Спасибо

       Он смахнул волосы со лба Курильщика и пихнул бутерброд больному в нос. Потом исправился. Попал за сразу щелкнувшие зубы и насладился видом закашлявшего хлебными крошками.        — Видишь? Больных лечат за-бо-той. Заботой. Как я сейчас. А не мучительными испытаниями, призванными подготовить будущий труп к загробной жизни. Только представь, какой ужас ожидает нас с тобой, стоит Сфинксу прознать о хвори? Залечит до смерти.        Теперь крошками засмеялись.        — Если не хочешь, верни мне, — изжаловался съевший свою половину, не сводя взгляда со с трудом поглощаемой части, из которой вот-вот выпадет трёхдневный сыр.        Перестав держать остатки бутерброда губами — сыр всё-таки вывалился на плед, когда остальное в руку — Курильщик отозвался:        — Горчит.        — Недоволен? Такова цена за все хорошее в мире.        — Пить хочу.        Фыркая, Табаки перетянул плед на голову и поймал огрызанный сыр.        — Тумбочка ждёт тебя, но остерегайся пылевых монстров: они любители полакомиться страданиями бедненьких, несчастных и, в общем-то, обделенных судьбой. — Курильщик не успел выразить недовольство ничем, помимо взгляда, — так что не притаскивай их ко мне.       — Принести закрытый чайник?        — Курильщик, детка, я поражен твоей самоотверженностью, конечно, неси! Неси все, что найдешь, если сможешь, только Никого не надо. Неси трубки, бусы, сигареты, сухие пряники, неси совесть Лэри и тряпку Македонского. Неси, в конце концов, свои вопросы и внимай мудрости старших...        Вдвоем болеть ничуть не лучше: взаимное понимание страданий собрата по несчастью не останавливает моторчик внутри Табаки замедлиться, чтобы меньше слов вылетало из краснолицого чудища. Голова раскалывается, заплетаются ноги, и нравоучения, перемешанные с подбадриваниями на достижение заветной цели, откладываются в памяти шумом. Только бутерброд утешает: горько и вкусно.