Звёздные странники

У каждого человека свои звёзды. Одним — тем, кто странствует, — они указывают путь. Для других это просто маленькие огоньки. Для учёных они — как задача, которую надо решить. Для моего дельца они — золото. Но для всех этих людей звёзды — немые. А у тебя будут совсем особенные звёзды…

Антуан де Сент-Экзюпери

«Маленький принц»

Мы мчимся сквозь густую тучу горящей городской ночи, пересекаем тысячи улиц, оставляя лица малочисленных прохожих где-то в прошлом, за нашими спинами. Сейчас есть только ты, наушники, ветер и песня Ghost — Mary on a cross. Знаешь, я отдал бы всё за то, чтобы жизнь состояла только из этого момента. Когда я задумываюсь о том, что завтра я буду на шаг ближе к смерти, меня просто передёргивает. Господи, как же я не хочу стареть. Сейчас я поворачиваю свою голову, Ли Минхо, и вижу твой идеальный профиль и едва заметно подрагивающие губы; ты сбивчиво дышишь, ведь мы обежали всю планету Земля за несколько часов. Как же я не хочу стареть. Да, Оскар Уайльд ничему не научил меня. К чёрту всё. И вот светофор открывает свой зелёный глаз, наши ноги снова подрываются с места, не жалея подошву, отдавая её на растерзание грязному городскому асфальту. Светящиеся вывески магазинов следят за нашими макушками, а мы бежим, бежим, бежим. Если бы о нас с тобой писали книги, то там бы определенно присутствовал мотив дороги (или бега?). Когда мне было шестнадцать, я увидел тебя в окне тату-салона, тогда ты глянул на меня, как на ребёнка. О, если бы ты знал, каким взрослым ты мне тогда показался. Всё-таки уже работаешь тату-мастером, должно быть, тебе точно за восемнадцать. Когда я всё же надумал соврать, что совершеннолетний и прийти к тебе набить дракона на плече (какая же банальщина), ты сказал, что не хочешь загреметь в тюрьму или схлопотать штраф и отказал мне. Ты же ещё не знал, что я жутко упрямый. Как вспомню, сколько всего случилось за эти два года. С тобой я почувствовал себя живым. Да, прямо тогда, когда в первый раз поцеловал тебя и признался, что мне не нравятся девочки, что я «странный». Помню как совершил каминг-аут, и меня избил отец, а потом я сбежал к тебе в однушку на другом конце города с самым невероятным видом на ночное небо; ты обрабатывал все ссадины, а потом целовал каждую под предлогом, что «так быстрее заживёт». А потом мы сидели на балконе, и ты пытался показать мне созвездие Кассиопеи (я так его и не разглядел, но в следующий раз обязательно всё получится, ты сам всегда так говоришь). Листовки шуршат под нашими стопами, вперемешку с окурками и мирозданием. Кто мы? Зачем мы? Когда мы? Пролетает тысяча мыслей и тысяча машин. Ночной ветер запутался в твоих волосах так, что появилось резкое и эгоистичное желание прогнать его. Только мои пальцы имеют право блуждать там. Слышится недовольный вой шин на повороте, вместе с тем я замечаю твою улыбку, и тут, вместо городской дороги, под ногами остаётся ничего. Я проваливаюсь в озеро своих иллюзий. Что же ты делаешь со мной, Ли-Кассиопея-Минхо? — Мы почти на месте, — раздаётся твой голос через песню в наушниках. Ты не представляешь то, насколько мне дорого каждое твоё слово. Чёрт, я никогда в своей жизни не думал, что смогу когда-нибудь стать зависимым от чего-то, тем более от кого-то. Я понятия не имею, зависим ли ты настолько же от меня, но я точно уверен, что ты слишком много куришь. Я вижу небольшую, горящую ярко-красным вывеску «Tattoos & Estrellas». Именно здесь два года назад я стоял, как маленький мальчик у витрины с игрушками, разглядывал совершенно недосягаемый тогда ещё мир за стеклом. Сейчас мне восемнадцать, я никуда не поступил, от меня отвернулись родители, у меня бывают панические атаки и желание резать своих крошечных друзей, скопившихся на запястьях и вечно гоняющих кровь. А ещё у меня есть ты, тату-мастер с однушкой на окраине, с балкона которой можно увидеть все созвездия. И всё уже становится в разы лучше. Сначала ты смотришь вверх на эту вывеску, а потом опускаешь взгляд на закрытую дверь. В твоих глазах отражаются все огни города, из-за чего создаётся впечатление, что в них живёт отдельная галактика. — Ну что ж, Джисон-и, этот день настал. — Ты поворачиваешься ко мне и кладёшь свои тёплые ладони на мои плечи. — Придумал, что будешь бить? — Ещё сто лет назад придумал, — мямлю я и не могу оторваться от вечности в твоих глазах. Ты натянул рукав своего свитера на ладонь, потянулся к моему лицу и начал тереть мою щеку. Наверное, ты просто в очередной раз захотел прикоснуться ко мне. — И когда успел испачкаться… Мне так тепло сейчас. Ты отворяешь передо мной дверь в тот самый «ранее недосягаемый мир», жестом предлагая зайти. Салон уже сто часов закрыт, поэтому я вхожу в чернильное помещение, легко освещающееся парой оконных глаз. Кажется, будто бы я и правда попал в другое измерение. Свет включается так быстро, что я не успел насладится спокойствием ночных огней. Со стен на меня тут же глянули обои под красный кирпич с многочисленными постерами рок-групп и фотографиями лучших работ здешнего маэстро. Я настолько заинтересованно рассматривал всё вокруг, что не заметил, как ты подошёл сзади и упёрся макушкой мне в спину. Ты такой тёплый. Как кот. Ты выдыхаешь и я чувствую то, как ты жмуришь глаза. Иногда спина оказывается чувствительнее, чем мы можем предположить. Особенно если к ней прикасаешься ты. — Сколько раз за всю свою жизнь ты читал «Маленького принца»? — Вопрос словно удар в челюсть. — Примерно тысячу раз. — Ты начинаешь водить по моей спине указательным пальцем, соединяя на ней звёзды, рассыпанные по моему телу. Ты уже давно их все изучил, поэтому даже через ткань способен узнать их местонахождение. — И какая у тебя любимая цитата? — Я чувствую, как ты будто бы случайно коснулся губами моей шеи. У тебя губы тоже тёплые. — «Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей всю душу». Я чувствую твою ухмылку. Думаешь, так легко принадлежать кому-то целиком и полностью? — Иногда мне кажется, что я отдал не только душу, но и сердце, легкие, печень, желудок, кожу, кровь… — После того как твои руки сплетаются и замыкаются на моей груди, я осознаю, что, благодаря моим красноречию и чувствительности и твоей немногословности, из нас получается замечательный тандем. Я готов стоять так с тобой половину нашей вечности, вдыхать твой прокуренный запах, ощущать твоё тепло, выгонять оставшийся ветер из твоих немного запутанных волос. А другую половину потратить на бег, на то, чтобы наблюдать за твоим частым дыханием. Ты берёшь меня за руку и ведёшь к креслу. Когда я сажусь, ты ещё несколько секунд смотришь на меня и затем целуешь в уголок губ. Я обезоружен, Ли Минхо, мне нечем защититься, я полностью в твоей власти. И тут начинается сам процесс. Раньше я думал, что ты красивее всего именно тогда, когда пытаешься сосчитать звёзды; сейчас я понимаю, что нет ничего прекраснее, чем ты, занимающийся своим любимым делом. Та сосредоточенность и серьёзность, с которой ты подходишь к своим творениям. По коже начинает ползать мелкая игла тату-машинки, а запястье прожигает острая боль, но я готов терпеть. Потому что ты пообещал, что будешь целовать мои запястья, чтобы я не дай бог снова не провёл по ним бритвой. Во сколько лет ты сделал своё первое тату? Так странно, но за эти два года я так и не спросил у тебя об этом. Хотя у тебя всё тело ими покрыто. На них расписана вся твоя жизнь, но я ещё многого о ней не знаю. Но у нас ведь вся вечность впереди. Нам ещё столько предстоит бежать, столько ещё лечить запястья и в кровь стёртые ноги. Всё впереди, всё ждёт нас. Мы, возможно, легкомысленные, местами сумасшедшие и нелогичные, но ведь главное, что мы живы. Ты сейчас рядом со мной, я слышу твоё размеренное дыхание, и моё тело запускает волну мурашек. Мы можем чувствовать, несмотря на всё дерьмо, что нам пришлось когда-то пережить. Мы можем видеть, мы можем слышать, мы можем бежать. Мы, чёрт возьми, всемогущие. Я хочу, чтобы ты тоже понял это, проводя со мной свою вечность. Хотя, если так подумать, я пришёл к этому осознанию только после того, как встретил тебя. Как жаль, что Ли Минхо ужасно немногословный малый. Я даже не заметил, как пролетел час, и на моём запястье появилась надпись «THE UNIVERSE IS OUR FOREST», а сразу под ней расположились пять точек, связанных чёрными линиями, которые образуют кривую букву W. Созвездие Кассиопеи. Было бы слишком очевидно и до тошноты мило, если бы ты набил мне своё имя на моём калеке-запястье. У меня всё-таки присутствует какая-то гордость. Но когда-нибудь… в будущем… Не знаю почему это твоё любимое созвездие. Ты никогда не озвучивал причины, заставляя меня строить различные догадки. И, кстати, пол на твоём балконе до ужаса холодный, я бы сказал — ледяной. И ты постоянно пытаешься показать мне Кассиопею на небе, а я постоянно не могу найти её. Но теперь она у меня на запястье. Теперь ты будешь смотреть на меня даже чаще, чем на звёзды. Во мне поёт мой внутренний эгоцентрист. — Так, сменить компресс нужно будет через часов десять. — Ты так тщательно осматриваешь своё творение, Клод Моне в сером свитере. Затем продвигаешься чуть дальше и целуешь прямо в шрам от первой попытки отправиться в мир иной, а потом берешь вторую руку, такую же «разрисованную» бордовыми экваторами, и оставляешь ещё несколько поцелуев подряд. Зачем ты так поступаешь со мной? Я ведь и так уже летал на луну и обратно, когда ты попросил доказать тебе, что люблю. Ты поднимаешь взгляд, и я тут же становлюсь утопленником. — Я так подумал, пока бил тебе Кассиопею, что нам столько всего предстоит в этой жизни. — Ты продолжаешь топить меня, подлец. — Это ведь только начало. Именно. Ты мне ещё столько созвездий не показал. Астроном. Твой взгляд такой же тёплый, как руки и губы. По моему лицу начинает ползти улыбка. Я молниеносно подрываюсь с места, успев узреть твоё полное удивления лицо. Оно у тебя слишком красивое, ты не с планеты Земля. Смех подкрадывается к моим зубам. Я так счастлив сейчас. Я безмерно счастлив. До луны и обратно. Я выбегаю на улицу, и по моей макушке начинают бить капли. Они не из тех, кто по-злому превращают всё вокруг в мерзкое и мокрое нечто, они наполняют жизнью. Они напоминают о том, что ты способен чувствовать. Ты выбегаешь за мной и тоже смеёшься, и кричишь мне в след: — Подожди, дай дверь закрыть хотя бы, дурачок! У тебя слишком особенный смех. Зачем ты убиваешь меня. — Ли Минхо! — Я кричу на всю улицу твоё имя. Я уже достаточно далеко отбежал от тебя. Я не останавливаюсь, потому что знаю, что ты всегда догонишь. — Ли Минхо! Я не могу перестать смеяться. Я так счастлив. Чего и требовалось доказать, я уже вижу тебя периферическим зрением. Ты светишься. Я правда не знаю, почему ты так любишь это созвездие, но это сейчас абсолютно неважно. Мы снова бежим. Мы вечны. Мы были сломаны тысячи раз, мы тысячи раз зализывали, как собаки, оставленные нам раны. Мы миллионы раз смотрели на звёзды по ночам и лечили наши глаза от того ужаса, что довелось увидеть днём. Сейчас мы свободны. У нас есть мы и жизнь. А ещё есть ночное небо, смотря на которое, я отдал тебе свою душу.