Мёртвая тишина

***

      Пыльный пол, посыпанный толстым слоем падающей с потолка штукатурки. Разноцветные стёкла от разбитых бутылок, разбросаные, валяются рядом с порванным, в сквозных дырах, что видно ржавые пружины диваном; стены покрыты множеством надписей, жуткими рисунками граффити; с потресканных и в трещинах стен стирается, обваливается блелая краска; заколоченные старыми, гниющими досками окнач слегка скрипят из-за налетающего ветра. На потолке висит разбитый длинный потолочный светильник с разорванными проводами. В дальнем углу комнаты стоит разбитое, с толстыми трещинами зеркало с гниющей оправой. В пыльном зеркале, кусочками, отражался невысокий мальчик с длинными, собранными в потрепаную косу, со светлыми, практически белыми, волосами. Испачканная в траве, выцветшая красная майка, съехала и одного плеча из-за большего размера. Худые, исцарапанные, в множествах ссадин и синяках руки и ноги, покрылись мурашками из-за холодного сквозняка. Порванные, в засохшей грязи кроссовки пошёркали по полу.       — Ничего здесь нет, — недовольно сказал Коля, завороженно всматриваясь в зеркало, невольно налонившись и проводя пальцами по запылившемуся стеклу. Заброшенные здания, ночные прогулки по плохо освещённым улицам, ужасающие истории — всё подкармливало интерес и желание, лично встретить что-нибудь из деревенских историй, несмотря на страх, но всё это всегда оказывалось очередной глупостью. Несколько заброшенных корпусов, плачевно известной психиатрической больницы, были обсуждаемыми среди стариков, разговоры которых Гоголь слышал. Своим размытым прошлым и жуткими страшилками: о до сих пор обитавших здесь призраках-пациентов, которые просыпаются, едва только солнце успевает зайти за линию горизонта, и начинают жить своей жизнью в стенах этого места. Больница, несмотря на уже долгое время бездействия, привлекала к себе внимание. Жуткие звуки и оглушительные крики, доносящиеся отсюда по рассказам, пугали людей, живущих рядом. На улице смеркалось; света становилось всё меньше и меньше, комнаты из-за и так приглушённого досками освещения, становились еще более мрачными. Осмотрев один из корпусов здания, Коля и не заметил, как на улице стало темнеть. На последнем, на четвёртом этаже, он нашел старое, высокое, разбитое зеркало, в котором рассматривал своё кривое отражение.       — А что ты здесь ожидал увидеть? — послашался тихий, хриплый голос из коридора. Вздрогнув от неожиданности, Коля замер, настороженно прислушиваясь, пытаясь понять, послышалось ему или нет.       — Темнеет уже, лучше иди домой. — через некоторое время, будто бы настороженно добавил этот же голос.       — А я думал мне показалось! — весело воскликнул Николай, поворачиваясь к дверному проходу, где предположительно должен был стоять говорящий, но он никого там не увидел. — Ты где?       — Здесь я, здесь, просто в коридоре стою. Так ты будешь спускаться на улицу? В коридоре послышались негромкие шаги, отдаляющиеся от двери комнаты.       — Я ничего не вижу. — жалобно протянул Коля, все же выходя из комнаты, громко шурша по полу кросовками.       — А ты иди на голос, я тебе покажу выход. — слабым эхом ответил тот.       — Представляешь, я даже тебя не вижу, тут такая темнота.       — Тебе сколько-то лет? — все также далеко. В нескольких десятков метров, спросил голос.       — Пятнадцать. — ускоряя шаг, чтобы успеть за голосом, воскликнул Коля. — А тебе сколько?       — Мне? Хм, пятнад— эй, стой! Услышав предупреждение, Коля не сразу сообразил и, сделав следующий шаг, ничего не почувствовал под ступающей ногой. Кульнувшись через бок, он несколько раз стукнулся о выступающие ступеньки, болезненно зашипел, чувствуя жгучую боль на спине и руке, которые протерлись об них, а после о пол.       — Сильно ударился? — вздыхая, спокойно спросил голос. Тот видимо стоял наверху лестницы, не торопясь спускаться. Сейчас, здесь вообще ничего не видно, до этого хоть какое-то освещение из промежутков между досками было, а здесь ни окон, ни дверей нет. И света тоже нет.       — Вроде нет. — скривившись, ответил он, опираясь руками о пол, подымаясь. В боку неприятно ныло, спина и рука всё ещё горели от боли. Подняв голову, он увидел два смотрящих на него тёмно-лиловых глаза. Но стоило ему моргнуть, как они исчезли.       — Когда прийдешь домой, то обработай, кто знает, что здесь за грязь. — спускаясь по ступенькам вниз, серьёзно сказал голос.       — Да… пожалуй, давай, сначала выйдем отсюда. — ответил Коля, несколько расстерянно моргнув.       — Иди на голос, я выведу. — повторил, ранее сказные слова тот. Поднявшись, Коля развёл руками в стороны, нащупывая стенку, чтобы более менее понимать, где он находится. Он медленно пошел, помня, что перил у лестницы нет, — оступившись, сорваться вниз несложно.       — Я вообще ничего не вижу и думаю, что ты тоже…       — Я часто здесь бываю, поэтому помню, как здесь все устроено, мне не нужно видеть.       — Часто… Действительно? Думаю, я бы тоже хотел гулять по заброшкам, но днём не интересно, а ночью я хочу спать. — немного воодушевлённо ответил он, на что услышал в темноте тихий смешок       — Да? А тебе не страшно?       — Не-а, а чего бояться? Всяких этих существ, которых навыдумывали, не существует. А напороться на какой-то угол или упасть с лестницы не страшно: я не умру же от этого. А ты что, боишься?       — По-мойму я сейчас с тобой нахожусь в этом здании и, как ты считаешь, я думал, что встречу тебя здесь?       — Ах, точно. — Коля неловко улыбнулся, куда-то в темноту, щуря глаза и пытаясь найти собеседника. — Кстати, ты далеко живёшь?       — Да, далеко. — через небольшую паузу, ответил он, не поняв, как тема разговора так быстро изменилась. — А тебе зачем?       — Я не хочу домой. Можно я тебя провожу?       — В этом нет необходимости, — ответил тот, после, помедлив, продолжил, — почему не хочешь?       — Там папа. — ответил Гоголь, будто бы этот ответ объяснит всё — и замолчал.       — Извини. — через некоторое время, после затянувшейся тишины, сказал голос.       — Ничего, всё в порядке: просто отношения у меня с ним не сложились. На это ему ничего не ответили.       — Он пьет. — зачем-то добавил Гоголь. Шаги прекратились, стоило Коле сказать это. Он тоже остановился, нарряжённо смотря куда-то всторону, словно ожидая осуждения или. По-глупости сказал, зачем сказал, не знает. Коля никогда не рассказывал об этом. Вообще ни с кем не разговаривал на такие темы — даже с стариком старался избегать этот разговор, хотя тот и сам не давил. Рассказывать кому-либо не было смысла. Говорить: «Он пьет» — это признание признание самому себе, понимае — это не правильно, так не должно быть. Папа не должен пить так, чтобы этими словами ставить на него ярлык, который на деле является правдой. «Почемы ты сказал это незнакомцу, ты совсем слаб? Перетерпеть не можешь?» Казалось, за слишком затянувшуюсь тишину, внутри собиралось и тяжело оседало неприятное чувство, медленно растекающееся по всему телу, охватывая его. Но в ответ Коля услышал ничего, кроме тихих, практически беззвучных, возобнавившихся шагов вниз по лестнице. Стоило этому произойти, как напряжённость, испарилось, будто бы её и не было.       — Мне Коля Гоголь зовут. А тебя, кстати, как? — очнувшись и, чуть не упав с непривычки с последней ступеньки, спросил Коля.       — Фёдор. — непонятно по каким причинам, на этот раз его голос звучал приглушённо, будто бы за каким-то стеклом. Виднелся выход, в который пробрался глухой оранжевый небесный свет. Оглядываясь вокруг, Коля никого не увидел. Поежившись и решив, что лучше уйти от сюда, он так и сделал. Он хорошо ощущал, что сейчас здесь один, хотя пару минут назад с ним стоял ещё один человек, вот только, куда он делся? Решив, что нужно идти домой, вспоминая совет… Феди «обработать раны», поторопился покинуть здание. Бок немного ныл, а спина соприкосаясь с майкой сщипала, но он не обращал на это внимание — поболит и пройдет. Кожа покрылась мурашками, стоило завыть холодному ветру, всё-таки конец лета уже, ближе к вечеру гораздо холоднее.

***

Раннее утро встретило лучами в лицо и хорошо слышимым запахом алкоголя. Поднявшись с кровати и слегка пошатнувшись на ногах, Коля пошёл на кухню, обходя разбросанные вещи. Ноги и руки казались непривычно тяжелыми, заставить себя идти было сложно. Выйдя в коридор, по носу ударил ещё более резкий запах выпивки. Несколько банок лежало у прохода в соседнюю комнату, откуда слышалось негромкий храп. Скривившись в отвращении и прикрывая нос, направился в ванную. Зайдя и включая свет, предварительно закрыв дверь, он подошел к раковине. Сонно потерев глаза, он нагнулся над умывальником. Обдав лицо холодной водой, потерев руками щеки, он выровнялся наконец подняв глаза на зеркало. До этого едва заметные тёмные круги под глазами, приобрели ещё более видимый окрас. Покрасневшие от недосыпа глаза защипали под светом. Собравшись и нацепив улыбку, он вышел из дома. Сегодня никого в деревне, кроме живущих здесь стариков, не будет. Вчера все приехавшие внуки и «дети» уехали, так как лето подходило к концу, как и каникулы. Он остался один, кроме еще нескольких ребят, которым, как и ему самому, дела до друг дружки нет. Хотя, нет ещё же… Федя есть, верно? От той заброшки, как он сам сказал, его дом далеко, значит, проще будет спросить у старосты.

***

      — Деда, а знаефь ли ты какоко-нибудь мальчика Федю? — спросил Гоголь, паралелльно быстро поедая булочку, которой его добрадушно угостил старик.       — Коль, ешь медленней, не торопись. Федю? Я многих «Федь» знаю, фамилию скажешь?       — Не, я её тоше не зфнаю.       — А описать сможешь? — усмехаясь, с попыток быстрее сьесть булочку, будто бы ее сейчас кто-нибудь украдёт, сказал старик. Но Гоголь молчал, медленно жуя, уставившись задумчиво себе под ноги. Описать? Он не видел ни одежды, ни черт. Только голос, тихий, хриплый. Тогда было достаточно темно, чтобы не разглядеть этого. Правда, когда он был рядом, ощущалось только присутствие, но самого человека, будто бы не было. За всю их небольшую «прогулку» Гоголь ни разу не прикоснулся его, не слышал чужое дыхание, прерывающего тишину. Ему показалось? Но… нет, он видел глаза, те два тёмных фиолетовых глаза, которые промелькнули в темноте. Они точно принадлежали ему.       — Не, деда, тогда темно было. Но—       — Темно? Точно. Он же не рассказал…       — Знаешь, там в лесу, есть заброшка. Ну, вот я и решил туда сходить. Вот там мы и встретились. Уже ближе к ночи, когда я обходил её.       — Мне следует говорить, что заброшенные здания не место для игр?       — Я осторожно. — улыбаясь, ответил Коля, чувствуя себя неудобно. — И вообще, я не договорил. У него были очень странные глаза. Они были фиолетовые.       — Да? Подняв голову, Гоголь уже хотел было добавить, что он не шутит и, что вообще-то ему должны помочь, а не смеяться, но, заметив, что старик задумался, напряжённо смотря в пол, промолчал.       — Дед, ты знаешь его? — эти слова, были произнесены с вопросом, но оба понимали, что это было утверждение.       — Я не уверен, что это тот мальчик, о котором я думаю, сынок, но знай, лучше тебе больше не шастать по заброшкам. А в эту больницу вообще не сувайся. — серьёзно глянув на Гоголя, ответил он.       — Так это больница… а что это за больница? — будто бы не зная этого, спросил Коля.       — Психиотрическая… — притворно улыбаясь, добавил он. Неозвученный в этих словах вопрос — «А должен ли я рассказывать?» — повис в воздухе.       — Ладно, деда, я пошёл, спасибо за булочку — поднявшись, сказал Гоголь.       — Ну иди, иди, сынок.

***

Прогуливаясь по пустующим улицам, Гоголь про себя сделал пометку попробовать сходить туда ещё, вдруг опять встретит Федю. Солнце слепило в глаза, которые все еще были покрасневшие из-за бессонной ночи, так как домой он вернулся ближе к часу, гуляя по деревне и прикалываясь над соседями. После он ещё долго не мог уснуть, по непонятным причинам. Вроде уже ноги и руки ватные, глаза слипаются, а сон будто бы за несколько десятков километров обходит его. Интересно, раз Федя тоже бывает на заброшках, да и ещё, как он выразился «часто»… то он тоже так на утро страдает?.. Ладно, возможно, из-за до этого бессонных ночей, хочется спать ещё сильнее, чем могло бы быть… одёрнувшись от мыслей, Гоголь поежился. В голове всплывал голос Феди… а еще те глаза.       — Почему ты? — неожиданно громко, даже для самого себя, воскликнул Гоголь. — Что ты делаешь в голове? — будто бы это могло что-то изменить. От посетивших мыслей ему стало неприятно. Не любил он о ком-то размышлять, о чьих-то действиях. Эти размышления всегда оставляли неприятный осадок, будто бы он навредил кому-то, — посягнув на личное. Не любил он копаться в своих мыслях, они запутывали ещё сильнее, а если такое происходило, то из-за чувства вины или доброты к кому-то, сам себя ограничивал делать что-то, посягая на собственную свободу действий, что оставляло ещё более отвратное чувство, поэтому и сам он старался не копался в отношениях с окружающими. Только одно он раскопал и усвоил: люди, которые растили его не умеют быть добрыми — больше узнавать и думать об этом не захотелось. Проще сделать вид, что ничего не происходит, ведь если в тебе не видят опасности, то видят жертву, но, если иногда напоминать, что ты не глупец, то и тебя не трогают. Остановившись, он развернулся, направляясь к лесу в котором находились те заброшеные здания. Федя же может быть там, верно? Заброшка находилась глубоко в лесу. Пробираясь сквозь множество веток и деревьев, Гоголь наконец подошёл к когда-то белым стенам здания. Огромное, с тремя корпусами здание давно стояло здесь. По стенам тянулись длинные глубокие трещины; все окна плотно заколочены досками, поэтому пробраться можно только через центральный вход возле которого крутилась охрана, но и они часто уходили с поста, так как об этом здании знали, в основном только те, кто застал его работу. Больница пустует чуть больше пяти лет, это было само по себе старое здание, а после нескольких лет бездействия оно начало достаточно быстро разваливаться и заростать. Закрыли её из-за какого-то случая. Никто не распространяется о случае, но когда-то писали, что кто-то из пациентов, живших здесь, устроил массовый геноцид из-за чего больницу закрыли — плохая репутация никому не была выгодна, да и вопрос о закрытие стоял давно — это был лишь вопрос времени, да и здание взаправду было старое. Имена всех людей, работающих в ней, были засекречены. Многое указывало, что не только это повлияло на закрытие, но узнать об этом ни у кого не получится. Вечные ночные крики, непонятные и неизвестно чем и откуда издаваемые звуки, глубоко отпечатались на памяти жильцов, живших рядом. Ходят слухи, что до сих пор, души тех умерших, чьи тела были растерзаны в стенах больницы, ищут покой. До чего же это смешно. Души умерших? Когда человек умирает, то за этим следует ровно ничего. Не окутывающая сознание пустота, не суд, не блуждания — всё это лишь попытка объяснить то, что человеческому мозгу никогда не узнать. Люди выдумали это, чтобы верить в лучшее, верить, что всех их добрые дела и вера в лучшее когда-нибудь будут оправданы. Будут играть роль. Хотелось бы увидеть что-нибудь такое в реальности, чтобы это стало чем-то разбавляющим. Но, правда остаётся всё по прежнему жестокой — за этим следует пустота. Мозг не будет размышлять об этом, пытаясь выстроить понимание происходящего, — он будет мёртв. Все закончится. И стоит ли упоминать о такой бессмыслице, как неупокоеные души? Но, разве можно ли осуждать людей за их веру? Человек должен во что-то верить, иначе же жизнь будем казаться ему неимоверно сложной. Люди верят, что жизнь закончится и будет что-то дальше, что-то приятное, блаженное. И это их вера. Кто-то верит в суеверия, кто-то в удачу, кто-то в свои идеалы…       — Что ж тебе в голову пришло? — послышался знакомый голос, в нём отчётливо слышалась насмешка.       — Да вот думаю, было бы не плохо заглянуть сюда. Мало ли тут какие-нибудь Феди гуляют?       — Ух ты. И встретил ты здесь «какого-нибудь Федю»? — наигранно удивлённо отозвался голос.       — Да вот не знаю, не проходили ли здесь мимо тебя такие мальчики, — подхватывая отозвался Гоголь, — знаешь, у которых глаза такие необычные, а остальных черт не видно. Повисла тишина, в стенах здания отчётливо слышали негромкое шуршания самого Коли, которые он прекратил делать, останавливаясь, внимательно прислушмваясь к другим звукам. Но собеседник тоже видимо замер. Неужели, опять что-то ляпнул?       — Ты это… если я тебя задел, то… ты извини, — осторожно начиная шагать куда-то вперёд, начал Гоголь, неуверенно смотря куда-то в пол. Пересекая просторную комнату, направляясь к ближайшей двери, Коля выглянул из неё, оперевшись руками по обе стороны. Никого не увидев, он вышел в длинный коридор, начав медленно идти куда-то вглубь.       — Все в порядке. — ответил Федя, но откуда именно доносился голос, было сложно определить. — Просто неожидал, что ты назовёшь цвет глаз необычным. Затемненный коридор с каждым шагом становился все более глухим, свет всё меньше проникал в помещение.       — Да? — непонимающе отозвался Коля, радуясь, что тот никуда не ушёл.       — Скорее глаза странные, чем необычные. — просто бросил тот.       — Как знаешь, — дойдя до конца, попадая на перекрёсток коридоров, ответил тот. — Где ты?       — А ты найди, так уж и быть, дам тебее время. — ответил Федя.       — Какой самоуверенный, если ты меня напугаешь, то я за себя не ручаюсь. — весело отозвался Коля. Перейдя практически на бег, он направился вперёд.

***

Федя не преувеличил, прошло уже около десяти минут, а Коля его так и не нашел. Оббежав все ближайшие комнаты, а после пробежавшись по более дальним, он остановился, прислушиваясь. Феди не было ни в одной из комнат нигде: ни в шкафу, ни под кроватью, — ведь Гоголь проверил даже там. Но тот, за всё это время, ни единого звука не издал. Остановившись, Гоголь нахмурился, прислушиваясь, надеясь услышать чьё-нибудь тихое дыхание или мелкий шорох.       — Подожди, ты вообще здесь? — крикнул он, сморщившись с непривычки от громкости.       — Да. — ответил Федя. Он находился где-то совсем рядом, но Гоголь не видел его. Резко обернувшись, Гоголь посмотрел на пустой длинный коридор… в нескольких метрах от него, практически в самой темноте, на него смотрело два ярко выделяющихся фиолетовых глаза. Вздрогнув, он полностью развернулся, в тишине продолжая внимательно рассматривать глаза, которые, всё также удерживая зрительный контакт, с непонятным пустым холодом, смотрели на него.       — Федь? — даже для себя удивлённо тихо спросил он, замерев. Шум громко бил по ушам, почему-то всё стало расплываться, двоясь в глазах. Моргнув, Гоголь невольно потёр рукавом лицо, заслезившись. Вдруг глаза растворились в темноте.       — Вот видишь, — негромки, всё таким же тихим голосом, нарушил тишину тот. — Ты меня не нашёл, просто в отличае от тебя, я грамотно рассчитываю свои возможности.       — Как тебе это удалось? — пытаясь понять, что сейчас произошло, сказал Гоголь. И слегка засмеявшись, что получилось слишком наигранно, посмотрел в коридор, пытаясь зацепится, хотя бы за что-то, что могло указать на собеседника.       — Секрет фокуса не подлежит распространению. — ответил тот. Только сейчас Гоголь заметил, что, несмотря на тихий голос собеседника, он слышит его достаточно хорошо, учитывая предположительное расстояние между ними, что странно.       — Только вот, когда фокусники выступают, то показывают себя публике. — прищурившись, ответил Гоголь.       — Я очень скрытный фокусник, так что я показываю себя, если только сама публика меня находит.       — Ну, Федя, я же на самом деле тебя не видел. — хныча, отозвался Гоголь. Ненадолго повисла тишина, которую сразу же прервал Федя.       — Если не поторопишься, то никогда не увидишь. Сюда идёт охрана, лучше спрячься где-нибудь и уходи отсюда. Сразу опомнившись, Гоголь быстро начал искать место, где можно было бы сесть. О, точно, в одной из комнат он видел шкаф, там можно остаться, всё-таки «прятки» облегчили поиск мест. Быстро рванув туда, он старался издавать меньше звуков, внимательно прислушиваясь. Осторожно прикрыв за собой дверцу, он сел в шкафу, вслушиваясь в посторонние звуки.       — Ты точно слышал здесь кого-то? — сказал чей-то грубоватый голос.       — Я удивлен, что ты ничего не слышал. — ответил ему второй. Сквозь щель видно свет от фонаря, который становился все более ярким. — Может это призраки?       — Не говори глупости. Это или ветер, или тебе показалось, или, в крайнем случае, сюда кто-то пробрался. Лучше пошли проверим комнаты. Они остановили возле комнаты, где сжавшись и прикрыв рот рукой, чтобы даже дыхания не было слышно, сидел Гоголь. Неожиданно где-то в противоположной стороне, что-то с громким треском, который сопровождался эхом и разлетевшимся по всему этажу грохотом, упало на землю.       — Сюда кто-то пролез, за мной. Свет от фонаря сразу же исчез, двое быстро побежали в другую сторону.       — «Федь?» — промелькнуло в голове. Быстро выбравшись из шкафа, Гоголь выбежал из комнаты, сразу же сворачивая к выходу. Свет от фонаря на секунду промелькнул в конце коридору, в одной из самых дальних комнат. Выбежав на улицу и отбежав на несколько десятков метров, Гоголь остановился и часто дыша поставил руки на колени, смотрел на больницу. Попасть туда он сможет только завтра — сегодня скорее всего будут более внимательно следить за зданем. В той стороне стоял старый шкаф, с поломанными, покосившимися дверцами, скорее всего его и толкнул Федя. Но, куда он сам спрятался? Там же вроде пустое пространство? А может он сбежал через окно… но они же там заколочены. Но не могли же его поймать? Нет, он сбежал, точно сбежал. Завтра они встретятся. Встретятся? С кем-то захотелось увидеться ещё раз? Стоило зайти в дом, как в нос ударил резкий запах алкоголя. Невольно сощурив глаза, которые начали слезиться, Гоголь сразу же побежал к себе в комнату, оббегая бутылки и завалы различного мусора. Плотно закрыв дверь, он открыл окно. Для удобства поставив стул и встав на него, он выставился наружу, вдыхая воздух, сопровождающийся вовремя подлетевшим порывом. Следущая часть дня прошла как в тумане. Запах со временем стал менее резким, поэтому спустившись на пол, Гоголь глубоко вздохнул. Неожиданно накатилась сильная усталость, которая постепенно начала охватывать всё тело. Согнувшись и расслабив руки, он залез на кровать, лицом падая на матрас. Повернув голову в сторону и обессиленно опустив ноги, прикрыл глаза.

***

Ближе к вечеру, услышав как соседние коты с громким мяуканьем разбегались от бродячих, лающих собак, Гоголь проснулся. Резко подскочив с кровати, он сонно огляделся, за окном было уже темно. По телу прошли мурашки от прохладного ветра. Закрыв окно, он откинулся спиной на кровать, раскинув руки и ноги, устраиваясь звездочкой. Молча смотря в потолок, он услышал отчётливый шорох. Сначала удивлённо приподняв голову, а после оперевшись на локти, напряжённо начал всматриваться в темноту. На него изучающе смотрели два кошачьих глаза. Поднявшись, он осторожно приблизился к животному, плавно передвигаясь, чтобы не спугнуть. Видимо, кот забежал к нему через окно, пока он спал. Несмотря на то, что Гоголь стоял уже достаточно близко, протягивая руку, чтобы погладить, кот никак не дёрнулся — всё также продолжая смотреть на него. Коснувшись мягкой шерсти, Коля провёл по ней рукой и, не почувствовав никакой реакции, начал осторожно гладить. Через некоторое время тишина прервалась тихим мурлыканьем. Ласково улыбнувшись, он осторожно отошёл: нужно было бы покормить его чем-нибудь, вот только дома вряд ли есть что-то съедобное. Открыв дверь, он тихо вышел из комнаты, кот спрыгнул со стола, следуя за ним. В темноте слышен тихий шорох и глухой треск после каждого шага. Окутывающая вокруг тишина, слабым покалыванием ударяется по вискам. В доме никого, кроме Коли и кота, нет. Осторожно пройдя на кухню, он присел возле шкафчиков и, открывая каждый из них, начал наощупь искать какие-нибудь старые консервы. Ночное небо густо затянулось тёмными облаками. Только белая, светящаяся луна мерцала в небе, выползнув из-под них. Тусклый свет медленно расползался по предметам: деревянному столу, паре стульев, — проходя через лёгкие, бледные занавески, всё больше освещая комнату. Кот, будто бы понимая, сел недалеко от Коли, внимательно смотря на него. Найдя несколько банок, Гоголь усмехнулся: что ж, кот не будет голодным, да и самому можно съесть. В это время кот, видимо поняв, что его покормят, начал активно льнуть к ногам, громко мурлыкая. Быстро открыв консервы, Гоголь повернулся к кружащемуся вокруг него коту. Сразу же подняв на него глаза, кот немо мяукнул. Два светло-серых кошачьих глаза выжидающе смотрели на банку. Веселясь с такой реакции, Коля присел, осторожно ставя перед котом еду: «Главное, чтобы всё не успел умять, а то мне может и не достаться» — зачарованно наблюдая за котом, подумал Гоголь.

***

«Федя же смог тогда сбежать?»

Один и тот же вопрос постоянно крутится в голове, стоит солнцу начать заходить за горизонт. Тот отвлёк тогда охрану, рискуя быть пойманным, дал спасительный шанс сбежать оттуда, оставаясь незамеченным. Целый день, прозанимавшись равно ничем: разве что, если полдня пялиться в стену, а после поменять локацию на ближайшую поляну можно назвать занятием, то Гоголь работал весь день не покладая рук. Сейчас же он направляется к заброшке, обходя заросли, стараясь тихо зайти с другой стороны, навернув довольно-таки большой крюк; но, зато убедившись, что охрана в прилесном домике. Гоголь всматривается в здание, надеясь, что количество охраны не увеличелось, быстро идёт. Или те решили, что первое время сюда опять никто не сунется, или Коле везёт, потому что ничьих голосов он не слыщит и никого не видит, значит, по-прежнему осталось двое охраняющих. Быстро перебравшись через забор и, убедившись, что никого рядом нет, он забегает вовнутрь. Чем больше он проходил вглубь, чем слабее становится свет.       — Не думал, что ты прийдёшь, — неожиданно резко раздаётся хриплый голос.       — Рад, что тебя не поймали. Вот это ты классно придумал, ты же шкаф уронил? — вздрогнув, резко звонко отвечает Гоголь.       — Так ты помнишь, — усмехаясь, говорит Федя.       — Кстати, как ты сбежал? — зайдя в комнату, откуда доносится голос, спрашивает Гоголь.       — Там у одного окна парочка досок практически отваливается и, если аккуратно поддеть, то можно бесшумно выбраться. — голос доносится из другого конца комнаты, на удивление она достаточно просторна с двумя, под самым потолком, форточками. — И не боишься, что тебя словят?       — Такой же вопрос к тебе. — улыбнувшись, отвечает Гоголь, внимательно всматриваясь в темноту. — Что насчёт того, чтобы выйти ко мне?       — Не знаю, нужно подумать. — будто бы насамом деле задумываясь, отвечает тот. — Нет. — после настолько резко похолодевшего голоса, по спине невольно пробегает холод.       — Почему? — замерев, спрашивает Гоголь, прислушиваясь. Ему ничего не отвечают, лишь слабый сквозняк покачивает дверь, мягко заключая в холодные объятья. Неожиданный шорох заставляет резко дёрнуться. Настороженно вглядываясь в темноту, Гоголь пытается увидеть Федю. Не двигаясь, он прерывисто вздыхает. Его могут сейчас напугать, — резко выскочив или крикнув что-нибудь, но ничего не происходит, только звенящая мертвая тишина.       — Федь, ты здесь? Ответа не следует.       — «Что происходит?» — проносится в голове, стоит Гоголю осознать — он здесь один. Неожиданно темнота начала становится всё плотнее и плотнее, перед глазами она будто бы двигается. Осев на пол, он, сжавшись, зажмуривает глаза, прикрыв их руками. Непонятное, давящее чувство заставляет не двигаться, а немо слушать, что происходит вокруг. Сжавшись, он лщущает неприятный холод у ног. Неразборчиво тихо что-то прошептав, он вжимается в стену. Почему такое дурное ощущение, почему он боится… боится? Да, это точно страх. Но почему? Он разговаривал с Федей, — а теперь стремится убежать или спрятаться. Да, именно, он разговаривал с Федей, а сейчас здесь никого нет, потому что в комнате никто не дышит, кроме его. Никто не дышал, когда он говорил с кем-то. Вдруг он чувствует как что-то холодное падает ему на руки, медленно стекает по пальцам, а потом еще и ещё. После это начинает беспрерывно катиться по рукам. Убрав руки от лица, Гоголь видит силуэт, сначала он пытается разглядеть его, а после он понимает — это чьи-то ноги, кто-то просто склонившись стоит перед ним. Но здесь никого нет. Никто не дышит.