Физические двойные

      — Улыбочку!              — Сколько можно фотографировать…              Хонджун быстро щелкает затвором и улыбается в экран, смотря на получившееся фото. Сонхва более чем уверен, что на нем у него самое глупое лицо на свете, но этот когтевранец все равно любовно рассматривает каждый пиксель, из-за чего хочется швырнуть ему в лицо подушку и разбить фотоаппарат к черту.              За стенами Хогвартса стояла отвратительная погода. Буря не стихала уже второй день, за окном всегда было темно, а воющий голодным волком ветер иногда звучал до дрожи жутко. Не хотелось подходить близко к каменным стенам — казалось, мороз сможет достать своими тонкими ледяными пальцами даже внутри, выползая откуда-то из продуваемого угла. В гостиной Пуффендуя свет и тепло давал лишь горящий огонь в камине, яркими языками света играясь с зелеными листочками погрустневших из-за погоды растений. Даже лиана, которую сейчас тщательно поливал Пак, казалось, впала в спячку, не пытаясь пощекотать проходящих мимо учеников.              Вместе с хорошей погодой Сонхва покинуло и хорошее настроение. Сколько бы когтевранец не пытался ему его поднять — ничего не помогало. Хотелось лежать под теплым одеялом и не шевелиться, разглядывая округлый потолок и лианы на нем. Пуффендуец даже не мог сказать, почему так происходит и что с ним не так. Ему чего-то не хватало, но чего — или кого — он понять не мог.              — Тебя можно фотографировать бесконечно, — Хонджун разворачивает камеру и показывает получившееся фото. — Тут даже видно твою родинку! Посмотри, какой ты красивый. Глаз оторвать невозможно.       Уже который раз старший едва не хватается за сердце. Кажется, что с момента их взаимного признания Хонджун полностью изменился. Или, быть может, его полностью изменили, разобрали и собрали с нуля, меняя строение и качества. Все еще не верится, что человек способен так резко поменяться за одно мгновение. Не верится, что не сорвется вновь из-за какой-нибудь пустяковой причины, а то и без нее, как это случалось раньше, и они не поругаются, обидев друг друга. Не верится, что Уёну не придется снова метаться между ними, все же принимая сторону Пака.       Но ничего не происходит. Когтевранец все время улыбается, не отпускает руки и тщательно подбирает слова, следит за своими действиями. Не может словесно извиниться за все, что сделал в прошлом, пытаясь выразить сожаление своими поступками, бережными касаниями. Старший думает, что и одного его взгляда достаточно, чтобы все простить и забыть. Взгляда, в котором отражается он сам, кажется, в разы прекраснее, чем есть на самом деле.       И ему определенно нравится, как его отражение в чужих зрачках счастливо улыбается.              Сонхва даже не смотрит на свое фото, выхватывает камеру и мгновенно фотографирует когтевранца, застав его удивленное и глупое выражение лица. Смеется над получившимся изображением, вытягивает руку с фотоаппаратом вверх, чтобы Ким не смог его достать.              — Мы просто обязаны послать эти фото Уёну на Новый год с письмом, — Пак все еще смеется, да так сильно, что воздуха едва хватает в легких. — Он умрет со смеху!              — А потом будет издеваться надо мной, да? — Хонджун хмурится, пытаясь выхватить камеру.              Ким готов бесконечно пытаться дотянуться до нее, корча рожицы и наиграно возмущаясь, если Сонхва будет так улыбаться и смеяться.              Пока старший пытается восстановить дыхание и при этом не опустить уже начавшую затекать руку, когтевранец обвивает руками его талию, сжимая пальцами мягкий свитер на спине. Сонхва затихает, глубоко дыша, и все же опускает руку с фотоаппаратом, чтобы обнять младшего в ответ, прижимая к себе.       Настроение с радостного быстро меняется на меланхоличное. Кого-то действительно не хватает, кого-то, кто стоял бы рядом, а затем набросился на них, притягивая к себе за шеи. Кого-то, кто терся бы щекой об их макушки и громко смеялся.              Не хватает Уёна.       Проводя каникулы в кругу огромной и шумной семьи он не успевал думать о том, как соскучился по друзьям. Но сейчас желание увидеться с младшим тяжелым камнем осело где-то в легких, мешая свободно дышать. И волнение, появившееся еще тогда, у ворот Хогвартса, когда гриффиндорец прощался с ним, становилось все сильнее с каждым днем. Пуффендуец надеется, что оно покинет его ровно в тот момент, когда Уён в привычной манере влетит в его объятия.              — Я не шутил насчет письма, — шепчет Пак, чувствуя, как Хонджун медленно шагает вперед, заставляя пятиться назад, пока спина не касается стены. — Напишем ему поздравление, выберем несколько смешных фотографий. Мы же всегда присылаем друг другу письма в Новый год. Хорошо?              Ким выдыхает в самую шею согласие, а затем целует в линию челюсти. Сонхва, наконец, отвлекается от тревожащих его мыслей, и от неожиданности ударяется затылком о стену, шипя из-за легкой боли. Хонджун резко выпрямляется, с беспокойством заглядывая в глаза. Рукой тянется к затылку, гладит пострадавшее место, снимает толстые очки с носа. Заправляет челку за уши, невесомо проведя пальцами по родинке на виске.              — Извини, — гладит по щеке, взглядом теряется где-то в густых ресницах. — Ты так прекрасен. Не могу поверить, что едва не потерял тебя.              Сонхва часто-часто моргает с непривычки, щурится, пытаясь в единое целое собрать расплывшееся лицо напротив. Крепче сжимает камеру в руке, надеясь, что она ему хоть как-то поможет пережить эту нечестную игру в гляделки. Когда молчание затягивается, а неприлично громкий стук сердца выдает его с потрохами, Пак быстро наклоняется, ловя чужие губы своими. Ему нечего сказать, он не может посмотреть так же пристально в ответ, но поцелуи, порой говорящие куда больше, чем простые слова, все еще ему доступны.              Хонджун вжимает его в стену, перехватывая инициативу, и целует с напором. Сжимает тонкую талию, заставляя прогнуться в пояснице и прижаться ближе. Водит руками по стройному телу, опускается на, как он уже выяснил, чертовски чувствительные бедра, и гладит своими небольшими ладонями, местами сжимая. Сонхва что-то ему шепчет, оторвавшись от губ и откидывая голову назад, подставляя шею поцелуям, но Ким не уверен, что слова старшего имеют хоть какой-нибудь смысл. Горячее дыхание обжигает лицо, когда пуффендуец хватает его за щеки, поднимает очки, фиксируя на макушке, и целует в лоб, жмурясь при этом так сильно, словно это самое интимное, что он когда-либо делал.              Когтевранец рвано вдыхает и чувствует, как краснеют его лицо и кончики ушей. Он не знает, что на него внезапно нашло, но Сонхва вовремя его останавливает. Одной рукой тянется к ладони на своей горящей щеке и сжимает тонкие пальцы. Они так близко друг к другу, но все равно плохо видят, из-за чего щурятся смешно, касаясь кончиками носов.              — Ты напишешь письмо, а я подготовлю фотографии и конверт, договорились? — шепчет Ким, а затем целует в уголок губ, потому что по-глупому промахивается.              Сонхва кивает, возвращая прозрачные очки младшего ему на нос.              Лиана, тянущаяся по потолку и стенам, возмущенно касается его плеча, намекая, что они тут не одни.       

***

                    Субботнее утро было полно хаоса и неожиданных гостей. Мама разбудила Уёна рано утром, нежно потрепав по ярко-красным волосам, после почесывая потягивающегося на столе Джено за ушком. За окном еще было темно, снежинки искрились в теплом свете фонарей и гирлянд, прицепленных к крышам соседних домов. Гриффиндорец потерянно смотрит на родительницу, потирая заспанные глаза. С первого этажа — кажется, с кухни — доносились тихие подпевания песням, звучащим с телевизора, и парень сразу узнал голос тетушки Ким.              — Что случилось?              — Новый год, дорогой! Вставай, там Ёнсон пришла! Она проведет этот день с нами, — Уёна быстро поднимают на ноги, потянув за расслабленные руки, и выталкивают из комнаты в сторону ванной комнаты, напоминая, что им еще многое нужно сделать.              — Не так быстро, мам, я ничего не понял, — выдыхает Чон в закрытую дверь ванной и оборачивается к зеркалу с тяжелым вздохом. — Кроме того, что к тетушке Ким снова никто не приехал.              В отражении яркое пятно режет по глазам. Его голова словно горела драконьим огнем, и он был вынужден признать, что ему и правда шло, как бы он не хотел с этим соглашаться. Кто бы не подарил ему эту краску, он явно знал, что делает. И это пугало.              В дверь скребется кот, и парень специально не открывает, показывая язык туда, где примерно должен сидеть Джено. Быстро умывается и бежит на кухню, в дверях встречаясь с недовольной мордочкой питомца, к которой уже привык.              — Здравствуйте, тетушка Ким! — Уён вбегает на кухню и набрасывается на женщину, сидящую за столом. Как бы то ни было, но она никогда не была для их маленькой семьи чужой.              — Ну же, сколько раз я просила называть меня просто Ёнсон, — женщина смеется, потрепав соседского мальчишку по крашеным волосам. — Приехал, а в гости так и не зашел. Как в школе дела?              — Знаете, я хочу ее бросить, — легко бросает парень, однако же чувствуя покалывание в груди после этих слов.       Пожав плечами, пытаясь, видимо, убедить в первую очередь себя, что это хорошее решение, он быстро разворачивается и идет в кладовку, чтобы притащить еще стулья. На кухне их всегда было лишь два: для него и мамы. Снова сталкивается с котом и едва не наступает ему на хвост, получая зубами по щиколотке.              — Злобный котяра, — шипит в спину Джено, сдерживая себя от того, чтобы специально не отдавить хвост наглого животного.              — Мяу! — даже не повернувшись к нему отвечает кот. Уён в который раз давится вздохом возмущения и вслух напоминает себе поскорее разобраться с объявлениями.              — … я сама не знаю, почему он так решил, но я не буду препятствовать этому, — гриффиндорец слышит обрывки разговора мамы и соседки, прекрасно понимая, что речь идет о Хогвартсе.              — У него здесь совсем никого нет, он ни с кем не общается, а там друзья, дорогая… — Ёнсон тяжело вздыхает, и именно в этот момент Уён, широко улыбаясь, заходит на кухню, таща за собой сложенный стул, заставляя женщин мгновенно замолчать.              — Я смогу найти друзей и здесь, тетушка, — Чон обворожительно ей улыбается и садится напротив, подперев щеки руками. — В Хогвартсе многие относятся ко мне пренебрежительно из-за того, что у меня родители маглы, отбивая все желание учиться и покидать комнату каждое утро. Да и магия… это будто не мое, понимаете? А здесь никто, кроме вас, не знает о том, кто я, а значит, я смогу спокойно учиться в стенах университета.              — Но ты же так хорошо учишься там… Да и экзамены в этом году первые должны быть, — напирает Ким. — В Хогвартсе у тебя огромные возможности, с твоими-то мозгами. А что у нас, маглов?..              — Но я хочу быть хирургом, учиться на медицинском и работать в столичной клинике, рядом с мамой!              — Ты можешь получить образование уже после окончания Хогвартса, дорогой!              — Ёнсон, не нужно, — родительница останавливает подругу мягким касанием руки. — Я уверена, что он все тщательно обдумает позже. А сейчас давайте решим, что приготовим к вечеру! Нужно составить список продуктов, верно?              — Ты права, дорогая, — тетушка Ким мягко улыбается соседке, а затем шепотом просит прощения у Уёна, ругая свою «без пяти минут пенсионерскую голову».              Сан сидит под столом и пытается осознать все сказанное. Хвост словно сам по себе мечется за спиной. Зубами так и хочется схватиться за запястье гриффиндорца и силой утянуть за собой обратно в Школу Чародейства и Волшебства. Он не может сдержать себя, напрочь забывая, что сейчас он не человек и говорить не может, а потому начинает нести что-то бессвязное, откровенно ругаясь на глупого Уёна и самого себя, не замечая, как три пары глаз удивленно на него уставились.              — Вроде не весна, чего ж он орет?.. — Ёнсон озадаченно поглядывает на кота, но быстро прекращает, ведь ничего о кошках не знает.              Она и не подозревает, как, с виду безобидный вопрос про школу, полоснул по Уёну и едва не выпотрошил. Настроение было убито до конца вечера, и даже тазы всевозможных салатов, горячие блюда и веселые новогодние песни не смогли его поднять. Развешивая в темноте вечера объявления о находке явно домашнего кота, Чон несколько раз прикладывается лбом о столбы, на которые клеит бумагу, надеясь, что это выбьет все дурные мысли из его головы. Хотелось закрыться в комнате и не выходить до следующего дня после отъезда Хогвартс-экспресса, чтобы наверняка не сорваться и не успеть на него.              Глубокой ночью, когда уже не звучали фейерверки в отдаленных от домов местах, а небо не взрывалось всевозможными цветами радуги, Уён пишет небольшое письмо друзьям, скорчившись за рабочим столом, на котором разбросаны конспекты по анатомии и раскрытые сборники с теорией и заданиями с экзаменов. Он пишет на вырванном из альбома белом листе, меняя карандаш за карандашом, так как те быстро стирались. Он красного к синему, от синего к зеленому, от зеленого к розовому. Ручка еще утром укатилась под стол, поднять ее — дело трех секунд, но даже на такое простое действие, как ему кажется, у него просто не хватит сил.              Уён пишет что-то о маме и ее внезапном ухажере, что-то о тетушке Ким, к которой снова никто не приехал, из-за чего он вновь негодует и даже злится, в первую очередь на тех, кто ее никогда не навещает, а уже потом на несправедливость мира. О том, как они нашли Джено, как пекли печенье, как только что закончили встречать Новый год. Благодарит за подарки на Рождество, не забывает упомянуть, что покрасился в ненавистный красный. Жалуется на сложную генетическую задачу и непроизносимые термины, представляя, как Хонджун закатывает глаза, читая это. И еще кучу откровенной чуши, ведь его дни проходят весьма скучно и однообразно.              Сан сидит рядом, до последнего сдерживая себя от того, чтобы прочитать то, что пишет гриффиндорец. Он смотрит на сосредоточенное лицо Чона, на его нахмуренные брови, на красные пятна от краски на лбу, которые так и не смылись. В воздухе все еще витает сильный запах краски и хочется отсесть или вовсе покинуть комнату, но он терпит. Терпит, потому что боится, что больше у него такой возможности не появится. Терпит, потому что послезавтра, как они с Хенджином и договаривались, он заберет его, притворившись хозяином.              На самом деле он бы все стерпел, как минимум в качестве наказания за все то, что он раньше говорил и делал. Стерпел и сверху бы попросил, бесконечно извиняясь. Он и сейчас готов постоянно просить прощения, но, к сожалению, жалобное «мяу» никто вокруг не понимает так, как нужно. И от невозможности сказать, как ему жаль, он злится на себя, напрягаясь всем пушистым телом в попытке то ли распушиться, то ли испариться.              Теплые пальцы неожиданно ложатся между ушей, аккуратно поглаживая серую шерстку.              — Ты чего рычишь? — гриффиндорец смотрит в раскосые глаза, продолжая гладить по голове. Сан чувствует, как тот напрягся, ожидая в любой момент получить когтями по лицу. — Все хорошо, успокойся. Мы скоро вернем тебя домой, — и улыбается, нежно так, сжимая губы в тонкую полоску.              Чхве смотрит на то, как вместе с нижней губой растягивается и родинка. Тянется вперед и лижет шершавым языком по ней, щекоча длинными усами нос.              За такое с метлы бы пару раз свалиться во время игры и кости все переломать, чтобы потом костеростом мучали. И даже этого мало будет.              Но будь у него возможность коснуться так Уёна не будучи котом, он бы и в пасть дракона сам полез.              — Фу! Серый, ты, — Чон отклоняется назад и трет тыльной стороной ладони губы, — совсем уже с ума сошел. Ну и животное.              — Сам ты животное! — возмущается слизеринец, отворачиваясь к окну, чувствуя себя и чертовски виноватым, и бесконечно счастливым одновременно.              — Он еще и мяукает, посмотрите на него! — Уён собирается согнать кота со стола, но не успевает, ведь в окно дважды стучит острым клювом серая сова. — Из-за тебя письмо не успел дописать.              Сова спокойно ждет на подоконнике, неотрывно смотря своими большими светящимися глазами на кота, пока тот пытается спрятаться от ее взгляда за опущенной к недописанному письму головой Уёна. Тот торопится, ведь не любит заставлять кого-то его ждать, а потому криво и размашисто дописывает письмо, заканчивая маленьким сердечком.              Перед которым бордовым карандашом, подрагивающей от неуверенности рукой, пишет два коротких предложения:              Я не планирую возвращаться в Хогвартс. Но это не значит, что я не буду писать вам и ждать от вас ответов.              Впихивает лист в конверт, пока не передумал, и с тихим извинением отдает сове, почти сразу с ней прощаясь.              В комнате становится невыносимо холодно из-за некогда открытого окна. Гриффиндорец дергается, чувствуя, как мурашки покрывают все тело, хватает полученное письмо и садится на кровать, натягивая одеяло на голову. Ждет, когда Джено сядет рядом, и лишь потом раскрывает конверт, вынимая письмо. На одеяло падают распечатанные фотографии и новые полароиды, с которых на него смотрят друзья, с улыбками и без, со смешными и откровенно глупыми лицами. Уён еле сдерживает себя от того, чтобы громко засмеяться с фото, на котором когтевранец удивленно и растерянно смотрит в объектив, явно застигнутый врасплох.              Черт, когда он вернется в школу, обязательно поиздевается над старшим, громко смеясь и передразнивая, пытаясь повторить его выражение лица.              Когда он вернется в школу.              — Надо было в письме посмеяться, — волшебник откладывает фотографии в сторону, обещая вклеить их в новенький альбом завтра, и дрожащими руками разворачивает письмо, сразу же узнавая аккуратный почерк Сонхва.              И не замечает, как улыбка не слезает с его лица во время чтения об их прогулках, занятиях в библиотеке, веселых обедах с учителями и игр в снегу с младшекурсниками. Не замечает, как эта самая улыбка сохраняется вплоть до того момента, пока он не засыпает, завалившись на бок и прижимая лист к груди.              Зато Сан замечает и не может перестать любоваться. Замечает и не может перестать думать, что тоже хотел бы быть тем, из-за кого гриффиндорец будет так улыбаться.       

***

             — В-один — тиамин, участвует в обмене белков, жиров и углеводов, — Уён наворачивает круги по комнате, временами останавливаясь напротив сидящего на кровати кота и задумчиво смотря ему в глаза, словно в них будет написан ответ. — В-пять — пантотеновая кислота, которая участвует в биологическом окислении? Я правильно говорю?              Сан фыркает, но кивает головой. Гриффиндорец учит названия и функции витаминов все утро, что кажется, еще немного, и Чхве сможет сам с легкостью все перечислить и ни разу не ошибиться.              — В-два — репарифарго, входит в состав ферментов, разрушающих аминокислоты, — Чон замирает, еще раз прокручивая сказанное в голове. — Да это невозможно выучить! — подходит к столу и склоняется над конспектами, вчитываясь в названия снова. — Рибофлавин это!              И в голове даже не проскальзывает мысль, что слово, которое он спутал с названием витамина, на самом деле заклинание, которое они проходили в начале учебного года на уроках трансфигурации.              — В-семь — биотин, В-два — рибофлавин. Рибофлавин, рибофлавин, рибофлавин… — как мантру повторяет, зажмурив глаза.              Сану кажется, что Уён сходит с ума. И он сам, скорее всего, начинает сходить с ума вместе с ним.              — К черту! Переключимся на гормоны, а позже вернемся к витаминам, — Чон поворачивается к коту. — Отличная идея, да? Я тоже так считаю.              Гриффиндорец точно свихнулся. Чхве убеждается в этом, когда четыре из одиннадцати названных гормонов на самом деле оказываются идеально произнесенными заклинаниями.              — Сынок, я… — вечером родительница с тихим стуком входит в освещенную лишь настольной лампой комнату, находя чадо сидящим на полу в окружении учебников. — Быстро убирай это безобразие! На дворе уже вечер! Ты хоть на минуту прекращал заниматься?              — Когда обедал, — честно отвечает парень, потирая глаза. — Сейчас все уберу, я почти закончил. А ты куда-то собралась? — внезапно спрашивает, заметив, что женщина сменила свое широкое домашнее платье на вечернее.              Уён, кажется, никогда не видел свою маму такой смущенной и одновременно виноватой. Она опустила глаза в пол и нервно теребила стеклярус, украшающий подол платья, пока пыталась собраться с мыслями.              — Я…              — Ты идешь на свидание, да? — гриффиндорец нечаянно перебивает. — Ой, извини. Тебя ждать? Или ты будешь очень поздно?              — Нет-нет, ложись без меня, — как-то потерянно отвечает родительница, а затем тихо уточняет. — Ты не злишься?              — А я разве должен?              Они долго смотрят друг на друга, пытаясь найти там ответы на заданные вопросы, а когда тишина затягивается, одновременно начинают смеяться, облегченно выдыхая. Это мигом разряжает обстановку. Уён не злится и действительно не должен. Он искренне рад, что у мамы все налаживается, что она, наконец, позволяет себе отдохнуть и развеяться, насладиться свиданиями, которых у нее очень давно не было. Наконец, просто открыться новому мужчине, если он действительно хороший. И парень не стесняется сказать об этом вслух, выглядя вполне уверенным. Волнение выдавали лишь дрожащие руки, неаккуратно складывающие листы с конспектами в папку.              — Спасибо, дорогой, — тихо произносит женщина. Просит не засиживаться допоздна и уходит, уже в самых дверях пообещав, что точно не попадет в беду.              Уён тяжело вздыхает и включает телевизор, убавив до минимума. Берет с полки новую книгу, заваливается на диван и послушно ждет, пока кот займет место рядом, как делал это всегда.              За несколько дней он привык к этому комку серой шерсти.              — На самом деле я буду по тебе скучать, Серый, — парень снова вздыхает, почесывая Джено за ушком и чувствуя, как бедро, у которого тот лежит, обдает жаром и вибрацией. — Ты не мурчишь, а тарахтишь, словно старый холодильник, ты знал?              — Мяу!              — Сам такой, — гриффиндорец показательно отворачивается и открывает книгу, пытаясь сосредоточиться на словах, и тем самым заглушить непонятное и чертовски отвратительное чувство тревоги, поднимающееся из груди к глотке.              Он чувствует, что еще немного, и останется совсем один. Джено заберут, мама снова будет все дни проводить на работе, а по выходным, скорее всего, ее будут приглашать на свидания. С Хонджуном и Сонхва он вряд ли встретится снова, а со временем они, он надеется, его забудут. В городе у него друзей нет, даже в начальной школе для маглов, которую он посещал, Уён не смог ни с кем сдружиться. И чем больше он думал о том, как быстро люди вокруг исчезают, тем сильнее хотелось выплюнуть то ли сердце, то ли легкие, то ли это странное чувство, терзающее изнутри.              Чтение и занятия были лучшим отвлечением. Чон питался предложениями и терминами, дышал чернилами и стертыми о бумагу грифелями, жил в книжных мирах, параллельно погружаясь в строение человеческого организма. Не давал ни секунды мыслям о Хогвартсе, друзьях и будущем всплыть в его голове. И это срабатывало.              — Ты только послушай, — гриффиндорец тычет пальцем в серый нос кота и зачитывает цитату. — «Урсус мастерски владел монологом. Будучи нелюдимым и вместе с тем словоохотливым, не желая никого видеть, но испытывая потребность поговорить с кем-нибудь, он выходил из затруднения, беседуя сам с собою.» Вот дурак, а волк ему на что? С ним бы побеседовал, как я с тобой.              Кот смотрит потерянно, часто моргает и будто сквозь глядит. Чон тихо с него посмеивается, снова пальцем касается носа и возвращается к книге, напоследок кинув:              — Правда его волк умнее тебя, ты-то совсем дурачок.              — Мяу!              В час ночи по телевизору начинаются все самые скучные передачи, которые даже на фон стыдно ставить. Уён вкладывает закладку в книгу, выключает телевизор и потягивается, тревожа питомца рядом. Задремавший кот сладко зевает и смотрит сонно на парня, всем видом намекая, что пора бы спать и родительницу можно не ждать, с чем гриффиндорец, в целом, соглашается.              — Надеюсь, с ней все хорошо, — парень не ждет чего-то от животного, но почему-то действительно успокаивается, когда Джено кивает. — Ладно, спать.              Наблюдать за тем, как кот подскакивает на месте и несется в комнату быстрее, оказывается увлекательным и смешным зрелищем. Чон даже готов признать, что коты милые.              Но он все равно хочет енота.              Сан думает, что у него осталось слишком мало времени, когда забегает в комнату и останавливается посередине, панически осматриваясь по сторонам. Завтра придет Хенджин и заберёт его, назвавшись хозяином, а затем он… больше не увидит Уёна? И все было зря? Весь план, все прошлые попытки нормального общения и его надежды на то, что он, узнав за эти несколько дней гриффиндорца получше, сможет с ним хотя бы сдружиться?              Он этого так просто не оставит.              Пока Чон медленно плетется в свою комнату, Сан пытается лапами и зубами достать подаренный старшими альбом. Что, если не хорошие воспоминания, заставят его передумать?              — Ну и что ты делаешь, Серый? — Уён подлетает к коту, пытаясь согнать с полки. Хватает за туловище и не ожидает, что следом за котом на пол полетит альбом, чудом не приземляясь ему на ноги. — А, точно. Нужно вклеить фотографии из письма. Молодец, Джено, иногда бываешь полезным!              Чхве на такое заявление фыркает и первым устраивается на чужой кровати, ожидая, когда парень сядет рядом. Наблюдает, как тот достает аккуратно сложенное на полочке письмо с фотографиями и полароидами, как находит в захламленном ящике декоративный голубой скотч с облачками и тяжело вздыхает, обратив внимание на время. Двигается на кровати подальше от подушки, освобождая место, и замирает в ожидании.              Молится известным ему человеческим богам, выдуманным кошачьим, правда, о чем, не понимает сам.              — Вот здесь мы гуляли по полю за школой. Я очень люблю там находиться, знаешь? Ветер обдувает со всех сторон, шелестит трава. Иногда я даже хожу туда один… О, а здесь мы в Астрономической башне! — Уён рассматривает собственное лицо на фотографиях, вспоминая, где и когда они были сделаны. Его резко потянуло поболтать, возможно из-за того, что он слишком ярко последнее время ощущает противное чувство одиночества, липкими руками схватившее его за плечи.              А может он просто действительно сходит с ума и это одна из стадий, когда ты воображаешь, что можешь говорить с животными и вообще именно они твои лучшие друзья.              Его не смущает, что кот сидит слишком тихо и выглядит так, словно действительно слушает и внимает. Чон просто рад, что кто-то его слушает. Он рад, что может хоть с кем-то поговорить, заглушить неприятную тишину, воцарившуюся в доме после ухода матери, отпугнуть мерзкое чувство одиночества, смотрящее на него из темного угла.              Не верится, что с этим придется иметь дело каждый день. Ещё и без кота.              — Башня — наше тайное место, мы всегда там встречаемся по ночам. Знаешь, не так давно мы с Саном снова поругались, даже до драки дошло, — гриффиндорец разглядывает Сонхва, с улыбкой смотрящего на него с полароида. На секунду он даже ощутил мягкое касание к своим волосам, как это любил делать старший. — Тогда все было таким странным. Сначала Хонджун и Сонхва заявили, что начали встречаться, потом это дурацкое занятие со слизеринцем… Я убежал тогда, знал, что они будут ждать в башне. До последнего будут ждать.              Голого бедра касается шершавый язык, а потом кот всей мордочкой трётся о ногу, начиная громко мурчать. Уён находит очаровательным то, как это животное способно понимать его. Пальцы сами тянутся к серой шерстке, приглаживая взъерошенную макушку.              — Я рад, что у них теперь все хорошо. Не пропадут и, дай Мерлин, больше не будут ругаться. Надеюсь Субин и Донхек присмотрят за ними. Хотя бы за Сонхва.              Парень аккуратно берет новые фотографии и декоративный скотч. Листает до пустых страничек и, разместив каждую посередине, приклеивает за уголки.              Очередное фото пуффендуйца в его альбоме. Будто могло быть иначе.              — Знаешь! Вспомнил одну историю забавную, — Уён шмыгает носом, быстрее пытаясь сменить тему. Он чувствовал, как ещё секунда, и он расплачется. — Однажды ночью я пробрался в ванную старост. Ничего круче не видел, если честно. Правда, мне немного не повезло: встретил там Миртл, так что было неловко, — вклеивает смешное фото Хонджуна, отмечая, что оно в альбоме единственное. — Пришлось сказать, что мне, вообще-то, девушки не нравятся.              Сан прекращает мурчать и напрягается, внимательно смотря на профиль гриффиндорца.              Ему… что?              — Она закатила глаза и сказала, что слышит это чаще, чем что-либо другое. Просто представь, сколько других учеников так говорили! И ведь никто не знает, кто врал, а кто говорил серьезно.              — А ты? Ты врал? — вырывается у слизеринца, впрочем, превращаясь в простое вопросительное «мяу?».              Наступает тишина. Чон вклеивает последнее фото, складывает письмо и оставляет между страниц, закрывая и откладывая альбом. Молчит, смотрит на обложку и зажевывает губу, терзая родинку на ней. И лишь когда кот рядом снова мяукает, привлекая внимание, приходит в себя.              — Шутки шутками, а мне Сонхва нравился, я даже хотел с ним встречаться, да только вовремя понял, что это простая привязанность, а любовь — дружеская, — гриффиндорец хватает напрягшегося Джено, усаживая на освободившиеся колени. Смотрит в раскосые глаза, гладит по мордочке и спине, почесывает за ушком.       А затем, едва слышно, выдыхает:              — Не хочу его оставлять.              Сан не сдерживается и тянется вперёд, носом тычась в щеку погрустневшего парня. Щекочет усами и надеется, что он действительно не хочет. Что передумает в последний день и успеет собрать чемодан до отбытия Хогвартс-экспресса.       

***

                    Как они и договаривались, утром в дверь семьи Чон постучался Хенджин, ярко улыбаясь родительнице Уёна. Протянул объявление о найденом коте и даже искренне поплакал, когда навстречу выбежал «его любимый Дурачок!», запрыгивающий на руки. Женщина смотрела на эту картинку и улыбалась ярко, беря с парня обещание внимательнее следить за его очаровательным и очень умным питомцем.       Сан, услышав голос друга утром, подумал, что не прочь остаться котом навсегда, если это позволит ему быть с Уёном. Он не хотел мириться с тем, что не сможет увидеть эти красные волосы в стенах школы, что не сможет извиниться. Не сможет любоваться сосредоточенным над котлом лицом, не сможет пальцами коснуться родинки под глазом, как давно мечтал.       Не сможет снова увидеть яркую улыбку, пусть и не ему адресованную. Не ощутит, как эта самая улыбка ножом в самое сердце втыкается, останавливая пульс.       Он тихо покидает комнату и спешит к другу, запрыгивая в знакомые руки. Мурчит, наверняка создавая впечатление соскучившегося по хозяину питомца. И мысленно умоляет поскорее покинуть порог дома, чтобы не вырваться и не вернуться обратно, своей пушистой спиной подпирая Уёновскую.              — Мам, а где Серый? — первое, что спрашивает Уён, когда спускается вниз на завтрак.              — Хозяин забрал. Нашелся по объявлению. Он даже расплакался, — женщина смеётся, размешивая кофе. — Может заведем кота? Или собаку? А то мне так грустно стало, когда Джено забрали.              Гриффиндорец пропускает вопросы мимо. Забрали? Так скоро?              Он правда останется совсем один?              — Сынок?              — Енота хочу, — выдавливает из себя парень, глубоко вдохнув. — Карлом назовем.              — Кота в полосочку значит, — заключает родительница и охает, когда замечает время. — Опаздываю! Позавтракай и не забудь пообедать, хорошо? И гирлянды, будь добр, все сними.              — Хорошо, мам…              Запоздало и уже в закрытую дверь отвечает Уён. Сквозь окно видит, как мама садится в машину к, кажется, тому самому коллеге, и ярко улыбается. Она выглядит счастливой.              Как и Сонхва с Хонджуном на фотографиях, сделанных в каникулы без него.              И, наверное, такими же счастливыми были кот и его хозяин, когда встретились.              «Я счастлив, когда другие счастливы», — пытается убедить себя гриффиндорец, игнорируя оставленные на столе оладьи.              «Даже если без меня», — доносится отзвуком где-то в черепной коробке, когда он привычно садится за стол, раскрывая пособия и учебники.              Где-то в Хогвартсе Сонхва дочитывает полученное от младшего письмо. Первые слезинки капают на цветные предложения.              — Что случилось? — Хонджун подлетает мгновенно, обеспокоенно заглядывая в глаза.              — Уён написал, что не вернётся в Хогвартс.