Спящая... красавец?...

Вдвоём или своим путëм,

И как зовут, и что потом.

Мы не спросили ни о чëм,

И не клянëмся, что до гроба.

Мы любим.

Посто любим оба.

Ëсано Акито

***

—А, почему ты тогда мне «да» ответил? — Неожиданный вопрос за завтраком. Матвей просто захотел и остался у Тарасовых, ничего лишнего. —А? Не знаю. Захотел и ответил. Что это меняет? —У тебя до этого что-то похожее было? —Моть, что ты от меня хочешь? Спроси прямо. —Ответь. —Нет. Не было. Я вырос «нормальным», но появился ты. Потом вся моя «нормальность» покатилась кувырком. —Нормальным? То есть, я ненормальный? Больной? —Да, что с тобой? Нормальный ты. Просто замечательный. Что ты от меня-то хочешь? —Да, думал опять… Видишь, боюсь, что ты несерьëзен. Дочь-то оказалась у тебя случайно. —И ты у меня оказался случайно. Но обоих вас я люблю сильно. Тебя — как любимого человека, а еë — как дочь. Опять кошмары? —Нет же. Мы с тобой мало времени проводим. У тебя отдельная семья, а про рабочие дни я вообще молчу… Вот, и кофе невкусен, и замечательное печенье пресно… —Сейчас-то я с тобой. Матвей, слышишь меня? Даже если что-то произойдёт, а оно постоянно происходит, я тоже не уверен, что спокойно отпущу тебя. Это нормально. — Алекс взял его за руку, слабо улыбнувшись. — Не конец жизни, если ты счастлив. —Лëш… Мы можем из-за этого потерять работу… Статья же. — Поляков не поднимал взгляд со стола. Не хотел, думал об этом. — Так добивался… А зря получается. —Ничего не зря. — Мужчина смирился с новым именем. Звучало непривычно, но до мурашек правильно. Только Матвей мог его так звать, никто более. —Зря. Если из-за этого рухнет всë, чего ты добивался и чего я, то будет плохо. —Золото моë, ничего не рухнет. Всë будет хорошо. В любом случае, сейчас всë хорошо, и я тебя люблю. Матвей без спроса пересел ближе к предмету воздыхания. Уложив голову на его колени, парень положил холодную, тонкую руку себе на лоб, прикрыв глаза. —Голова болит… Лëш, давай, как кот вылечишь? Кошмары же вылечил. —Ц… Как же быстро ты под кожу вгнался… — Алексей не убирал руку. Лишь зарылся пятернëй в кудри, что отрасли и выгорели. —Да. Такая я заноза. Сдавать обратно некому, да ты и не пойдëшь. —Как и меня. Как это нас так угораздило?.. Матвей лишь пожал плечами. Легче было об этом говорить. Они оба, фактически, — сироты. —Лëш… — Протянул он. — А что ты бы без меня делал? —Работал и занимался дочерью. —Ты и так это делаешь. —С Алëной вы дружите против меня. Кто там назвал мой стиль одежды «Ленин в лучшие годы»? —Не помню такого. «Граф без денег», это да. Это моë. —Моть, вообще обидно. А ты тогда лягушка. Такая жаба с шерстью. Химзавивкой. —Ц… Я не в том плане вообще спросил. А искал ли бы ты кого-нибудь? Если бы не я же, нас бы не случилось. —Не знаю. Если только в полном отчаянии. Я — человек не семейный. Любить не особо умею. —Кто тебе такую брехню сказал? —Все. Я слишком быстро остываю. Начинаю игнорировать, посылать, отталкивать человека. Ты каким-то чудом этого избежал. —В смысле? — Поляков вообще не понимал слов. Настолько они были противоречивы реальности. —В наипрямейшем. Избегаю и отвергаю. Матвей, я просто хочу, чтобы ты это узнал сейчас, а не когда будет поздно. —Спасибо… Это всегда было? —Спустя пару-тройку месяцев после знакомства. В нашем случае, уже сейчас. Я надеюсь, ты тот самый человек и этого не будет. —Хах… Я сейчас тоже. Я уже не смогу без тебя… —У тебя лоб какой-то горячий… Предлагаю во-первых померить температуру, а во-вторых пойти на кровать. С тобой постоянно спать хочется. Воскресенье же? Останься. Медведь у тебя с собой. —Я не знаю… Это всë как-то слишком быстро… Нормально ли? —Это хорошо. Не всем дано подолгу растягивать удовольствие. В прочем, полгода — это точно нормально. И ничего не быстро. В твоëм случае все два. —Ладно, пошли. Спина затекла на твоей табуретке… Как ты на них сидишь?.. Матвей не успокоился, но решил, что беспокоиться и не о чем. Ведь рядом Лëша, его Лëша, с которым и жуткие кошмары пропали быстро. —Не жалуясь. Всë, если хочешь, что-то возьми. Я не выспался, как и ты. Время ещё девяти нет, а лëг ты часа в три. —Не бурчи. Я обычно в это время гуляю. Точнее, меня выгуливают. — Откровенно сложно не прикасаться к мужчине, а, если уж прикоснулся, то отцепляться. Алекс чуть ли не с разбегу лëг обратно под плед. Ему, костлявому, не нужно было много места. Тарасову нравилось греть графские ножки о Матвея, обвивая его, как плющ. Может, он даже ядовит. —Лëша, спать?.. На эту довольную лисью морду было сложно не смотреть с улыбкой. —Да-а, Моть, спать. Всë, отбасывай свои предрассудки, всë хорошо. — Алексей коротко поцеловал Полякова, прежде чем устроить голову на чужом плече. В такие моменты парень выпадал из реальности. Он перебирал короткие русые волосы, пытаясь даже что-то заплести. У Тарасова был красивый профиль. Нос с горбинкой, широкий лоб, выступающий подбородок… Как гипсовая обрубовка головы, всë идеально. Жаль, что Матвей не умел рисовать. Такой шедевр пропадает!

***

Воскресенье стало официально их днëм. Алекс перестал ходить всегда на каток, только по субботам. —Чем это у нас так пахнет, хозяюшка? — Алексей, как лис вытянул «мордочку», положив еë на плечо в зелëном свитере. —Я не дожил до этого звания. Я не живу у тебя ещё. — Холодно дома. У Лëши дома. — Лëша, ужин это так пахнет. Овощи твои замороженные. Кстати! Залей фунчозу, я забыл. —Не-а… — Он обнял Матвея, запуская холодные руки под кофту. — Я замëрз. Знаешь, сколько там снега? Там минус двадцать пять! —Господи… Человек из Сибири… Нормальная погода. Не ходил бы ты в чëм попало, не замëрз бы. А я следом. Убери руки, холодно. —Нет. Я же говорю, я замëрз. Мне мëрзнуть в одиночку? — Алекс старался смотреть в глаза. Взгляд был у него со стороны холодным, но дома даже ледники Северного Ледовитого океана тают. —Господи, Тарасов… — Невозможно было на него смотреть. Но не смотреть было сложнее. — Ты себя в зеркало видел? —Да, я как всегда неотразим, а что? —Лëша… У тебя волосы дыбом и губы синие. —Бывает. Щас, отойду и всё нормально станет. — Поляков был крайне тëплым. Вот, что значит: «горячий мужчина всегда нарасхват». Матвей, отцепить Алексея ради, начал легонько щекотать его, преимущественно за рëбра. Переросло это в самый настоящий поединок. —Алексей, у меня лопатка. Прекрати сейчас, и никто не пострадает… Прервала его скрипучая дверь. Точнее Алëна, открывшая еë. —Матвей, кухню нам не разнеси, пожалуйста. —Хорошо, постараюсь, если ты обезвредишь своего папаню. Или обезвреживать будет некого. —Эй. Не надо тут моим языком разговарить. И что это за бунт против меня? —Папа, с тем, сколько вы у нас находитесь постоянно, он должен говорить на церковно-славянском? —А я умею… — Парень смог вернуться к ужину на плите, пока Алекса уболтали. Подработка в ресторане даром не прошла. Сервировка даже из чего-то непонятного может сделать шедевр. —Тарасовы! —Не надо так орать! — Алексей специально передразнил его, заходя на кухню. —Алексей, с вас посуда. — Матвей ему улыбнулся, вставая из-за стола. —Почему это? —Ну. Я готовил, Алëна помогала, а ты моешь посуду. —Дя. — Девочка уже свыклась с их отношениями друг у другу. Пусть и маленькая, и много не понимала. —Хорошо, хорошо. Но двое против одного — это слишком. Уже одиннадцать вечера, а Алексей никак не расправится с посудой. —Кто придумал сковородки?.. Как вовремя решил зайти Поляков, чаëк попить. —Чего сковородки? Смотри, — Подойдя сзади, он по обыкновению его приобнял, бесясь за кисти рук, — не надо еë так агрессивно тереть мягкой. Вот, одно движение жëсткой, и всë готово. Это тебе не чугун, который уже сам обуглился. Всë легко и просто. —Хочу и агресивно тру. Нужно мне как-то стресс снимать. —От чего это? —Много, от чего. Я пытаюсь продвинуть в финансирование мой проект со спектаклем по Пушкину, а меня эти хрены ни во что не хотели ставить. — Дëрнув неумышленно рукой, намочилась и кофта Матвея, всё ещё не отошедшего от мужчины. — Прости, рука затекла. —Тебя никто не хочет ставить? У тебя мозгов по-больше ихнего будет. А что именно говорят? —Мол, в балете нет места театральным постановкам, у нас не актëры провинции… А, как по мне, отличная идея для привлечения внимания. Ну, театр у нас сложно назвать лучшим по посещаемости… А они в своей «неидеальности жизни» застряли, будто театр обречëн на отсутствие светлого будущего. —Лëш, начни. Начни сам. Просто с этюдов, наших. Если мы на каких-либо пробах их задействуем, на тебя внимание обратят обязательно. Скажи: «нам нужны отдельные репетиции актëрского мастерства.», ничего сложного же. —Матвей, немного не так это работает… Но, идея хорошая. —Оплата за идею? — Парень, намекая, вытянул шею, подставляя щеку. Алексей закатил глаза, недовольно цокнул, но одарил его поцелуем в щëку. —Вымогатель… Сковородка была последней на сегодня. —Там Флеш твой идëт, пошли. —Если ты меня отпустишь, то пойдëм. — Матвей крепко так зажал Алекса. Не выйти. —Иди, чай будешь? — Поляков до сих пор не мог легко выпускать Лëшу из объятий. А если уйдëт? —Чëрный. —Пол ложки? —Да. Не задерживайся. Так только Алексей Григорьевич может быть таким? Как этот требовательный Тарасов рядом с Матвеем превращается в Лëшу? Его Лëшу, которому и истории из детства не жалко. Как ледники, оказывается, голубо-зелëных глаз тают в одном только взгляде? Да, Матвей в них утонул по самые уши. Алекс же его не бросит? Все мысли ушли на второй план, как только выключился свет в спальне. —Я думал, ты там помер. Давай сюда. — Куда он кивнул? На него что-ли лечь? Полякову осталось лишь глупо улыбаться, пока мужчина не видит, лëжа у него буквально на руках. Ему не сдались эти «Марвел» и «DC», он даже не смотрел на экран и не слушал. «Красивый…» Матвей сам себя поправил, что не только красивый, но и умный, талантливый, харизматичный, дорогой и самый лучший. Не стоит он даже тонны золота, слишком мало.

***

Чëртово первое число… У алкашей начало месяца — всегда празник. А Поляков встаëт уже уставший. Нет, вина своя ещё осталась, хоть и ложная, в душе его. —Алë, привет… Ты не занят? — На улице погода привычная, серая и безжизненная. Матвей остановился у большого окна под самый, высокий потолок в гостиной. —Привет. Ещё не занят… Только десять, Матвей, — в трубке помимо всего шума послышался и тяжëлый вздох, — через сколько тебя забрать? —Если тебе не удобно, не надо. — Парень тараторил, перебивая Алексея на другом конце. — Ближе к часу сможешь? —Хорошо. Поляков сам оборвал звонок без завершения. Он опять один. Точнее, уже. «Бать… Зачем?» Старые шторы задëрнулись сложно, но эффективно работали от солнечного света. Темно, душно и хочется есть. Просидел парень на диване в такой обстановке долго. «Двенадцать. Ничего же не успею!» В цветочном магазине на остановке зазвенели колокольчики над дверью. —Здравствуйте, что интересует? —Можно что-нибудь «долгоиграющее» и в духе ромашек с пионами? —Что насчëт гвоздик? Есть жëлтые и белые. Кому, если не секрет? —Да, так… Отцу. Давайте букет из трёх белых и пяти жëлтых. Матвей и вправду выглядел помято, ведь вопросов больше не возникло. —Всë. К оплате ровно семьсот пятьдесят. —По карте. И, какие у вас обычно девушкам берут цветы? —Смотря, кто. —Ну, цветы она не очень любит. Сильная, независимая и властная. —Бордовые пионы и фиолетовые лилии. Вам какие-нибудь такие отложить? —Нет, спасибо. Досвидания. —Досвидания. Приходите ещё. —Приду. Странно же на него люди оборачивались. Парень в брюках, свитере и с «чëтным» букетом. Алексей найдëт время для звонка. —Я подъезжаю. Карета будет подана минуты через три. —Хорошо. Можешь во дворы не заезжать. Тарасов и рта для вопроса раскрыть не смог. —Его, не его?.. — Матвей до сих пор не мог запомнить даже три цифры номера. Окно открылось. Его. —Долго на дороге стоять будем? Поляков сел, не проронив и слова. Около получаса ушло на дорогу в тишине. Эта тишина была чужда парню, но сил еë бороть не было. —Не надо со мной идти. Если можешь, подожди, я быстро. — Он кинул это даже не глядя. —Матвей. — Пришлось схватить его за руку, чтобы остановить. — Я тут, пока ты не вернëшься. Не надо спешки. Всë хорошо. Кладбище. Чëрные заборчики, памятники… И за миль ни души. Дыхание спирает ещё на входе. Могилу найти не сложно. «Как и говорил, ни дня лишнего…» 1 июня… — …1 января. «А так хотелось…» Незаметно пролетели уже и пятнадцать минут, за ними двадцать… Поляков младший с самого утра не в ладах со временем. —Ты мог… Но чëртов твой Бог. Кому ты меня оставил? Разговоры с мëртвой каменной плитой уже стали нормой, обычаем. —Посажу тут твои любимые Анютины глазки, как мы и хотели, если сад будет. Мне семь было… Алексей начал порядком беспокоиться за парня. «Почти час… Обычно он и двадцати минут не выдерживает.» Было легко отыскать. Единственная живая фигура среди гранита. Подойдя, Тарасов аккуратно положил руку на плечо Матвея. Ему было глубоко плевать на то, насколько Поляков по-психически больно выглядел со стороны со своими разговорами. —Моть… Мне кажется, тебе пора. Оставь Петра. —Господи… — Парень аж дëрнулся. — Да, ты прав… Пошли. — На нëм лица не было. Повернувшись к выходу, Поляков только врезался в Алекса, неглядя. Мужчина слабо обнял Матвея, лишь прижимая к себе. —Ты чего? Со мной всë нормально. —Твои мокрые щëки говорят об обратном. И то, что ты даже не поднял головы. Если я бы маньяком оказался? —Не оказался же. Значит, так надо было. Правда, Лëш, пойдëм. Я правда сейчас в порядке. —На слово верю. — Алекс всë же отпустил. Сев в машину, Поляков был чуть лучше, чем в тот день, перед госпитализацией Петра. Глаза мокрые, красные, взгляд потухший, тело будто ватное. —Всë, спасибо, что подвëз… Пока? Матвей так и кричал взлядом: «не уходи! Придумай что-нибудь, чтобы не отпускать сейчас!» —Нет. Бери Тияру и поехали. Или ты сейчас звонишь при мне Серому, чтобы он приехал. Один ты тут сидеть не будешь. —Хватит твоих приколов. Мне ещё уборку делать. —Я и не шучу. Поехали. Ничего не случится, если ты пропылесосишь потом. —Не хочу я никуда ехать… Я там у тебя буквально уже живу. У меня свой дом есть. —Даже так, можешь не буквально жить, а просто. Матвей. Прекращай детский сад. — Тарасов без спроса вошëл в квартиру. Вещи собаки он собрал быстро, Полякова вещи тоже. — Тияра, давай. Ключи твои я тоже уже спëр. Пошли. Услуга за услугу. —Если я не хочу? Я хочу побыть дома, а не шататься вне его. —Я не спрашивал. Давай. — Пришлось почти силком выпихивать парня из дома. Почему-то Алексей решил, что там небезопасно. —Сел я, сел! Не понимаю, чего ты этим добиваешься! Я думал, что моë мнение тебе хоть как-то интересно. —Интересно. В моих же интересах твоя сохранность. Можешь у меня целыми сутками спать, только у меня, чтобы я лишний раз не беспокоился о тебе. Если хочешь какую-то ещё взятку — скажи. —Какую взятку?.. Тарасов вëл быстро, но аккуратно. Опять эта тишина. Радио не сделало ничего. Поляков в упор не собирался смотреть на Алекса. «Какой красивый пейзаж… Сейчас будет дерево… За ним пятиэтажка…» Было жутко обидно, что его так и не услышали. Путь до квартиры был таким же тихим. Мужчина давно придумал, как эту вину заглаживать. —Чай, кофе? —Давай кофе… — Матвею гордость не позволит без приглашений сейчас что-либо делать. Он всë ещё «обижен». —Иди ляг. Ты откровенно плохо выглядишь. —Не хочу. Режим только собью. —Я не хочу с тобой ругаться. Открой окно и просто полежи. На тебе лица нет. Глаза до сих пор на мокром месте. Поляков просто молча развернулся. Не было сил спорить. Уснуть не удавалось. То ходно, то слишком, изнуряюще жарко, то в принципе одиноко. Полежать не удалось. Алëне было сложно не заметить гостя, но являлся ли он в этом доме таковым? —Привет. А, где вы были? Папа так быстро собрался и ушëл, что я ничего не поняла. —Я был у моего папы. Он меня только подвёз. —Почему так мало? Ты папу своего не любишь? —Нет… Просто, он не любит неожиданные визиты, а я не предупредил. —А я тут недавно у мамы была. Они с бабушкой живут. Говорили такие гадости о папе, к себе звали. А я к маме ни за что не уеду! Я папу люблю. — Последнее она сказала шёпотом, как самый страшный секрет. — Мама у меня злая обычно. —Алëн, давай, вы поиграете немного позже? Матвей себя плохо чувствует. Хорошо? — Алексей остановился в дверях с чашкой сладкого кофе. —Хорошо… —Нор… — Алекс обрезал его речь на полуслове одним только взглядом. Как только девочка ушла, он продолжил протесты. — Нормально я себя чувствую. Подумаешь, не выспался. —И из-за этого час около могилы провëл? И я знаю, что не просто стоя. Моть, мне врать не надо. Ничего такого, что ты до сих пор не принял это. Только, враньëм ты делаешь только хуже. Послушай меня хоть раз. Парень без приглашения вяло обнял его. От Тарасова пахло кофе, табаком и одеколоном. Алексей облегчëнно выдохнул. Не умел он обычно разговаривать, дома. —Лёша… — Матвей лежал на мужчине, уткнувшись лицом куда-то во впалый живот. —М? —Я тебя люблю… Но почему? —Должны быть причины? И я тебя люблю, Моть. Не нужно везде искать причину чувств. —Я не люблю никого просто так. —Значит, я буду исключением. Ты и так устал, не стоит об этом всëм думать. Давай доставку закажем? Вообще ничего готовить не хочу. —Давай я. Щас, полежу часок, и нормально будет. Не присмерти я же тут валяюсь. —Ты и так устал. Хотя, с такими помошниками… —Ой, не надо тут про свою усталость. Я просто не выспался. И всë. —Нет. Матвей. Не просто не выспался, а устал. От чего говорить не буду. —Лëша… Что там у тебя есть в холодильнике есть? —Номер доставки и пришедшие алименты. Какое вино будешь? —Я не пью. Щас ещё выскажу тебе всë… —Игристое полусладкое? —Шираз или красное сухое. Не могу твою кислятину пить. —Вот, ты и на ночь согласился… —Да. Леш, ты всë знаешь. Не надо на старые грабли меня направлять. —Я это вслух сказал? — Иногда Алекс и вправду пугал настырностью в заботе. —Да. — Поляков закончил диалог, положив чужие руки себе не спину и прикрыв глаза. Что-то между сном и реальностью, но парень хорошо от этого отдохнул. Алексей ни на сантиметр не сдвинулся, сколько бы времени не прошло. Было обидно за то, что он беспоится о Матвее больше его самого. И получает? — Протесты и забастовки. И ещё это его: «я — ребёнок, накой ему я?», вне разговоров. Кофе остывал на подоконнике, а небо было серым вместо голубого. У парня была странная привычка, просыпаясь, поднимать голову, ещё не разомкнув глаза. —Доброе утро. Как себя чувствуешь? —Нормально всë. Я в порядке полном. Есть только хочу и всё. —Что? Нет, готовить ты сейчас не будешь. —Просто хочу есть. Через полчаса пришла доставка. Матвею пришлось нехотя встать с излюбленного места. —Алëна! Даже причины не пришлось называть, как она тут как тут. —А? О. Сегодня праздник какой-то? —Нет, просто твоему папе лень готовить. Поляков не смог оставить язык за зубами. —Всегда бы так. Не было свеч и роз, но поздний обед в этой компании был по-домашнему уютным. «Может, это и есть та семья, про которую мне батя говорил? В церковь не ходи, не узнать…» Парень приобрëл живой цвет лица и хоть какую-то улыбку. Что у него там в голове творится? Выговорив весь словарный запас Полякову, девочка ушла гулять весëлая и беззаботная. —А я придумал, за что тебя любить можно. — Как и предсказывалось, Матвея нельзя подпускать к алкаголю. —За что же? — Тарасов чуть наклонил голов у в бок, внимательно слушая с лëгкой усмешкой на лице. —Ты отдаëшь всего себя окружающим. Постоянно не против помочь. А помощь не принимаешь. Вообще. —Уверен? —В смысле? Ещё ты красивый, безумно. —Хах… Секрет открою, но нельзя любить человека за что-то. Если ты меня любишь за то, что я красивый и отзывчивый, ты не любишь. Да, я тебе симпатичен, но не любим. —Я не знал… С чего ты это взял? —Опыт. И, исходя из него, не я тебе нравлюсь, а ты любишь меня. —Так и есть. Я люблю тебя безумно. А ты этим бессовестно пользуешься. Эх… Ловелас хренов. Я люблю твою улыбку, руки, пусть и весьма грубые, глаза, хоть и боюсь в них утонуть, и тебя, со всеми тараканами и скелетами в шкафу. А ты любишь меня, пусть и скрываешь это от всего мира зачем-то. —Да, ты Шерлок… — Алексей заметил, что Матвей тянется к полупустой бутылке вина, желая подлить ещё немного, и аккуратно забрал еë. — Тебе хватит. Пошли в зал. Поляков даже не сопротивлялся. Он был не в состоянии даже возразить Тарасову. —Делай, что хочешь, но сегодня я сплю на тебе. Может, это и неправильно, но сегодня мне можно. И кто вообще в здравом уме о таком будет задумываться. —У тебя уже бред… —Почему же? Все вокруг считаю, что наши отношения — вздор и похабщина. Каждый, будь его воля, влез бы к нам в постель без капли смущения. А мы всего лишь два взрослых человека, которые любят друг друга. Неужели это плохо? —Всë, спать. — Алекс попытался накрыть их покрывалом. —Нет. Это крайне хорошо, просто все думают, что отношения без возможности прородить на свет ещё одного человека — не имеют права существования. Даже в Библии такого нет! Поверь мне, я еë знаю хорошо. —Верю, верю. Хватит о нас. —Почему это хватит? Ты меня чуть ли не с того света вытащил, а на нас всегда оборачиваются, как на ненормальных. —И пусть. Пусть думают, что хотят, если в своих отношениях не строится. —Зависть тоже ни к чему хорошему не приводит. Единственное, в чëм я сейчас уверен, что люблю тебя. Остальное же настолько мутное… Хоть на стену лезь. Ты же меня не бросишь, даже если потребуют? —Нет. Даже если потребуют, всë равно буду вечерами к тебе сбегать. Всë равно не женюсь больше. —Да?.. А на мне? —Если только во снах. Моть, если мог, уже бы сделал это. Всë, давай баиньки. — Алексей, несмотря на свою нелюбовь к тактильности, поцеловал парня в макушку, запуская пальцы сквозь пряди. —Спокойной ночи, люблю тебя. — Матвей не устанет это повторять. Он не обладал таким красноречием, как Тарасов, лишь мог прижиматься к Лëше со своим по-детски искреннем и светлым «люблю». —И я тебя люблю. Только посмей мне думать бред о том, что брошу. Никогда.

***

Сколько раз он обещал себе не пить? Но парень каждый раз наступал на грабли: «да, ладно, он ещё одной ничего быть не может.» Ещё как может. Жутко хотелось пить и спать, а голова стала жутко тяжëлой. —Чтоб я ещё раз… —Было уже три бутылки до этого. Новое? Ни капли в рот… Тоже. —Рот мне завяжи, когда опять пойдëт дело к бутылке. А ты переставай курить. Я это легко чую, не переношу. Это правда ни к чему хорошему привести не может. —Хорошо. В бардачке одну нашел, пока тебя ждал. — Матвей и в правду знал в разы больше, чем он. — Что с тобой делать будем? —Не знаю. После обеда домой поеду, неудобно уже у тебя постоянно ошиваться. —Почему? —У меня есть жильё. Тем более, у тебя мы не одни. —Глупые причины, Медвежонок. Никто же не против. С тем, какой пиздец вокруг тебя происходит, я не могу не быть рядом. Слышишь? Я за себя так не переживаю, чем когда тебя одного на кладбище пускаю. Мне есть, что терять и это ты. —Врать не надо. Нет ничего, за что бы ты беспокоился больше себя. —Есть. И это «ничего» лежит около меня. Да, мне хочется знать, где и что ты. Постоянно. По этому и почти не оставляю одного.

***

На душе радости видимо-невидимо. Они с Лëшей наконец останутся сегодня в двоëм. Не придётся рыпаться на каждый шорох, боясь обломать занавес из лжи про «дружбу с твоим папой, Алëн». Ещё и день такой… Солнечный. Придя, он молча закрыл глаза сидящему на стуле спиной с двери Алексею, положив на стол букет из тëмных пионов и лилий. —Так… Собака, корица и выпечка… Ourson? —Чë? —В любом случае, я угадал. — Ухмыльнувшись, Тарасов положил его руки на свои плечи и, потянувшись, поцеловал в губы. —Что это означает? —У тебя есть Сергей. А у меня, может, и погрешность в произношении. —А ещё у меня есть ты… И всë на печеньки. —Чтож… Начинаем? —Ага, бегу и падаю. Пакеты разбери, ща найду что-нибудь. Масло оставь, там надо мягкое. И цветы в вазу поставь. —Вот наглость… А по какому поводу — то? —Второе счастье, я знаю! — Как же быстро ускакал Поляков, оставляя разве, что фантомное тепло рук и пакет. «Так… Это мы положим сюда.» Зелëная коробочка с ленточкой осталась в рубашках. Матвей нашëл странную футболку… Института? Ладно, она была в пору. «Нет, похабщина.» Что-то чëрное в полосочку в самом дальнем углу оказалось пижамой. Чëрно-белой, полосатой. «Самое то.» Что-то неприятно кололо около шеи. «Женское? Каким местом?!» В прочем, штаны-клëш по колено и футболка, даже женские, парень решил оставить себе. —Как успехи? —А как должны быть? В театре всë хорошо, и мне не о чем страдать. —Опять ты про работу… Ещё хоть раз про это заикнешься — домой поеду. —Хорошо, хорошо. Рецепт, хоть, скажи. — Алекс поднял голову на Матвея. — Где ты это взял? —У тебя в шкафу. Не знал об этом твоëм «скелете», и если будешь ещё похожее покупать, бери размер больше на два где-то. «Ахуеть. Оно там пролежало шесть лет…» —Ладно, — Тарасов мутно поменял выражения лица, — что там по рецепту? —Что ты так на меня смотришь? Будто бывшую увидел… «Не поверишь…» —Не… Просто не сразу вспомнил, от куда он у меня. —Смотри… После окончательного смешивания ингридиентов, тесту не требовалось отдыха в холодильнике, по этому Поляков даже слишком легко делал печенье с «мраморной» верхушкой и повидлом сверху. —Я в твою муку лезть не буду. — Алексей с ходу отказался во имя своих нервов. —Если Мухаммед не идëт к горе, она берëт инициативу на себя… — Выложив с половину противня, Матвей «невзначай» заморал графский нос. —Матвей! —М? — Как же просто у парня получалось играть в дурачка. —Держи свои руки при себе. —Я ничего не делаю. Тарасов лишь тяжело вздохнул. «Ему двадцать пять или пять?» Поставив в разогретую духовку изделия, парень выставил таймер и сел на стул. —Чай? —Какой? Мелиса из нового есть. —Я там шиповник вижу. —Мëд, сахар, варенье? —Варенье. Нужно тебе привести из голубики… У меня как раз осталось три банки. В этот раз даже не приторное. —Хорошо. С следующий раз, это когда? —Не знаю… Когда опять из дома сбегу к тебе. —От кого ты там сбегаешь? —От проблем, тишины и себя. А ещё времени. —Единично сбежать не хочешь? —Не могу. Там ремонт ужасный, но есть. А брать деньги за то, что поменяют… Сам понимаешь. —Что с того? Можно же там просто не жить. —А где? —У меня. Места будет по-больше, и советской атмосферы нет. Тебе же нравится эта идея. —Нравиться — нравится, но я расклеюсь. Появятся проблемы в театре и в голове. Лëш, я это уже проходил. —Какие это ещё проблемы? —Глобальные. В прошлый раз я чуть не лишился места в училище. Факт того, что у меня получилось одно, даëт мне понятие, что получается всë, а это не так… Не самый приятный разговор оборвал стук в дверь. —Ты кого-то ждëшь? —Сиди, я открою. Вот именно, что ровно никого не жду. — Открыв дверь, на пороге показалась высокая женщина в пуховике и с Алëной около. — Привет, Алëн. — Подняв глаза, мужчина резко переменился в лице. Взгляд стал холодным, как и тон голоса. — Что ты тут забыла? —Алекс, какое гостеприимство… Да, так… Планы появились. Матвею стало интересно, кто же там так нервирует Алексея. —Чек за такси мне не предъявишь? Если всë, что ты хотела сделать — привести обратно Алëну, то до свидания. Тем более в пьяном виде. —Нет… Алекс, я устала одна. Я признаю, что была такой дурой в тот вечер… Поляков, всë прекрасно слышав, решил выйти в коридор, хоть девочку от них увести. Он прекрасно знал, какие эмоции вызывает у Тарасова эта женщина. —Это ещё кто, Алекс? Что он тут делает, в твоей квартире? —Матвей! — Девочка ему сразу же заулыбалась, подходя ближе. Она быстро умела раздеваться. —Привет, солнце, иди пока к себе. Я? Не скажу, что рад знакомству, Матвей. — Подождав, пока детские уши удалятся, он подошёл ближе к женщине. — Я тут живу. А ты, — парень бросил на неë оценивающий взгляд, — как я вижу, даже не собираешься вставать на моë место. — Да, Алексей его сильно поменял. — Вот именно, что ты была дурой и остаëшься ею. Свали по-хорошему, Лëша занят мной, а не твоей ехидной пиздой. — Не разрывая зрительный контакт, Поляков перекинул свою руку через плечо Тарасова, приобнимая. — Не надо затирать мне про свою безграничную любовь, поздно. —Какая дерзость. Молоко на губах не обсохло, чтоб мне так дерзить. Как ты думаешь, кто ты ему? Хах, очередная давалка? —А ты, нет? Всë, поезд ушëл, катер уехал. Безвозвратно. Тем более безработной ты никому не нужна, кроме своей мамы. Ебись конëм в свою страну оленью и больше тут не появляйся. — Он крайне грубо захлопнул дверь перед самым еë носом, как только бывшая Алекса открыла рот. —Жестоко… — Алексей поймал себя на том, что и слова не проронил за всю ругань. —Переживëт. Нехрен к тебе клеится. Ты занят и точка. В следующий раз я еë убью, предупреди. — Обвив обеими руками шею, Матвей с влюблëнной улыбкой коснулся кончиком носа противоположного. Алекс же обнял его за талию. —Теперь наш с тобой отдых коту под хвост пустился… Всë ещё хочешь на ночь остаться? —Это не обсуждается. Я остаюсь, если позволишь спать на тебе. Я жутко соскучился за две недели. И в правду, прошлые выходные Алексей потратил на дочь, за что его винить нельзя, а Матвей устроил себе двое суток сериалов с Серëжей. —Я тоже. Но… — Он так и не договорил. —Не думаю, что от неë нужно будет прям бегать. Мы всегда справляемся. На кухне запищал таймер духовки, и квартира дальше ожила. —А почему ты у нас так часто бываешь? — Девочка сидела и пила чай со свежим печеньем, обращаясь к Матвею. —А ты против? Я живу один и дома иногда скучно. Тем более, твой папа не так уж и против. —А тебе около папы спать не тесно? —Нет. Вот, у тебя бывают кошмары? —Да. Их нельзя рассказать, а то сбудутся. —И мне тоже дома они снятся. А около твоего папы не так и страшно. Ты ведь тоже когда страшно к нему спать приходишь? —Да. Но ты же такой взрослый. —Алëн, взрослые — тоже люди. И мы можем бояться чего-то. Это нормально. Вечером, почти ночью, Алекс залез под одеяло к Полякову с тарелкой печенья и чаем. Величественная ваза с цветами перекрывала часть телевизора, стоя на тумбе. —Вот видишь, дочь нам не особо помешала. Что мой медвежонок выбрал для просмотра? —Лëша… Ничего… Я хочу лежать с тобой в обнимку и разговаривать пол ночи. Ты опять курить начал? —Нет. Одеколон сменил. Ради тебя же полгода бросал. — Поставив на прикроватный столик всë из рук, Тарасов немного покапошился в кармане домашних штанов. — Смотри, что нашëл… — В руке красовалась подвеска, открывающаяся, как часы и сделанная в виде половины сердца. —Что это? — Поляков с интересом взял украшение в руки, аккуратно вертя. — Ой! — Оно неожиданно распахнулось. — Лëш… А, где второе? —Не знаю. В личном деле тут нашëл, когда бумаги перебирал. Теперь не знаю, что с этим делать. Наверное, Алëна подрастëт, вклею фото и зеркало… Она любит такое. Или ты можешь забрать, если хочешь. Оно мне точно не к чему. —Так просто? Это же… Как сказать… Почти часть тебя. Наверняка тут должно было быть фото твоих родителей… Или кого там ещё… —Это просто безделушка. Предписано только, как «последний подарок». Сентименталика и только. Забирать будешь? —Да, если настаиваешь… Я тут ещё у тебя нашел… — Пришлось встать. Конечно, не нашëл, а купил… Разницы всë равно нет. Зелëная коробочка с лентой в пару мгновений перешла в руки Алексея. — Около пижамы нашëл… —Я не знаю, что это и откуда. Развязывай. — Лëша передал коробку обратно «отправителю». — Тем более, такую упаковку я никогда не делал. Матвею пришлось нехило так врать, играть и стоить деланное удивление точно такой же подвеске. —Врать мне не надо. Я знаю, что это твой подарок. Два дня назад я полностью перебрал шкаф. —Я не вру. — Взгляд Тарасова самостоятельно, без лишних слов, плавил стену вранья. — Ладно, вру… Я думал, ты такие безделушки любишь… — Парень заметно стушевался. Он — то надеялся на то, что окажется прав, но, походу, это не так. —Люблю. — Поляков резко поднял вопросительный взгляд. — Если люблю человека, с которым это связано. И тебя я люблю… —Тебя я люблю… — Матвей чуть ли не заранее мог предугадать эту фразу, дублируя каждый раз. —Я настолько предсказуем? Не смеши… В любом случае, ты должен теперь забрать свою часть, раз так удачно угадал. — Он кратким движением пригласил ошарашенного парня к себе в объятия. И Матвей принял приглашение, легко юркнув к Лëше. —Лëш… — Протянул Поляков почти сразу. — А ты бывшей изменял? —Чтоб изменять любовь нужна. Скорее, я изменял новой любви, находясь с ней в браке. Да, гадко и некультурно, но таков я. —Значит… Если начинаешь изменять, то точно не любишь? —Да. К чему такой вопрос? С тобой я честен, спроси прямо. —Да, опять приснилось… Ты, почему-то моя квартира и… девушка какая-то. Сильно молодая даже. Чуть не вывернуло. —А… Это всего лишь сон. Не думаю, что вообще кого-то на твоë место ставить готов. Ни за что. Ещё не со всеми твоими тараканами договорился. —А я тебя никому не отдам. Дорого ты мне достался… Пусть эта мымра хоть раз мне на глаза попадëтся. — Расположив голову почти что под яремной впадиной, Матвей посмотрел на мужчину. — Какого хрена я не могу завить на весь мир, что люблю тебя больше жизни? Так хочется, в такие моменты, как сейчас… Хотя, и того, что ты это знаешь мне достаточно. Лëша, я тебя люблю. Даже не просто «люблю», а ты для меня, как отдельный мир. Знаешь, я не помню, чтобы хоть с кем-то я так сильно открывался. Можно сказать, что ты избранный в этом плане. —И я тебя люблю, Моть. Больше всего на свете и никогда не отпущу. Никогда. Сам куда хочешь экспроприирую. Февральский снег за окном стаял неделю назад, на месте него красовались лужи. Поляков лежал около мужчины, внимательно слушая всë, что тот говорил, даже если половина слов не входили в его словарный запас. —Я помню, в детстве терпеть не мог это 14 февраля. Постоянно холодно, контрольные в самом разгаре, а все с этими бумажками носятся. Ни одной я так и не получил. Вот, так вот, помню, сидишь, делаешь уроки, темно, а за окном снег летает. Ещё если отопление отключат… Единственное, что я не люблю в Питере, это то, что у вас снега раз, два и общëлся. Как не в России, слишком нормальные времена года. Нет вот этой вот жары под сорок летом и обратного мороза зимой. Одинаково всë. —А мне нравилось. Ходишь по школе, валентинки раздаëшь, а потом домой по весенним лужам. Прелесть. Ещё некоторые классы украшали. Это я сейчас понимаю, что это всë — хороший зароботок. Для любви не должно быть отдельного дня, фальш такое. —Конечно, лучше сознаться в новогодние праздники, когда и так всë потерянно. Вот, что бы ты делал, если бы я ответил, как любой другой у нас в стране? Посоветовал бы пойти лечиться, начал бы оскорблять. Да уж… Я только потом понял, в каком же ты был просто отчаянии. —Не знаю. Пошëл бы искать верëвку и мыло. Будем обсуждать, насколько я инфантильный? То же слово? — Парень его секунд пятнадцать формулировал, а потом по слогам произносил, чтобы не запутаться. —Хах… То, то.

***

—Лëш, скажи что-нибудь по-французски. —Ладно… Насколько заезженное? —Плевать. —Je t'aime. Ещё вариант «Tu vas être mon compagnon d'amour pour la vie?», посложнее. Я давно не практиковался, могут быть ошибки. —Красиво… А что значит? —Да, так… «Замечательная сегодня погода», вроде.