Физические двойные

      В самом деле, первая влюбленность — сущее зло. Если бы Сан знал, что быть влюбленным так сложно, пожалуй, никогда бы не влюбился, наивно полагая, что он в состоянии это контролировать.       Первая влюбленность хуже ветрянки в детстве, когда ходишь перемазанный зелёнкой и напоминаешь странного цвета мухомор, стесняясь собственного отражения. Хуже простуды в каникулы, хуже сломанных конечностей и бутылки Костероста.       Хуже, потому что все это в первый раз и приходится много думать. Например, что должно идти после пункта «Подружиться с Сонхва и Хонджуном, а потом молиться, чтобы они не транфигурировали тебя в жабу».       — Предположим, у меня получилось, учитывая, что Сонхва уже догадывается. Что дальше? — бубнит Сан под нос, щекоча его кончиком пера. Хенджин шумно вздыхает рядом, отрываясь от учебника, и наклоняется ближе.       — Что? Повтори, я не расслышал.       — Опять? Мы сидим в двадцати сантиметрах друг от друга!       — Ты бубнишь едва слышно! Все, что я слышу, так это твои вздохи!       Чхве зло смотрит из-под растрёпанной челки, явно недовольный претензиями друга. Хенджин на это заваливается на бок, устраивая голову на сгибе позвоночника лежащего на животе друга, выбивая из него стон тяжести и слыша при этом хруст под ухом.       — Разваливаешься, — констатирует Хван, возвращаясь к учебнику, устроившись поудобнее на чужих кровати и спине. — Хонджун тебя к пуффендуйцу не подпустит, так что начни с него. Покажи ему, что ты не говнюк, и тогда, быть может, он не сломает тебе нос во время общей тренировки.       — Точно, скоро же снова начнутся тренировки… — слизеринец падает лицом на пергамент, представляющий собой список из двух пунктов, гордо носящий название «Как завоевать сердце Чон Уёна», теперь смятый прямо посередине. — Интересно, чисто теоретически, если бладжер попадет мне в голову, какая-нибудь гениальная мысль посетит ее?       — Типа как Ньютона, когда на него упало яблоко?       — Кого?       — Прости, дружище, но ты обречён.       Сан на такое заявление ладонью бьёт куда-то в лоб, отведя руку назад, и хмурит брови, когда не слышит болезненного оха. В следующий раз будет бить сильнее.       — Это ещё почему?       — Ты тупой. Уён дружит с одними из самых умных волшебников на своих факультетах. Следовательно, ему нравятся умные. Делаем выводы, господа! — Хенджин разводит над собой руками в ожидании оваций, словно стоит перед большим залом на научной конференции, где рассказывает о невероятном открытии, способном поменять мир. И сразу после получает ладонью по носу, теперь уже ощутимее. — Ай!       — Я не тупой, — ворчит Чхве, чувствуя, как начинает ныть поясница, нагло нагруженная другом. — Думай давай, что делать дальше.       — Почему я должен думать? Твой план, твоя влюбленность, твои проблемы, — парень вздыхает, откладывая учебник, и долго смотрит в потолок, слыша, как Сан что-то пишет, но быстро зачеркивает, снова падая лицом на список. Видимо, совсем тупик. — Ладно, вот безумный совет. Возьми какой-нибудь роман в библиотеке. Вдруг найдешь что-то, что поможет. Посмотри, что делает герой, чтобы сблизиться с другим.       — Я буду пробовать, каждый раз выглядя как идиот, а потом, когда идеи в книге закончатся, сделаю вывод, что нужно просто быть самим собой и это сработает, да? — бубнит в самый список, а затем переворачивается на спину, надеясь, что Хенджин слезет с него.       — Да! Отличный план, дружище. Такое должно сработать, — Хван укладывает голову на живот Чхве, смеётся с громких возмущений, и снова возвращается к учебнику, теперь, правда, просто пялясь на буквы, ведь смысл давно упущен и придется все перечитывать заново.       — Должно, но только не со мной. Он же ненавидит меня! Как я могу быть собой, если именно меня он терпеть не может?       — Попробуй быть собой, а не собой, — философски отмечает друг, похлопав по бедру. Черт, может ему в психологи пойти?       — Сам-то понял, что сказал? — Сан вытаскивает список из-под головы и долго смотрит на название, тяжело вздыхая.       — Нет, это ты не понял, что я сказал.       Чхве на такое резко поднимается и сбрасывает друга с себя и своей кровати, следом аккуратно кладя учебник прямо под боком развалившегося на холодном камне друга.       — Ты совсем не помогаешь!       

***

             — Я всё ещё не могу поверить, что он извинился.       — Ты вспоминаешь об этом каждые три минуты! Хватит! — Хонджун цокает и громко встаёт с места, захлопывая книгу.       В библиотеке стоит мертвая тишина, ведь ни один дурак не пойдет туда в первые же учебные дни. За окном ярко светит солнце, приглашая уже успевших устать от занятий учеников на улицу.       — Но это правда удивительно, на месте Уёна я бы тоже много думал, — Сонхва как-то задумчиво рассматривает пергамент с домашним заданием перед собой, так и не притронувшись к нему.       Чон рядом вздыхает, опуская кипящую от мыслей голову на стол.       — Это добром не кончится. Он не отстанет так просто, — гриффиндорец представляет, как закатываются глаза Хонджуна, а затем тот действительно громко встает и быстро уходит, унося с собой огромный том по заклинаниям. — Прихвати мне, пожалуйста, парочку книг по травологии! Все равно идёшь в тот отсек!       — Не дождешься! Сам встань и найди! — кричит Ким в ответ, специально как можно громче ставя фолиант на свое место, едва не роняя стоявшие рядом книги.       — Ну и найду.       Сонхва рядом тихо посмеивается, опуская теплую ладонь на затылок, и по-обычному медленно поглаживает, прекрасно зная, что это поможет остыть его забитой размышлениями голове. Внезапно прямо перед носом падает пыльная книга, сладко-сладко пахнущая старостью и какими-то травами.       — На, — Хонджун тяжело падает на место, с глухим стуком опуская на стол перед собой еще несколько учебников, и кряхтит, напоминая Филча. — Это самое лучшее пособие. Не благодари.       — И не собирался, — младший показательно резко поднимается и раскрывает книгу на случайной странице, сразу же делая вид, что записи о бубонтюбере невероятно увлекательны. Неожиданно ладонь пуффендуйца легко касается его бедра под столом, и он все прекрасно понимает. — Спасибо.       Пак улыбается, довольный проделанной воспитательной работой, и снова утыкается взглядом в пергамент перед собой.              Его напрягала вся эта ситуация с Саном. Сначала он издевается пять лет над Уёном и, частично, над ним и Хонджуном, потом ловит собственным телом во время игры, в чем нечаянно признается. Начинает меньше лезть, а после устраивает драку. После каникул как-то слишком часто улыбается в их сторону, а немногим позже и вовсе извиняется за все, что делал и говорил раньше, добивая этим окончательно. Остаётся лишь гадать, что же вдруг стало с некогда заносчивым и невероятно вредным парнем, не умеющим держать язык за зубами (чем, к слову, невероятно напоминал кое-кого), за столь короткое время.              — Ты подвис, — шепчет Уён, ложась на пособие и повернув голову в сторону пуффендуйца. — О чем думаешь?              — Да так, — жмёт плечами и укладывает голову на сложенные на столе руки, греясь в теплых лучах солнца. — Показывай давай, что там у тебя с травологией.              — Тебе лучше не знать… — гриффиндорец трясет головой, пряча глаза за челкой, прекрасно зная, что старший сейчас поднимет руку и откинет его волосы, как всегда произнеся:              — Не скрывай свой взгляд за челкой, дорогой…              — Люди не могут видеть твои красивые глаза, — внезапно говорит Хонджун, оторвавшись от чтения.              — Не передразнивай меня!              — И не думал передразнивать, — усмехается когтевранец, наклонившись вперёд.       — Ну и что же, по твоему, ты сейчас сделал? Не передразнил? — Пак начинает хмуриться и грозится вот-вот встать с места и, кажется, отвесить хорошего такого подзатыльника своему парню.              — Я завалил тест по пройденным до каникул темам, — резко врывается в спор Уён, вытаскивая спрятанный пергамент с работой и протягивая смущённо пуффендуйцу. — Вообще ничего не понял.              Хонджун давит тихий смех, пряча покрасневшее от давления лицо в учебниках, Сонхва тяжело вздыхает, смотря на ответы гриффиндорца, а сам Чон пытается не сгореть со стыда, кажется, в очередной раз доказав себе, что ни в магловской ботанике, ни в травологии он не силен.       

***

             — Добавьте три столовых ложки лягушачьих мозгов и четверть стандартного ингредиента из ваших мисок. Взмахните палочкой и молитесь, чтобы все здесь не взлетело в воздух из-за Чхве Сана.              По классу, после издевательских слов профессора Снейпа, пробегают тихие смешки и словесные издёвки, но Сан не слышит их и не обращает внимания, в упор смотря только на Уёна, скрывающего смех за рукой с бутыльком, полным жабьих мозгов. Слизеринец все ещё не спалил весь кабинет только по той причине, что весь урок неотрывно смотрел на сосредоточенного Чона, время от времени повторяя за ним приготовление «адской жижи», ни разу не спутав ингредиенты. Когда гриффиндорец поднимает на него взгляд, Сан мимолетно улыбается и начинает панически искать на своем столе похожую на сжатую в чужих руках склянку. Ровно как и десятью минутами ранее. И получасом до. Он уверен, что Уён прекрасно чувствует его взгляды на себе, прекрасно видит, как тот на него пялится, но ведь ничего не говорит, а значит все в порядке. Правда же?              — Над чем все смеются? — интересуется Чхве у спокойно готовившего рядом зелье Хенджина, добавляя три ложки чьих-то там мозгов, он уже забыл, в свой все ещё целый котел.              — Над тобой, — Хван, не отрываясь от собственного котла, тычет пальцем в миску, полную сухих растений. — Вот это следующее в котел добавь. Вот столько, — и демонстрирует, сколько отсыпает из собственной миски.              Сан бы съязвил, что и сам прекрасно справится, ну или, на «крайний случай» снова посмотрит на гриффиндорца, но решает промолчать, быстрее добавляя последний ингредиент. Зелье начинает шумно бурлить и пениться, пугая парня до полусмерти, но Хенджин, громко цокнув, напоминает, что над ним ещё палочкой взмахнуть нужно.              — Ложись! — кричит кто-то из Гриффиндора, когда горе-зельевар заносит палочку над котлом и резко взмахивает. В кабинете повисает тишина.              — Обалдеть, — выдыхает отошедший подальше Хван, заглядывая в котел друга и не веря, что все ещё жив. — Он сварил зелье.              Кто-то вылезает из-под столов, кто-то отрывается от собственного котла, чтобы взглянуть на такое редкое событие, а кто-то из сокурсников даже тихо хлопает в ладоши. Все живы, никто не умер, и даже зелье осталось на месте.              Чудо.              Сан улыбается в тёмно-синий отвар, а затем снова смотрит на Уёна. Сердце стучит бешено, когда на лице гриффиндорца отражается всеобщее облегчение, а губ касается лёгкая, едва заметная улыбка.              Каждую Уёновскую улыбку, адресованную ему, Чхве ребром выцарапывает на сердце черточкой, чтобы никогда не забывать, и очень надеется, что со временем на сердце не останется ни одного пустого местечка.       

***

             Сонхва руками упирается в ограждение, вглядываясь в темноту внизу. На Астрономической башне как всегда холодно и ветер дует словно со всех сторон сразу. Хонджун шуршит мантией где-то позади, наверняка проводя пальцами по большой планетарной установке. Он делал это всегда, иногда даже неосознанно, просто касался кончиками пальцев холодного металла, когда проходил мимо.              — Как думаешь, Сан правда просто хотел извиниться, или это какое-то очередное издевательство? — внезапно спрашивает Ким, подходя сзади и обнимая со спины.              — Надеюсь, он в самом деле меняется, — с тихим выдохом Пак разворачивается и устраивает руки на чужих широких плечах, заглядывает в глаза. — Я тебе не рассказывал, что столкнулся с ним в день матча, когда Уён упал?              — Нет, — когтевранец начинает хмуриться, сжимая ткань на спине старшего. — Он что-то тебе сказал?              — Сказал, но попросил никому не рассказывать, — Сонхва подмигивает и улыбается, когда брови парня медленно ползут вверх в удивлении.              — Что не говорить? Рассказывай, — Хонджун медленно приближается к лицу пуффендуйца, руками прижимая ближе к себе за талию. Пак вертит головой и поджимает губы, как бы говоря, что ничего не расскажет. — Эй, если не ты мне скажешь, то я его заставлю признаться.              — Умоляю, когда ты пытаешься угрожать, мне становится смешно, — чужая рука быстро поднимается выше и начинает щекотать сквозь одежду, вызывая мурашки и тихий смех. — Ну ладно, ладно!              — Что он тебе сказал? — Хонджун довольствуется проделанной работой, прекращая щекотку, но руки не убирает, готовый в любой момент продолжить пытку, на что намекает, надавив пальцами на ребра.              Сонхва заглядывает в глаза, постепенно возвращая дыхание в норму. Между ними воздух слишком быстро нагревается, а руки на рёбрах греют получше печи с разгоревшимся огнем в гостиной.              — Сан специально полетел вниз, чтобы Уён упал на него, а не на землю. Думаю, он действительно хочет как-то извиниться за все прошлые… издевательства.              — И ты веришь этому слизеринцу? — Ким ожидает услышать тихое «нет», но видит медленный положительный кивок, удививший его. — Клянусь, если он выкинет что-то, я его сломаю пополам и никакой Костерост ему не поможет.              — Ты снова угрожаешь, — пуффендуец разглаживает пальцем морщинку между бровей парня, а затем проводит по замёрзшей щеке.              — И тебе снова смешно?              — Ни капельки, — признается Пак, а затем поднимает свои и чужие очки, фиксируя на голове. Наклоняется ниже, не дожидаясь, когда младший привстанет на носочки, как делает это обычно, жутко этого стесняясь, и целует в сухие губы.              Хонджун резко притягивает ближе к себе, опускает руки на талию и вздыхает, проклиная собственные потрескавшиеся губы за то, что те цепляются за кожу напротив, вместо того, чтобы скользить. Щеки начинают гореть, моментально согреваясь от смущения, но в темноте это не должно быть заметно. По крайней мере, Ким очень на это надеется.              Он прекращает сухой поцелуй и облизывает губы, любовно наблюдая за полуприкрытыми глазами возлюбленного. Очки соскальзывают на лицо, но Сонхва возвращает их обратно на макушку, чтобы не мешались, снова касается теперь уже влажных губ засмотревшегося Хонджуна, слабо кусает за нижнюю, быстро отрываясь с тихим чмоком, кажется, сгорая со стыда после услышанного. Когтевранец почему-то начинает улыбаться, а затем оставляет лёгкий поцелуй на горящей щеке.              — Делай так почаще, — шепчет в самые губы, а затем целует в уголок, носом упираясь в щеку. — Не бойся кусаться.              — Побоишься тут, когда ты сам все время зубами впиваешься во все места, — Сонхва хватает за щеки, пальцами поглаживая по ровной коже и прямой переносице, на которой, как и у него, все время остаётся след от очков. — Скажи честно, ты пытаешься меня съесть?              Тихое фырканье и лёгкое пожимание плечами, а сразу после — безболезненный укус, оставленный на остром подбородке.              — Ты на вкус как тыквенный пирог.              — Очень смешно, умник, — Пак закатывает глаза и поджимает губы, пытаясь сдержать улыбку. Хонджун обожает тыквенный пирог, он прекрасно об этом знает.              — Я не могу это выносить! — гриффиндорец, едва не запинаясь о ступеньки и собственную мантию, быстро поднимается на Астрономическую башню, ведь они договаривались встретиться сегодня поздним вечером, о чем он благополучно забыл. — Он смотрел на меня все зельеварение! У меня дыра на спине, кляну—              Сонхва быстро отстраняется от Хонджуна, бьёт ладонями по рукам, сжимающим его талию, а затем опускает очки на переносицу. Когтевранец громко цокает, возвращая и свои очки на нос, делает шаг назад, прижимаясь спиной к ограждению и недовольно смотрит на явно помешавшего им младшего.              — Умоляю, избавьте меня от этого! — Уён, кажется, вот-вот лопнет. — Мне каждый раз вот так вас заставать? Не зовите меня, если хотите побыть вдвоем. Ох, Мерлин, за что!              — Успокойся, мелкий, — Ким снова громко цокает, переводя раздраженный взгляд с гриффиндорца на притихшего и жутко смущённого старшего. — Не думаю, что твоя психика способна пострадать от простого созерцания чужих объятий. Ты скорее сойдешь с ума из-за кучи конспектов по анатомии или, не знаю… что там у тебя… ну, это… ты не любишь ещё… ботаника, точно!              — Хён, ну ты и чушь сейчас сказал.              — Ну все, хватит, — Сонхва, наконец, отмирает. — Извини нас. Я говорил этому оболтусу, что ты придёшь скоро, но разве он меня слушает?              — А вот и не было такого! И вообще, ты первый начал!              — Это я-то первый начал?       — Я что ли целоваться полез?              Чон тяжело вздыхает. Горячий пар вырывает едва видимым облаком, растворяясь в заметно потеплевшем воздухе. Февраль заканчивался, уступая место таранившему его марту, так громко кричащему о своем скором наступлении ярким солнцем и теплым ветром.              Весна — что-то вроде возрождения. Или рождения. Символ чего-то нового, чистого, теплого. В каком-то мамином романе, схваченном Уёном с полки, кажется, прошлым летом, весну сравнивали с началом новой жизни, писали, что весной лучше всего начинать жизнь с чистого листа. Мама же всегда говорила, что весной легче всего дышать, ведь в это время года нос не колет от зимнего мороза, а лёгкие не разрывает от невыносимой летней духоты. Гриффиндорец, если честно, разницы не чувствовал, да и дышать легче не начинал, хотя сейчас, ощущая на груди груз приближающегося экзамена, ему как никогда хотелось вдохнуть полной грудью и не чувствовать, как лёгкие упираются в ребра.              — Что ты там говорил о зельеварении? — Сонхва тихо подходит и кладет руку на спину, медленно поглаживая. В этот момент Уён наконец-то делает глубокий жадный вдох. — Тебе следует быть внимательнее на уроках сейчас, эти знания необходимы для сдачи СОВ.       Лёгкие болезненно упираются в ребра, кажется, ранясь о них.              — Я стараюсь, — выдох даётся с трудом, — но чёртов слизеринец пялится на меня каждую секунду! Клянусь, я на него Хонджуна спущу.              — Эй! Я тебе не дикий пёс, — когтевранец возмущается, но так и не сдвигается с места. Он даже не смотрит на них, лишь слушает, пока глаза снова и снова пробегаются по уже ставшим родными звёздам на ночном чистом небе.              — О, он ещё та псина, вечно кусается, — шепчет Сонхва еле слышно, надеясь, видимо, что его никто не услышит, но Чон слышит даже слишком хорошо, а от того внезапно заливается смехом, сгибаясь пополам. — Молчи!              — Что смеёшься? Сонхва, что ты ему сказал?              — Ничего я не говорил! — пуффендуец бьёт ладонью по спине гриффиндорца, от чего тот начинает смеяться ещё сильнее. — Да успокойся ты уже…              — Ну нет, никакая ботаника с вами в сравнение не идёт, — Уён пытается отдышаться, выпрямляясь и встречаясь взглядом с хмурым Кимом, который прямо сейчас стал чертовски напоминать бигля. — Нет, я так не могу! Сейчас лопну!              — Да что с тобой?!              — Хён, если я тебе скажу, ты меня загрыз—              Смех пробивается наружу, не позволяя закончить потрясающую шутку, так в тему пришедшую ему в голову, из-за чего он снова валится на пол, едва ли не плача от того количества эндорфинов, что он получил. Сонхва рядом уже не пытается помочь прийти в себя, лишь поджимает губы, чтобы не засмеяться самому, но не из-за разговора о собаках, а от громкого, почти визжащего смеха гриффиндорца, такого чертовски заразительного.              Им бы быть потише, ведь если их услышат и найдут здесь, на Астрономической башне, куда даже днем нельзя подниматься, что уж говорить о ночи, когда они, вообще-то, должны спать, то их тот час же накажут, и вдобавок отнимут кучу очков у факультетов, тем самым практически даря победу Слизерину. Чего они, конечно же, не хотят.              Даже если их факультеты сражаются друг против друга, будьте уверены, если им придется держать равное количество очков, деля победу в конце на троих, все ученики это сделают, ведь так Слизерин не сможет одержать победу.              Действительно, общий враг объединяет.       К черту Слизерин и всех змеюк, на нем обучающихся. К черту Чхве Сана и его друга. К черту его странные взгляды на общих уроках и поддавки на тренировках по квиддичу. Все к черту.              Это было единственным, о чем думал в момент маленького счастья Уён. Не о похожем на бигля Хонджуне, не о теплой ладони Сонхва на спине, не о потенциальной опасности быть замеченными, и даже не о приближающихся экзаменах. Чон думал о Сане, слишком много думал последнее время, и это пугало.       

***

             — Как-то ты неважно выглядишь.              — Спасибо за комплимент, — Марк закатывает глаза и перехватывает метлу покрепче. — Сам не лучше. Каждый день допоздна в библиотеке что-то учишь, а потом встаёшь раньше всех. Тебе не нужно так напрягаться из-за СОВ.       Настала очередь Уёна закатывать глаза. Нашелся тут, наставник.              — У меня по жизни такой вид, это нормально. С кем сегодня тренировка? — Чон трёт уставшие глаза, роняя на траву биту. Он правда мало спал последние дни, но не чувствовал себя плохо. На выходных выспится.              — С нашими самыми любимыми, — усмехается капитан, поднимая упавшую биту загонщика ровно в тот момент, когда на поле, громко смеясь, выходят слизеринцы. — Слышал, Снейп снова на всех орал на занятиях. Чувствую, сейчас на нас отыграются.              Уён медленно раскрывает наверняка покрасневшие глаза, встречаясь взглядом с Саном. Тот в ответ дружелюбно улыбается и машет битой, попадая Хенджину по голове, и выглядит чертовски глупо, что, на самом деле, странно. И, быть может, чуточку мило.              — На нас он тоже орал, — пятикурсник принимает биту из рук сокомандника и хмыкает. — Так что ещё посмотрим, кто на ком отыграется.              — Вот это настрой! Так держать! — Марк хлопает по спине, широко улыбаясь, от чего его смешные брови поднимаются высоко на лбу. Видимо об этом говорил Донхек однажды, назвав капитана Гриффиндора самым нелепым и забавным человеком на свете.              — Не свались с метлы, капитан.              — Постараюсь, — как-то слишком добродушно.              — Смотри как он ему улыбается. Раньше они так не общались, — Сан бьёт локтем в ребра друга и безотрывно смотрит на гриффиндорцев перед ними.              — Дружище, ты ему ни слова нормально сказать не можешь, а уже к каждому ученику и каждой библиотечной книге ревнуешь! Хватит меня задалбывать с этим, умоляю, — Хенджин раздражённо поправляет перчатки, чувствуя, как пульсирует в висках из-за отвратительно болевшей головы.              Каждый раз, когда Снейп действительно кричит (что бывает крайне редко), а не давит психологически своим холодным и тихим голосом, голова словно разрывается. В такие моменты хочется лишь двух вещей: убить кого-нибудь и после лечь спать. Пункт про убийство вполне возможно реализовать, остаётся лишь запустить бладжер в Сана во время игры и молиться, чтобы удар, если не убил, то хотя бы вправил другу мозги на место. А вот со сном не все так просто, но если в самого Хвана попадут бладжером, то тогда он, быть может, вырубится и, наконец, отдохнёт.              — Остынь, приятель, — Сан удивлённо смотрит на через чур раздражённого друга, а затем легонько гладит по плечу, надеясь, что ему это поможет. Ну, у Сонхва же получается. — Неважно выглядишь. Может, сегодня не будешь играть?              — Просто отбей в меня бладжер, — Хенджин сбрасывает чужую руку со своей и взлетает, занимая привычную позицию в воздухе.              Звучит команда занять свои места, руки игроков крепче сжимают биты и метлы. Уён едва успевает оторвать руки от воспалённых глаз, когда начинается игра и мимо него проносится снитч, за которым в ту же секунду мчатся игроки обеих команд.              Марк ему что-то кричит, рукой указывая на Чонхо в другой стороне поля, слизеринцы носятся по воздуху, перекрикивая друг друга. И все это для Чона словно в первый раз. Опять. Может и сам квиддич к черту?              — Уён, отбивай! — Чонхо предупреждает о летящем бладжере и сам отбивает другой, поражая умением следить сразу за всем происходящим на поле.              Бита с громким стуком ударяется о тяжёлый мяч и Уёна чуть не сносит с метлы. Отбитый бладжер попадает точно в ногу пролетающему мимо сопернику, заставляя его повиснуть вниз головой на метле. Лишь бы не сломал ничего.              Сонхва был прав, когда говорил, что они все помрут на этом поле. Особенно громко слова старшего звучат в его голове в момент, когда прямо перед поимкой снитча игроком Гриффиндора, Уён чувствует, как железный мяч выбивает из него последний выдох, попадая в спину.              — Конец игры! Победил Гриффиндор! — кричит кто-то недовольно, а затем все игроки медленно опускаются на землю, бросая метлы, биты и мячи прямо в грязь.              — Ты в порядке? — спрашивает Марк, едва Чон успевает коснуться земли ногами.              — Думаю, будет синяк, но у кого из нас их нет, верно? — загонщик пожимает плечами и тут же кривится в лице, ощущая острую боль всей поверхностью спины. Если Сонхва узнает — добьет.              — Сходи потом к мадам Помфри, — капитан смотрит серьезно, всем видом давая понять, что это не обсуждается, поэтому Уёну остаётся лишь согласно кивнуть.              Ли осматривается и уходит к другому члену команды, интересуясь его самочувствием, когда замечает, как бедолагу загнуло. Из всех гриффиндорцев, да и слизеринцев, будем честны, бодрее всего выглядел Чонхо, единственный прямо и ровно стоящий на своих двоих. Как ему удавалось всегда оставаться целым после игры, да ещё и не уставать — загадка школы, которую никто так и не смог разгадать. Вот уж точно — лучший загонщик Хогвартса.              Гриффиндорец снова трет уставшие глаза, зажав биту и метлу под подмышками, и слышит приближающиеся шаги. Проскальзывает мысль «лишь бы не Сонхва», и оно неудивительно, ведь если он видел, как в него прилетело мячом, он его добь—              — Извини, пожалуйста, — Уён резко раскрывает глаза, встречаясь взглядом с Чхве Саном, опирающимся на свою метлу. Лучше бы Сонхва. — Я не в тебя целился, извини. Тебе больно?              — Ты издеваешься? — Чон закатывает глаза, а затем давит пальцами на веки, не в силах выносить режущую боль. Если он и пойдет в Медицинское крыло, то только из-за глаз. — Это игра, расслабься. Тебе нужно было попасть в меня.              — Но я не хотел, — честно признается слизеринец, впиваясь руками в корпус метлы. — Я целился в Чонхо. Ни разу не видел, чтобы в него кто-то или что-то попадало.              — Рискни, он в тебя потом всеми твоими игроками запустит, — неожиданно для самого себя шутит гриффиндорец, параллельно промаргиваясь и почти плача от боли.              — Зато мы увидим, как сам Чонхо летит вниз с метлы. Хотя, мне кажется, он даже тогда приземлится на ноги как ни в чем не бывало, — пока Уён смотрит то на землю, то на темнеющее небо, снова и снова пальцами нажимая на веки, Сан любуется. Чувствует, как сбивается только пришедшее в норму после игры дыхание, как сердце бьётся бешено, особенно в те моменты, когда взгляд падает на родинку на губе, которой он, будучи котом, сумел коснуться. — У тебя аллергия?              — Только если на тебя, — Уён, наконец, отрывается от глаз и ясно смотрит на мир вокруг, в частности на слишком спокойного и взъерошенного после игры слизеринца, который без стеснения на него пялится. Снова. — Вали уже в свое гнездо к остальным змеям.              Сан резко оборачивается, понимая, что все его сокомандники уже ушли в раздевалку, да и гриффиндорцев заметно поубавилось. Он поворачивается обратно к Чону, вдыхает, словно хочет что-то сказать, но спустя секунду резко отворачивается, направляясь к раздевалкам. Звуки собственных шагов заглушает стучащее в ушах сердце, а глупая улыбка после разговора с объектом воздыхания сама лезет на лицо.              — О чем вы разговаривали? — интересуется подошедший Марк, придерживая под руку одного из младших.              — Он извинился за то, что попал в меня бладжером.              — Разве не в этом суть игры? — внезапно подключается пострадавший ученик, выгибая бровь на поцарапанном лбу.              Уён жмёт плечами и бросает биту и метлу на землю, чтобы подхватить сокомандника под другую руку.              Из раздевалки Чон, почему-то, выходит самый последний. Глаза закрываются сами собой и хочется уснуть прямо здесь, на поле для квиддича, укрывшись мантией. Сил, казалось, не хватит для того, чтобы дойти до гостиной факультета. Рядом кто-то останавливается, держа дистанцию, и молчит, ожидая, когда его заметят. И, если честно, гриффиндорец совсем не горит желанием с кем-то говорить.              — Давай дружить, — Уён медленно поворачивает голову и снова, внезапно даже как-то привычно, встречается взглядом с Саном, слишком серьезным.              — Что?              — Давай дружить, — повторяет Чхве, вздохнув и задержав дыхание в ожидании.              Дружить? Вообще-то, это совсем не то слово, которое он хотел произнести. Что значит — дружить? Давай иногда, пересекаясь в коридорах, обмениваться парочкой предложений, ходить вместе на совместные тренировки, смеяться по-доброму с неудач друг друга на уроках зельеварения, встречаясь с хмурым взглядом Снейпа. Ходить по выходным в Хогсмид и распивать молочные коктейли или сливочное пиво в «Трёх метлах», а затем наедаться сладким, купленным в «Сладком королевстве». Разве о таком дружить мечтает Сан?              Давай дружить, дружить так, чтобы обмениваться одеждой, как в дурацких магловских сериалах, которые он смотрит в тайне ото всех. Давай вместе сбегать с уроков, гуляя по полю за Хогвартсом, куда ты иногда ходишь один, думая, что тебя никто там не найдет. Давай держаться за руки во время прогулки по улочкам Хогсмида, давай пить коктейли из одного стакана, попросив две трубочки, а перед этим оставлять отпечатки на щеках друг друга молочной сладкой пенкой. Давай сидеть в библиотеке только вдвоем, делая вид, что занимаемся, а под столом сжимать ладони в замок, переплетая пальцы. Обниматься, когда кажется, что никто не видит, подавать друг другу руку, если упадем во время игры. Может быть ночью, когда твоих старших друзей не будет с тобой на Астрономической башне, мы поцелуемся под звёздами, как, опять же, в романтических магловских сериалах.              Давай дружить.              — Ты головой ударился? — Уён смотрит с недоверием, кулаки сжимает и не может успокоить быстро забившееся сердце. То ли тревожно, то ли волнительно.              — Нет, я просто, — Сан отводит взгляд, рукой неловко ерошит и так взлохмаченные волосы и выдыхает разочарованно. — Просто хочу подружиться. Ну знаешь, как ты, Сонхва и Хонджун. Подружиться…              — Значит я ударился, — делает вывод гриффиндорец, шумно вздохнув и тут же пожалев об этом. Спину прострелило болью из-за огромного синяка, расцветающего на поверхности. — Я же грязнокровка, зачем тебе со мной возиться?              — Я же извинился! — Чхве поворачивается к пока ещё не другу, заглядывая в глаза, в самую их глубь. — Мне жаль за то, что я тебе говорил и делал. Мне это не нравилось, поверь. Все, чего мне хотелось на самом деле — стать тебе д-другом.              Чон на чужую запинку в последнем слове выгибает бровь и чувствует, как усталость покидает тело, сменяясь шоком. Дружить? С Чхве Саном? Да он скорее поцелуется с корнем Мандрагоры, чем побудет лишнюю минуту с этим…              — Как ты тогда, перед каникулами, смог закончить зелье без меня? — Уён переводит тему, очень кстати вспоминая их совместное приготовление зелья. — Помнится, ты все взорвал.              — А потом ты меня ударил, — спешит напомнить слизенинец, указывая пальцем на скулу, на которой уже давно не было синяка. — Очень сильно, между прочим. Отличный удар, — зачем-то добавляет, смущаясь вырвавшегося комплимента.              — Надо было бить сильнее, — ветер ерошит крашеные волосы и залезает под форму, проходясь холодом по телу, вызывая мурашки. — Посмотрим на твое поведение, чистокровка, — язвит напоследок Уён и уходит, оставляя задыхающегося от переизбытка чувств слизеринца позади.              — Видишь, с ним бесполезно говорить нормально, он меня терпеть не может!              — А мне показалось, что он четко дал понять, что у тебя есть шанс, — Хенджин, прятавшийся неподалеку и молящийся, чтобы друг не выкинул очередную чушь, вышел из укрытия, поддерживающе похлопав по плечу. — Я же говорил, что тебе просто нужно быть собой.              — Даже если я буду собой, а не собой… — Чхве тяжело вздыхает, грустным взглядом провожая стремительно удаляющуюся спину гриффиндорца, — мне все равно не удастся понравиться ему в этом смысле. Я же не Сонхва.              — Что?              — Что?              Сан испуганно смотрит на друга, понимая, что ляпнул лишнего. Никто об этом не должен знать. Никто, кроме серого кота по кличке Джено. И даже сам Сан не должен об этом знать, как бы странно это ни звучало.              — Пошли уже, холодно, — Хван выдыхает горячий пар и толкает в спину, направляя в сторону школы. Уже не такой раздраженный, как до занятия, но жутко уставший. Вроде и злость во время игры выпустил, а вроде и развалиться на части готов в любую секунду.       Дружить значит, да?