Дураки

      Снег хлопьями сыпется с самых небес, странным танцем опадая на все поверхности, которые только мог достать. Коротко постриженый рыжеволосый юноша с интересом следит за движением пролетающих мимо окна шестилапых балерин. — Выглядит так волшебно... – тянет он, опираясь локтями на заставленный разными растениями подоконник. — Замерзшая вода, – поправляет его его мрачноватый близнец, недовольно истребляющий его взглядом все это время. — У вас семейное – не знать ничего о слове "романтика" и "фантазия"? – едко встревает в разговор, сразу занимая позицию брата, человек с настолько бледной и белой кожей, что снег рядом с ним кажется серым. — А у вас семейное получать по физике и биологии "два" и искать во всем магию? – встревает второе лицо, без темного макияжа.       Наблюдатель за снегом лишь цыкнул. Спорить желания не было. А вот шагнуть вперед, в самый глубокий сугроб под окном – еще какое. — Я гулять! – Гордо объявляет он, поправляя свой теплый свитер красными пальцами, в ту же секунду выбегая в дверь, не накидывая даже пальто. — Рыжий черт! – летит вслед от главы клуба "Птиц", в котором все мирно занимались вышиванием, выращиванием разной домашней ереси и вязанием спицами.       Но "рыжий черт" лишь хохочет, сбегая по лестнице, спотыкаясь от скользкости хлюпающих от грязи растаявшего снега ступеней, придерживая очки и иногда съезжая по перилам.       Прошаркивая изляпанными, когда-то белыми ботинками по никогда не вымываемому полу, он спрыгивает с пяти ступенек прямо в снег, выбегая во двор, вставая где-то под окнами их комнаты. Он машет рукой стоящим за стеклом ребятам, улыбаясь во все оставшиеся после драк двадцать шесть зубов.       Юноша вычерчивает своими следами круги и спирали, бегая по заваленному асфальту, иногда по газону и бордюрам, промерзая до каждой нитки вязанного его любимым близнецом свитера, обрушаясь то в сугробы, то на лёд "очищенных" дорог, прекрасно зная о всех своих будущих синяках и ссадинах, которые кое-чьи изящные руки с нежностью и под недовольное ворчание будут обрабатывать украденной из медпункта зеленкой и самодельной мазью для ран.       Он хохочет, улыбается и погружается лицом в сугроб, делая на том отпечаток ангела, а спустя пару секунд его голову резко одергивают за волосы от сборища замерзшей воды, заставляя подняться на ноги. — Рыжий, ты сумасшедший! – твердит ему его любимая птичка, к которой он сразу же, как мерзлый птенчик, жмется, заражая огромным количеством снежинок и влаги. — Давай танцевать! – наласкавшись, тащит его по двору татуированная головная боль. — Какие танцы? На улице мороз! – все же поддается "правильный мальчик", обхватывая прогнувшегося назад в спине парня под талию, не давая упасть и позволяя сделать какое-то танцевальное движение, поднимая за его спиной ногу. — Тут так хорошо! – только и смеются ему в ответ, таща круговыми движениями обтаптывать неслипающийся из-за мороза снег. — Рыжий! – пытается до него докричаться птица, но смиряется, стоит крысе спрятать морду в сгибе его шеи, опаляя ее сбитым дыханием. — С тобой не холодно. .. – поднимая чужую руку и держась за нее, парень прокручивается под ней, отлипая от чужого своего тела. —Рыжий.. – в охапку притягивая к себе неугомонное тело, вздыхает большая птичка.       Тот сжимает руки плотнее на обжимающем, промокшем фиолетовом свитере с зелеными квадратиками на груди и на горле, что чуть кусается то-ли теплом после мороза, то-ли шерстью, утыкаясь носом с крупной горбинкой в яркую макушку. На плечо, покрытое длинными, светлыми и выбеленными снежинками волосами, ложится совсем побледневшая ладонь, пока другая сжимается в чужой, такой же обледенелой руке.       Он тянется своими губами к чужим, привставая на носочки, не прекращая кружится, уже в более медленном танце, начиная отдаленно слышать откуда-то сверху одну из песен Земфиры. Стоит на секунду поднять взгляд, как сразу видит высунувшуюся голубую голову голову и руку с магнитофоном, а рядом копию его партнера по танцам. Но он долго не смотрит на оставшуюся в тепле парочку, чувствуя, как чужие тонкие, покрытые черной стойкой помадой губы накрывают его, обгрызанные и розовые даже без красок, проходясь жарким и мокрым языком то по нижней, то по верхней губе, проникая в рот, все замедляя странную смесь танго, вальса и еще чего-то.       В горле, в руке и в боку жарко от чужого тепла. Чужое дыхание скребет глотку, ловкий птичий язык ласкает его, крысиный, поддающийся ласкам как и его хозяин, тающий как льдинка от окружившего тепла среди минусовой температуры. — Домой? – прерывает поцелуй блондин. — Хера с два. – шипит лишенный ласки и тепла крысеныш, зло вцепляющийся засосом в открытую, бледную, а теперь еще и покрытую мурашками шею. — Ты знал какой ты сученок? – доносится на выдохе сверху. Только замечая приоткрытый чужой рот, Рыжий тут же въедается в него поцелуем, требовательно и напористо прося ласки. — Ты меня уведомлял.. – доносится среди очередного слюнообмена и обжиманий губами. — Сученок.. – тихий диагноз ласкает горло. *** — Какие танцы? – сладко тянется от одного. — Ужасающие и видимо больные. – скептически доносится от второго. — Нет-нет, ты не понял. Это песня. Сейчас после проигрыша заиграет этот момент. – пытался добиться желанного ответа Мертвечуга. — Понял я, понял.. – Тень почувствовал, как его висок сверлит что-то гораздо острее и яростней дрели, и от этого чего-то он не смог удержаться, чтобы не глянуть в ответ. — Подпоешь? – раздалось с надеждой в серых, словно пасмурных небесах, глазах, отведенных от танцующей пары, которая начала вальсировать будто в такт песне, еле слышной внизу.       Те самые строчки заиграли. — Ты спросишь меня: "Какие танцы?" — На улице минус двадцать... — Отвечу: бери вазелин... И бежим целоваться! — Дурак.. – треплет его за косички, что совсем скоро, судя по их неопрятному виду, сваляются в дреды. — Скажи спасибо что я твой дурак, а не вон тот, который вместе с бедной стервой следующую неделю проведут в температуре и кашле. — Прямо как ты из-за вчерашнего.. И он не стерва, а Стервятник. — Он не похож на Стервятника, а смахивает скорее на стерву. Да и я что виноват, что... — Да, виноват, ведь не надо было выбегать, пусть не в одной кофте, но в одной куртке на голое тело и в шортах, на снег, откуда я тебя потом тащил. — Ну скажи же что я лучше того дурачка? — Вы оба дурачки, но тебя я очень и очень сильно люблю..       Магнитофон не падает лишь чудом, закидываясь в комнату, когда согревающий поцелуй настегает и эту парочку. Теплый. Нежный. И... — Глупый... Глупый... – шепчет на это невинное прикосновение к губам Мертвец. — Больной... – проклянает его Тень в ответ, чувствуя отирающийся нос на своей шее. – Это у всех крыс есть привычка тереться лицом о шеи других? Для чего? — Так крысы ласкаются с избранниками, чтобы в случае отказа или неправильного поступка просто перегрызть тому глотку. – Мягко намекнул на глупость того вопроса посиневший от открытого окна мальчик-болезнь. —Буду знать.

Дураки.

***

— Мне жарко... – жалуется закутанный друзьями в какой-то странный кокон Рыжий, отворачиваясь от почти прислонившейся к его губам чашке с отваром, которым его отчаянно пытались напоить из рук, так как обмерзшие ладони взъерошенной от кутанья и сна макушки тоже были скованы одеялом.– Эта хуйня горькая и странно пахнет.. — Братец, Стервятник может сказать точно такое же про тебя, но от чего-то он молчит и терпит. – Показывает ему язык старший брат. — Мертвец, ты вообще помалкивай. Какой пример младшему тогда своим выходом подал? – Поднял тонкие брови вспоминаемый, что-то кашеварящий в котелке, который позже он так же собирался влить в рот привереде. — У Рыжего своя голова есть, чтобы думать как поступать, он не маленький. – заступается за своего парня более светлый близнец. — Я не уверен что у Рыжего в этой голове есть мозги... – Отрицательно мотает лицом голубая крыса.       Тихий и хриплый посыл по самые далекие приключения заставил пройтись волне хохота по закупоренной душной комнате в сигаретном дыму.

***

— Что ты меня караулишь? – вжатый в подоконник юноша повернул голову паралельно плечу, чувствуя чужие сухие губы у себя на щеке, а потом и на своих же губах. — Потому что мои нервы вместе с моим ментальным и физическим здоровьем уже пошатаны, отчего я слежу, чтобы ты вновь не сбежал на улицу, откуда мне тебя потом тащить, а дальше долго и сложно лечить, стараясь ужиться с капризулей внутри тебя, – флегматично заметил принадлежащий Рыжему клювоносый, тыкающийся тому же в ключицу, шею, плечо и макушку лицом. — Я не маленький, – грозно подмечает рыжий крыс. — Да, не маленький, но зато ëбнутый на всю голову. – Идет откуда-то из-под кровати. — Как и ты... – уже другой близнец совершал отчаянные попытки обезопасить свою половинку, уложив на кровать, не дав замерзнуть и сдохнуть на грязном полу.

—Дураки. – Четко ставится диагноз.

***

Ты спросишь меня:

"Какие танцы? На улице -20!"

      Отвечу:

"Бери вазелин и... бежим целоваться!"