до середины груди. — Люцерис Веларион полуголый, стоящий передо мной на коленях словно блудная девка. Зрелище достойное лишь королей. — Тебе так нравится называть меня шлюхой, — вдруг поднимает взгляд Люк. На дне его зрачков пляшут бесы. — И часто ты представлял в своей голове меня таким? Часто думал о том, что будешь делать со мной, если представится случай? Часто фантазировал? Он приподнимается и забирается к нему на колени, заставляя лечь на спину. — Я мечтал лишь о том, чтобы вымолить у тебя прощения. Но если есть и другой способ заслужить его, то я им воспользуюсь. Он кладет ладони на его плечи и склоняется, чтобы припасть к губам в страстном поцелуе. Эймонд от неожиданности теряется лишь на мгновение, следующую секунду его ладони уже сжимают крепкие бедра, перекатываются на талию. Они целуются мокро и жадно. Люк с нажимом потирается промежностью о чужое нарастающее возбуждение. Эймонд снова садится с Люком на коленях, стаскивает с него рубашку. Хрупкое юное тело обнажается, предстает в самом соблазнительном виде перед чужим взором. Эймонд размашисто лижет ямочку между ключиц, заставляя темноволосую макушку откинуться назад. Люк сжимает в пальцах ткань на его плечах, тоже желая добраться до обнаженной горячей кожи. Пока его грудь вылизывают и покусывают, узкие ладошки перемещаются выше и зарываются в серебро волос. Они мягкие и гладкие на ощупь, такие как он всегда и представлял. Он отрывает Эймонда от груди, чтобы снова впиться в его губы новым поцелуем до тех пор, пока его не переворачивают и не укладывают на спину. Эймонд подминает его под себя и разделывается со шнуровкой на штанах. Те летят вслед за рубашкой. Люк бесстыдно разводит ноги в стороны, демонстрируя самые интимные свои части тела. Эймонд спускается с поцелуями к мягкому животу. Его длинные волосы щекочут слишком нежную кожу на внутренней поверхности бедер. Люк выгибается навстречу ласкам и начинает едва слышно постанывать. Эймонд припечатывает его ладони к постели по обе стороны от его головы. — Пришел ко мне и рассказывал о том, как денно и нощно молил о прощении богов. А на самом деле мечтал только о том, как бы залезть ко мне на член. Сколько же в тебе похоти и лжи? — Столько же сколько в тебе ко мне ненависти. — Седьмое пекло, — ругается старший и снова набрасывается с поцелуями-укусами. Люк тоже избавляет его от одежды, добравшись наконец до вожделенной кожи. Она мраморно-бледная с просвечивающимися венами-реками. Холодная на вид, но горячая наощупь. Люцерис скользит ладонями по поджарым бокам, груди, плечам. Склоняется с поцелуями под острую нижнюю челюсть. Жарко дышит в ухо, вылизывая при этом чувствительный хрящик. Эймонд же сжимает до синяков крепкие ягодицы сильнее вжимает в себя. Люк жжет поцелуями-укусами его шею. — Полегче, мой маленький лорд. Я не хочу, чтобы к завтрашнему утру моя шея превратилась в одно сплошное кровавое пятно, которое ничем не скрыть. — Тебя заботит, что о тебе подумают? — отрывается от него Люк. Его губы распухли и налились кровью. Эймонд с нажимом проводит по ним большим пальцем. — Заботит. И именно поэтому при дворе никто не смеет распускать обо мне слухи. — Мне плевать, что говорят обо мне. Пусть болтают, что захотят. Эймонд снова укладывает его на спину, сам садится между разведенных ног. Скользит большой ладонью по груди, животу, бедрам, спускается к промежности. Люк дышит часто, загнанно, смотрит в глаза не отрываясь. — С кем ты уже делал это? И не ври, что для тебя все впервые. Я не поверю ни единому слову. — Какая разница? — Хочу знать, у кого ты учился для того, чтобы сегодня прийти ко мне. — У шлюх на Шелковой улице! — У женщин? — Там есть и мужчины. Тебе ли не знать об этом. Как бы ты ни старался блюсти свой идеальный образ, слухи просочатся даже сквозь глухую стену. Эймонд дает ему звонкую пощечину. Не слишком сильную, но достаточную для того, чтобы голова резко мотнулась в сторону. Люк порывается встать, чтобы ударить в ответ, но Эймонд заставляет его лечь снова, прижав к горлу предплечье. — Я ценю твои старания. То, как стремился стать опытным для меня, пренебрегая даже своей репутацией ради этого. Но запомни, это ни на йоту не сделает тебя более значимым для меня. Если хочешь быть моей подстилкой — хорошо, я не против. Но о большем даже мечтать не смей. — А мне большего и не нужно, — шипит ему в лицо Люк. Губы Эймонда снова кривятся в злой усмешке. — Хорошо, — он встает с кровати и как есть голый подходит к столу. В следующую секунду в руки Люка летит изящный стеклянный пузырек с маслом. — Тогда за дело. Люцерис поднимает на него глаза. — Ты думал я сам буду тебя готовить? Надеюсь, это последний раз, когда ты приходишь ко мне неподготовленным. Люк смотрит в ответ своими огромными глазами словно загнанная лань, однако вслед за этим его глаза сужаются в хитром прищуре. Он подбирает с простыней пузырек и откручивает его. Блестящая жидкость льется тонкой струйкой на его ладонь. — С чего же, дядя, вы решили, что подобный раз вообще будет? Он садится так, чтобы быть ровно напротив Эймонда, широко разводит перед ним ноги, чтобы ничего не мешало обзору и с легкостью вводит в себя первый палец. Мышцы поддается давлению слишком легко. Люк опирается на одну руку позади себя и откидывает голову назад. Другая рука продолжает растягивать мышцы. Хотя подобное слово сюда подходит не совсем. Пальцы легко скользят внутрь и, судя по всему, не приносят мальчишке никакого дискомфорта. Эймонд готов поклясться, что ничего более горячего в своей жизни не видел. Он подходит к нему снова. — Откуда ты только взялся? Не иначе из самой преисподней. Столько похоти и разврата может носить в себе только дьявол, при этом сотворивший себе лицо ангела. Жгучим возбуждением сводит низ живота, каменные мышцы бедер изнемогают от напряжения. Эймонд снова устраивается между раскинутых в стороны стройных ног. Люк обнимает его за шею и низко шепчет на ухо: — Ты будешь волен брать меня в любое время, когда тебе вздумается. Но только есть одно условие. Ты всегда будешь снимать повязку. Эймонд дергается, но Люк не отпускает его плечи. — Зачем? — не понимает тот. — Хочу видеть твое лицо таким, какое оно есть. — Таким, каким сделал его ты. — Может и так. Поэтому не думай, что мне может быть противно или неприятно. Художник не может возненавидеть свое творение. — Я уже говорил, что хочу вырезать тебе язык? — И скормить собакам. Да-да, я это уже слышал. Эймонд стаскивает с головы повязку. Его волосы, больше ничем не удерживаемые, падают на лицо. Люк аккуратно заводит пряди за ухо, полностью обнажая шрам и глазницу с сияющим синим сапфиром. — Ты очень красивый, — шепчет, не в силах отвести взгляд от чужого лица. — Всегда мечтал увидеть тебя без нее. Люк аккуратно касается кончиками пальцев неровного шрама. Эймонд, словно прирученный дракон, молча смотрит на него. Люцерис нежно прикасается губами к щеке, чуть выше и поцелуй остается на шраме. — Прости меня, — выдыхает на ухо еле слышно. У Эймонда в груди сердце бешено бьется о ребра. Он не понимает, чего хочет больше — сбросить его руки с себя или утонуть в их нежности. — Совсем не обязательно было шляться по борделям. Я бы сам тебя всему научил. — Я был там всего пару раз. — Это уже на два больше, чем следовало бы. Эймонд приподнимает мальчика за поясницу и усаживает к себе на колени. Тот понимает намек и опускает вниз руку, аккуратно направляет член в себя. Эймонд придерживает его, позволяя пока самому определять степень проникновения. Но Люк во вкус входит быстро и спустя несколько минут набирает быстрый темп, пропуская его в себя полностью. Эймонд крепко держит его за бедра, позволяя управлять процессом, но недолго. Он валит его на спину, подхватывает одну ногу под коленом и меняет угол проникновения. Люк звонко кричит от разливающегося внутри удовольствия. Белые плечи Эймонда покрываются розовыми полосами царапин. Его белые волосы каскадом падают по обе стороны от головы Люка и тот жадно вдыхает их запах, сгребает в кулак на затылке. — Я кончу в тебя, — предупреждает Эймонд. — Хорошо, — выдыхает Люк. Ему, если честно, глубоко плевать на это. У него бешено колотится сердце, а пелена удовольствия застилает глаза. — А я думал ты меня выгонишь, — говорит Люк, лежа спустя час на ровно вздымающейся груди и перебирая в пальцах длинные пряди волос. — Как можно выгнать человека, который добровольно перед тобой ноги раздвигает и в себя пальцы сует. Люк поднимает голову и упирается подбородком ему в грудину. — Это единственная причина? — Мы ведь уже обсуждали это, — зевает Эймонд. — Я думал… это была часть игры, — теряется Люк. — Успокойся. Я хочу сыграть с тобой еще во множество игр. — А я, может быть, не захочу, — гордо вскидывает кудрявую голову. Эймонд сначала улыбается, а затем начинает смеяться. — После того, что ты тут устроил, никогда в жизни не поверю в это. Он обхватывает ладонью его шею под челюстью, обводит контур губ большим пальцем. — Ничего, мой лорд, теперь я возьмусь за твое воспитание. Люк вбирает в рот его палец и начинает посасывать, а потом слегка прикусывает подушечку. Эймонд шипит от неожиданности. — Или я за твое, — сверкает глазами Люк.