так падают звёзды

Ему холодно. Приходится обхватить руками себя и крепко сжать, начав горбиться, пока сознание покидали липкая тьма кошмаров, так противно скрипуче усмехаясь и проходясь когтями по его воспоминаниям, вскрывая только затянувшиеся раны, заставляя того мальчишку внутри, которого он берег годами, истекать кровью. Мальчишку светлого, ещё способного улыбаться и смеяться вместе с друзьями, остававшегося вежливым с любым человеком того достойным, воспитанным и правильным. Мальчишку, что не опускал голову даже после смерти клана. Но если быть честным, раны эти никогда толком не затягивались. Болели всегда, гноились, напоминали о себе. О потере близких. О потере всех, кого он когда-либо любил. Курапика дёргается, слыша открывающуюся в палату дверь, после чего заставляет себя сесть нормально и не выглядеть перепуганным ребёнком. Руки теперь цепляются за тоненькое больничное одеяло, а не сдирают короткими ногтями кожу на предплечьях, а сам он не успевает себя остановить, когда поворачивает голову на звук шагов, привычно желая посмотреть на пришедшего. Ах да. Жуткий кошмар ушёл, только вот теперь он никогда не заберёт с собой свою темноту и мрак. Парень лишь касается повязки на глазах и опускает голову, пока внутри с новой силой разливается ощущение пустоты и боли. - А вы можете закрыть окно? Он знает, что в комнату зашла медсестра, чувствует аурой, но даже с ней чувствует себя донельзя беспомощным. А что толку с ауры, если он благодаря ней только и мог, что ориентироваться в пространстве чуть лучше других слепых, и от того не становился полноценным калекой? Но уже не мог быть ни бойцом, ни охотником, ни работником компании Ностраде. Как и отомстить больше не мог. Будучи слабым и неопытным, молодой Курута мог верить в то, что сможет победить паука со временем. Теперь же идея стать ровней Геней Рëдан и уж тем более победить могущественного паука превращалась по крупице в несбыточную мечту. Курапика готов был выть от накрывавшего его отчаяния и желания найти хоть что-то, хотя бы маленькую соломенку надежды, за которую он мог бы зацепиться. Но понимание того, что дороги назад нет, заставляло глотать обиду и боль, в большинстве своём молча дожидаясь возможности покинуть больницу. А ведь он только получил новую должность, только почувствовал сладость прогресса спустя долгие годы упорной работы над собой. Он был так близок к получению новых связей, новых ресурсов для поиска, нового опыта и союзников. Даже первую зарплату получил, позволяя себе купить вещи и еду хоть немного получше, стараясь пересилить привычку смотреть только на акционные уголки в магазинах, где среди обычных продуктов спокойно себе пряталась просрочка. - Конечно. Как вы себя чувствуете? Травмы не беспокоят? Ранение было серьёзным, так что мы можем дать вам ещё обезболивающего. Пока суточная норма ещё позволяет. - Не откажусь. Благодарю вас. Курапике больно. Очень. Но он молчит, терпит, лишь иногда хватается за свои же руки, когда те перестают слушаться и дрожать от постоянного ощущения боли в теле. Он слышал от врачей, что дать они ему могут лишь то, что помешает мозгу воспринимать болевые ощущения. Но тело продолжит всё чувствовать, просто он не будет этого понимать. А мысли так и возвращаются к тому, что он потерял из-за... чужой дурацкой прихоти? Он мог достать девчонке любые артефакты, любые части тел или ископаемые, да даже глаза его близких, но в момент, когда молодая Ностраде заявила, что хочет _его_ глаза, Курапике показалось, что на него упало что-то невообразимо тяжёлое. Как они узнали? Он же обо всём позаботился! Он обо всём договорился! Даже в его лицензии не было указано фамилии! Но воспоминания о том, как его хватают руки охраны, а дальше мир меркнет от удара по затылку, были слишком свежими и не уходили в глубины памяти до сих пор. Конечно, как только он может позволить себе забыть момент, когда последний раз видел хоть что-то? Он очнулся в этой больнице и даже палаты за все дни не покидал, пытаясь свыкнуться с новой реальностью. С реальностью, которую он лишь слышал и изучал наощупь. Неохотно и по необходимости. Не получалось только вот свыкнуться. И всё же он иногда, но сползал на непослушных ногах с кровати, с выставленными немного вперед руками делал несколько шагов к окну, задевая руками разные предметы после каждого шага. И всё это чтобы коснуться холодного стекла и как следует прислушаться к звукам, что слышались из-за приоткрытой форточки. А мир там жил. И без него. Ведь если задуматься, у Курапики ничего не было, а теперь не осталось и крохотных надежд на отмщение тем, кто причинил боль близким. "Бедный мальчишка. Это байка. Слух, в который поверили все, так как большим шишкам надо было спихнуть на кого-то свои грехи. Ты бы никогда не нашел тех людей, что захотели смерти твоего клана, а лишь кинулся в пасть Фантомной Труппе, не более. Ты спасибо должен будешь нам сказать" Слова мужчины убивали хуже ножа его подчинённых, что вырезали глаза по его приказу с хирургической точностью. Не оставив ни одного лишнего пореза. Только вот не чтобы ему облегчить жизнь, а глаза сохранить, Курапика это понимал. Курапика слишком много понимал. Как и то, что у него действительно ничего не было. Ни дома, ни семьи, ни цели. Он один и от этого так страшно, что в пору по-детски звать маму. А ведь ему хотелось. В первую ночь ему стало так страшно, что он чуть не довёл себя до истерики, разодрал руки к чертям до крови, свалился с кровати и сильно перепугал этим персонал. А потом долго утром глотал непролитые слезы, когда пришёл в себя после дозы успокоительного. Сейчас же даже в истерику сил впадать не было. Он лишь слушает как девушка добавляет препарат в капельницу и оставляет его одного до наступления утра. И свет перед этим выключив. Его так заботливо включали и выключали каждый день, как будто он был ему нужен теперь. Опускаясь из сидячего положения в кровать, Курапика чувствует тяжёлую усталость и неожиданно первые проблески апатии. Словно он рыдал часами и когда его только отпустило, разум захлестнул холодный словно воздух в этой палате покой. Но сон не идёт и он в тишине лежит наедине со своей болью, "смотря" через повязку в потолок. Тишину лишь нарушает щелчок окна. Мда, сквозняки здесь противные. Ну ничего, он просто укутается в одеяло получше и потерпит до утра, итак персонал беспокоит достаточно. - Так вот как выглядит последний из клана Курута. Парень подскакивает и чувствует как приходят в беспорядок неровно подстриженные его же руками волосы, пока он пытается понять мерещится ему голос или же в палате действительно был кто-то ещё. Голос чужой незнаком, но он действительно мог начать просто сходить с ума. Когда же это уже закончится? Он просто хочет поспать. Спать и ни о чем не думать. И ничего не чувствовать. - Как? Жалко? - слышится другой голос, более хриплый и... с нотками акцента? Обладатель голоса хорошо владел международным языком походу, но огрехи самостоятельного изучения были слышны. В его палате двое мужчин и это заставляет отползти, прижимаясь спиной к изголовью кровати. Неужели это не всё, что они от него хотели? Неужели в его теле было ещё что-то, что можно было вырезать и поставить в колбе на полочку? - Хватит, оставьте меня в покое! - А ну цыц. Не поднимай шум, иначе будет больно. Ты мальчик не глупый, мы видели, - чужая рука затыкает рот быстро и губы неприятно касаются многочисленных мозолей и чужой сухой кожи. Курапике кажется, что он снова на грани истерики. Какая бы пустота не была внутри, ему всё равно было страшно за свою жизнь. Боли было итак много, новой не хотелось, но он полез к мафии и зря он надеялся на то, что его оставят в покое даже калекой. - Он может перестанет соображать минут через пятнадцать от перепугу. Поторопись. - Конечно, - тот первый голос звучит более мягкими и бархатными нотками всё ближе, пока Курапика цепляется за него как за спасательный круг, чтобы не нырнуть с головой в пучину своего ужаса и безумия, что ходили по пятам уже не первый день, лишь дожидаясь маленького повода захватить чужой разум. Его рук касаются чужие тёплые ладони и складывают вместе, будто бы грея. Будто бы заставляя молиться. - Ты очень хрупкое сокровище, дорогой Курута. И ты так неосторожно поступил, позволив им узнать кто ты. Совсем не умеешь беречь ценные вещи. Рука перестаёт закрывать рот и Курапика загнанно дышит, всё ещё перепунанный. Так это не мафия? - Мы заметили, что ты хотел найти нас. Ради мести, да? Ответь мне, - не приказ, будто бы просьба, так что он кивает, боясь разозлить того, кто к нему обращался, грамотно подбирая слова и предложения. Стоп. Хотел найти их? Ради мести? Он дёргается назад от человека и вскрик заглушает чужая рука, вновь накрывшая его рот, а тело начинает колотить. Чужие ладони, что продолжали держать его руки, будто бы обжигали, а сам он всхлипывает. Они явно были недовольны такой глупой охотой мальчишки на них. - Ну-ну, тише, мы пришли к тебе не из-за желания избавиться, ты хорошо так зацепил наш интерес. И от того печально было видеть, как кто-то так небрежно обошёлся с последним представителем алоглазых демонов. Скажи-ка, демоненок, ты тут так печально предавался самоненависти за ошибку, но люди, за которых ты мстил, хотели бы тебе такого? - одна чужая рука поднимается к его лицу и он слышит сначала шорох ткани, а потом чувствует, как кровать прогибается под чужим весом, когда на неё частично опираются. Рука снова перестаёт затыкать ему рот. И он не знает, как вообще находит в себе силы выдавить те жалкие звуки, которые от себя же слышит. - Я... Я не... - Тихо, только не истери. - У него сейчас сердце остановится, так бьется. Как кролик загнанный, ей богу. - Дай ему ответить, - чужая рука касается пальцами щеки и Курапика чувствует, как истерика сразу замирает, так и не покидая его тело слезами. Вся эта буря эмоций не затихает, но перестаёт расти, прислушиваясь вместе с хозяином тела к тёплому и будто бы заботливому прикосновению. - Они бы не... Не хот... - Не хотели, верно, - этот паук перед ним, которого страшным монстром с клыками и лапами рисует воображение, удивительно терпеливо дожидается хоть чего-то осмысленного, даже помогает ответить, когда Курапику снова начинает трясти. Это до ужаса страшно. И кажется вся его душа уже сбежала в пятки, собрав все свои вещи в чемоданы, да и поселилась там. - Они хотели, чтобы ты жил, чтобы любил и был свободным. Курапика еле дышит, но впитывает в себя каждое чужое слово, замерев напуганным зверьком в руках двух хищников. Двух воров, что нашли для себя сокровище, а перед этим следили за ним недолго, собирая по крупицам информацию о мальчишке с ниточками прошлого, что уходили в пустоту и никуда не вели. - И тебе ведь самому этого бы хотелось. Как все ты жить не хочешь, нет, только вот месть для тебя погибель, а понял ты это поздно. Но знаешь что? Мы можем вернуть тебе глаза. Тот человек, что тебя держит, способен вернуть их и заставить работать как надо. Второй шанс. Звучит неплохо, да? Только вот плата должна будет соответствовать. Итак, скажи мне, Курута, ты готов принять помощь тех, кого годами винил в смерти близких? Курапика цепенеет, не в состоянии ответить, слышит шум города из окна, слышит оглушающее биение собственного сердца, слышит дыхание двух людей рядом с ним, но не слышит голоса разума, что обычно отговаривал его от безумных идей. - Эй, малой, мы ждать долго не будем. Жить хочешь или нет? Курапика чувствует как вихрь внутри раскручивается с новой, бешеной силой, смешивая в одно всё его надежды, мечты, желания, боль и страхи, после чего всё они разбиваются обо что-то и дышать становится легче. Он слышит лязг цепей. И рукам будто бы становится легче. Всему телу уже не так тяжело и больно существовать в этом мире, а больше того, сердце перестаёт трепыхаться в объятиях небольшой цепи. Он чувствует влагу, чувствует, как намокает повязка, но так же улавливает запах крови, понимая, что слезам в его случае нет места. Главное, что он чувствует, так это свободное биение своего сердца. Без ограничений. - Хочу. Одно слово. Чёткое. Без дрожи в голосе. Сказанное на выдохе, пока в этот же момент оба мужчины еле заметно дергаются и Курапика впервые чувствует чужую ауру. Ему плевать, что случилось. Он потом осознает, что его хатцу разбилось в дребезги, совсем не нужное Курута по мнению его же тела и сознания. Горячие руки, что всё это время касались так приятно, притягивают его ближе и вот он уже прижимается к не менее горячему обладателю этих самых рук. Нос немного щекочет какой-то мех, но ему это не важно, он лишь жмётся в поиске спасения от пережитого ужаса длинной в несколько дней. Длинною в годы. Зарывается носом в этот самый неприятный мех и дышит, просто ровно дышит, пока его гладят по спине. - Меня зовут Куроро. И отныне ты принадлежишь мне, последний из клана Курута, - такие слова должны пугать, но почему-то Курапике не страшно. Стоит ли бояться того, кто предложил тебе жизнь? Предложил свободу от той боли, что преследовала его. И всё же ему кажется, что это ещё не всё. - Но ты сможешь начать сначала. Руку обжигает что-то и он совсем кратко вскрикивает, пока его гладят уже не только по спине, но и по волосам, после чего он тут же тянется к руке, касаясь запястья и чувствуя следы чужого нен, где вспыхнула боль, будучи не в состоянии понять, что случилось. Только потом получает объяснения, слушает про знак принадлежности и рук чужих не отпускает, пока его отключают от аппаратов, убирают трубки капельницы и помогают встать на ноги. Курапика не говорит, лишь следует за чужими руками, за чужим голосом, пока его ведут к окну. Он помнит где оно. Шаг. Второй. И вот его проводник должен был упереться в подоконник, а в подтверждение этого они останавливаются. - Радуйся, принцесса, на руках носить будут. - Это Фейтан, если что. Не злись на него за шутки, ладно? - этот самый Куроро поясняет ему всё, держит за руки, а потом тянет к себе поближе и Курапика понимает, что его действительно понесут на руках. Хотя... как же иначе, учитывая его слепоту? - Хорошо, - он отвечает незнакомыми самому себе интонациями. Мягкими. Такими с головой выдающими его покорность. Но это пока. Скоро покажутся и характер, и злоба, и кошмары о близких, но пока его кутают в плащ, мех на воротнике которого всё ещё продолжает щекотать то лицо, то открытую шею, а потом берут на руки, Курапика не хочет о чём-то думать. Ему впервые удаётся спокойно поспать, убаюканным дорогой куда-то на руках возможно ужаснейшего из людей. Но разве он виноват, что только в этих руках дышать стало легче?