Попутчица

Дождливый ноябрь. По-настоящему печальный и хмурый месяц. Они так и не научились его любить, хотя обещали, и друг друга, видимо, тоже. Чёрные тучи нависли над столицей, а ледяной ветер пронизывал до костей. Голые деревья склонились к земле, скидывая последнюю листву перед декабрьскими морозами. Город становился серым и холодным, как их чувства, а мелкие капли противно ударялись о землю, превращаясь в грязь. Подобную той, в которой тонет их любовь. Два человека разговаривали друг с другом, но каждый говорил для самого себя. Не слыша крика о помощи. Их разговоры всё чаще заканчивались упреками и скандалами на виду у команды, которая стала общей за эти пару лет. Все ребята тактично оставляли пару наедине, надеясь, что так они быстрее разберутся, и лишь Паша видел, что это отсчёт в никуда. Их общая точка невозврата. Любовь перестала лечить, она стала оставлять новые раны, которые вряд ли превратятся в шрамы, оставляя лишь рубец, они будут ныть, заставлять сердце рваться на куски от боли. Пока Тина спасалась музыкой, концертами и новым образом, за который стоило побороться с очередной порцией хейта. Дан медленно умирал изнутри. Таблетки, прописанные врачом, перестали помогать, загоняя мужчину в моральную пропасть, из которой его никто не мог вытянуть. Тина безразлично появлялась каждый вечер на пороге дома, дежурно интересуясь тем, как прошёл день, и отмечала для себя как сильно он осунулся и побледнел за прошедшие сутки. Она настолько его любила, что сломала, не смогла ему подчиниться, подчинила его, тем самым — уничтожила. Очередной совместный вечер, кажется, кричал о том, что это конец. Тишина была особенно громкой, а обстановка слишком напряженной. Виски пульсировали, и болезненные импульсы растекались по всему телу. Часы на стене отсчитывали секунды, разрезая молчание ритмичным тиканьем. Дан резко и с характерным звуком положил ложку на блюдце и схватился за голову, изнемогая от очередного приступа боли. — Тин, я больше так не могу, это зашло слишком далеко, давай разъедемся, пока не поздно, — умоляюще шептал певец, уверяя себя, что это единственный правильный выход в сложившейся ситуации. Хотя сам уже не уверен, он давно разучился различать то самое «пока не поздно», грани стерлись, заставляя вести внутреннюю борьбу за выживание своего тела, и заодно души. Которую, кажется, уже поздно спасать и реабилитировать, проще дать ей умереть. Она стала больше похожей на Тинину в начале их знакомства. Такая же холодная, колючая, но хрупкая и жаждущая чувствовать, при этом полна боли и закрыта от всех на семь печатей. — Ну, давай, — безразлично, ковыряясь вилкой в своей порции, соглашается девушка, даже не поднимая взгляд. Тине кажется, что бороться не за что, и слепо верит, что согласившись на это, ей станет проще. Ведь Тине некогда вытягивать его из той ямы, в которую она сама их затянула, пытаясь выкарабкаться наверх, сражаясь сама с собой. Внушает себе, что он во всём виноват, и она не обязана его спасать. Проиграла. Тина руководствуется правилом «спаси себя сама», проговаривая его каждое утро перед зеркалом, холоднокровно выводя красный контур губ. Позабыв о том, что она давно не в состоянии, это делал Дан. Мужчина собирает чемодан, складывая всё самое необходимое, и точно знает, что не вернется за остальным. Он просто не сможет. Спускается на первый этаж, где возле входной двери, оперевшись на косяк, стоит Тина, нервно постукивая ногтями по столешнице. Обводит взглядом комнату, пытаясь запомнить всё до мельчайших подробностей, останавливается на певице, жадно всматриваясь во все детали её новой личности, такой далекой и холодной. Язык не поворачивается назвать её своей, кажется, он совершенно не знает её сейчас, а знал ли вообще? Может это настоящая она? Сколько у неё образов? А сколько ещё раз они их изменит? — Что? — раздраженно интересуется Тина, когда Дан уж слишком долго прожигает её своим взглядом. — Это была… — проговаривает севшим голосом и обрывает фразу. — Что ты хотел сказать? Говори же! — хрипит Кароль, даже не стараясь скрыть раздражения. — Любовь… — роняет голову мужчина, болезненно улыбаясь. — Любовь? — непонимающе замолкает Тина. — Да, вот поэтому теперь все кончено, — возвращает долю решительности в свои слова и скрывается за дверью, оставляя связку ключей на столе.

***

Снег хлопьями ложится на землю и сразу тает, смешиваясь с грязевыми лужами. Небо всё такое же туманное и серое, а слова про морозный февраль кажутся лишь сказками. Люди бегут,сразу же теряясь из виду в главном здании. С центрального вокзала, буквально через десять минут отправляется поезд, а Дан даже не думает спешить, делая размерянные шаги, и проходя контроль чуть ли не самым последним, стараясь скрыться от внимательных глаз окружающих. Чёрт, ну почему не придумали бизнес-зону ? Снег превратился в мелкий дождь, делая погоду ещё более отвратительной. На перроне толпятся пассажиры, ожидая, пока старенький синий поезд, с заглавными буквами УЗ, откроет дверь и впустит их внутрь. Вваливаются толпами, мигом предъявляя билет, и сразу же заполняя купейные вагоны своими чемоданами. Поезд — единственный шанс сегодня добраться до запада страны. Самолеты не летают, а половину регионов завалило снегом, и автомобиль попросту не проедет. Мужчина ещё раз проверяет колею и номер поезда, удобнее перехватывая рюкзак на плече, и подворачивает воротник черного пальто, как только оказывается на улице, ежась от пронизывающего ветра. Ускоряет шаг, желая быстрее добраться до своего вагона, который почему-то оказался почти в самом хвосте. Заскакивает внутрь, и натянуто улыбается проводнице люкса сквозь темные стекла своих очков, предъявляя билет. Желание любезничать не возникает, поэтому после того как миловидная женщина желает приятной дороги, лишь кивает и проходит вдоль, пытаясь найти свое место. Поезд забит под завязку, все стараются уехать из шумной столицы и словить последние снежные дни где-то в Буковеле, а кто-то даже сейчас не перестаёт работать, решая вопросы по телефону, и нервно бегать пальцами по клавиатуре ноутбука. Балан устало плюхается на кушетку и закрывает глаза, потирая переносицу. Буквально через минуту его спокойствие нарушает настойчивое дерганье дверной ручки. Ещё один сильный рывок и механизм поддается, впуская внутрь купе посторонний шум. Дан поднимает голову, и брови сразу же ползут вверх. Тина Девушка растеряно впивается взглядом в мужчину застывая в проходе. — Неееет, нет, нет, нет, не может быть, — топает ногой и поднимает голову вверх, надеясь, что ей привиделось. — Ну, здравствуй, — усмехается мужчина, складывая руки на груди. А день становится интересней. На ближайшие двадцать часов, его попутчицей будет никто иной, как Тина Кароль. Та самая, из дома которой, он уходил три месяца назад с одним чемоданом. Проводница просит занять всех своё место и приготовить документы для проверки, вынуждая Тину зайти внутрь. Девушка неловко садится на застеленную постель, кидая рюкзак и сразу хватает смартфон, выписывая гневное сообщение Орлову. Зато Балан теперь полностью расслабляется, откровенно скользя взглядом по блондинке, изучая. Пристально разглядывает каждую эмоцию на раскрасневшемся лице и замерзшие пальцы, которые то и дело не попадают по буквам. Слишком светлые пряди, небрежно заправленные за уши, покрасневшие глаза, пропитанные болью и тоской. Взгляд сменился на глубокий, темно-синий, практически ледяной. На губах застыла болезненная улыбка, чуть выходящая за контур, и искусственно приподнятые уголки, выведенные ужасно ярким красным. Кажется, весь её образ, как и она сама, стали искусственными, до жути пропитанными фальшью и ложью. — Ты забавная такая, — озвучивает в слух Дан. — Что прости ? — отрываясь от телефона, непонимающе спрашивает Тина. — С чёлкой, забавная ты, тебе идёт, такая другая сразу, — уточняет мужчина, сдавленно улыбаясь. Девушка бросает гневный взгляд и вновь утыкается в гаджет, явно не разделяя его позитивный настрой. Начинает заметно нервничать, ковыряя маникюр и до сих пор задается вопросом «как?» Поезд отправляется, набирает скорость, и тяжелый стук колес разрезает нагнетающую тишину, погружая обоих в свои мысли. Мобильный интернет еле работает, показывая «Е», и уже через пол часа связь пропадает совсем. Тина мысленно ударяет себя по лбу за непредусмотрительность, и судорожно ищет за что зацепить свой взгляд, останавливается на Балане, в открытую изучая его. Кажется, от её Дана не осталось ничего, щетина, чуть отросшие кудри, темные круги под уставшими глазами, впалые щеки, и лишь сейчас она заметила, как сильно он исхудал с момента их последнего вечера. С досадой закусывает губу и встречается с ним взглядом. Видимо, их поочередная игра в гляделки меняет свой расклад, приобретая новые краски. — Поговорим ? — в пол голоса спрашивает Дан. — О чём ? — Нам разве нечего обсудить ? Столько времени не виделись, — прожигает взглядом хрупкую фигуру. — Нет желания, мне надо работать, — отрезает, даже не поднимая взгляда от ноутбука. — Как скажешь, — равнодушно пожимает плечами Дан. Мак садится за пару часов её «работы», и девушка с силой захлопывает крышку, откладывая гаджет на кровати. Вновь встречаются взглядами, жадно рассматривая друг-друга, и Тина мечется пугливой птичкой под его напором. Девушку спасает поезд, который внезапно тормозит, и проводница уведомляет, что остановка на промежуточной станции не более минуты. Новые пассажиры, быстро занимают свои места, запуская морозный воздух внутрь вагона, создавая шум. — А теперь? — уточняет певец, как только состав тронулся с места. Тина кивает и мучает свой маникюр, желая скрыть волнение, которое накатывает с новой силой. — Как ты ? — спрашивает Дан, начиная с безопасного для обоих вопроса, а внутри разгорается жгучее пламя боли, и сотня предложений сыпятся на голову. — Замечательно, а ты ? — натягивает дежурную улыбку, кладя ногу на ногу, и опираясь на спинку кушетки. — Лучше всех, — выпаливает молдованин быстрее чем думает, тем самым, заводя разговор в тупик, и теперь уже его очередь нервно закусывать губу. Не клеится, чужие, всего то за три месяца. Но разве так бывает ? Когда выучили друг друга до каждой интонации в голосе, переняли привычки и движения, знают каждую трещинку на любимых губах, вмиг оказаться настолько близко и далеко одновременно, не имея возможности просто поговорить. — А теперь честно, — наклоняясь ближе, спрашивает мужчина. Тина задумывается, сжимая руки в кулак, впиваясь ногтями в нежную кожу, и резко поднимает голову, встречаясь взглядом. — А ты будешь отвечать на мои вопросы? — наивно спрашивает, полагая, что разговор как обычно сведется к нулю, а Дан поглубже заберется в свой панцирь, приобретенный за время их отношений. Балан всматривается в помутневшие зрачки, удобнее устроившись напротив и кивает. — Ужасно, Дан, ужасно, я себя чувствую беспомощной и никому ненужной, мои песни, они никакие, там нет души. В них нет ни любви, ни боли, ничего, абсолютно, они пустые, как и я, — на одном дыхании выдаёт Тина, утыкаясь лицом в ладошки. — Ты просто устала, слишком много свалилось на тебя в последнее время, тебе нужен отдых, и у тебя появится желание писать музыку, — констатирует Балан. — Дан, я жить не хочу, а ты мне говоришь о песнях ? К чёрту их, — резко поднимается, упираясь бедром в стол. — Ты же говорила, что твоё вдохновение в твоём одиночестве, Тин, что изменилось сейчас ? — поднимаясь вслед за певицей, спрашивает мужчина. — Можно я не буду отвечать на это ? — спрашивает Кароль, поднимая повлажневшие глаза. — У тебя нет выбора, — подхватывает хрупкое тело и делает шаг назад. Валит Тину, врезаясь спиной в кушетку, которая предательски скрипнула и покачнулась, простынь под телами собралась складками и сползла вниз. Визг певицы тонет, где-то в районе его ключицы и сменяется на смех. — Идиот какой-то, ей богу, — бьет кулаком в плечо, стараясь подняться, но мужчина лишь удобнее перехватывает талию и подтягивает певицу выше, останавливаясь лишь тогда, когда лица застывают в паре сантиметров друг от друга. Скрепляет руки в замок, где-то в районе поясницы и прикрывает глаза, пока девушка ноготком аккуратно чертит линии на его лице, позволяя, по своему мнению, слишком много. — Дан, одиночество легче, когда не любишь. Отпустив тебя, я утонула в нем сполна. Оно больше не вдохновляет меня, оно лишь убивает. Я думала, что одинокий человек не может быть покинут, но я так ошибалась, ты забрал у меня его, ты научил меня любить, а я все испортила, я умираю каждый раз, когда остаюсь одна, это невыносимо, — тихо проговаривает Тина. Мужчина теряется от столь откровенного признания, покрепче прижимая девушку к себе. — Если ты учила меня не сдаваться, так почему же делаешь это сама ? — поглаживая спину певицы, спрашивает Дан. — Я устала бороться сама с собой, я неспособна никого любить, я чёртова эгоистка, я причиняю только боль, — всхлипывает. — Но, Тин, ты вернула мне то, что не могли вернуть ни бегство, ни свобода, ни вся музыка мира, ни сострадание, ни отчаяние — ты вернула мне жизнь, простую, сильную жизнь, казавшуюся мне преступлением. Я снова живой — пусть и страдающий сейчас, — обхватывает хрупкое лицо, соприкасаясь лбами. — Дан, ты так старался меня спасти, что утонул сам, я ненужна тебе, я делаю тебе больно, я тебе разрушала каждый день, пока не сломала окончательно, даже не заметив этого, — противится, давя в себе слезы, непозволительно быть слабой, особенно сейчас. — И только когда ты ушел, я поняла, насколько сильно люблю тебя, — всхлип, тонущий в его рубашке. — Тин, когда одному плохо, другой должен быть сильным, чтобы помочь и поддержать, но так вышло, что тогда сильным не смог оставаться никто из нас, так сложились обстоятельства, малыш, мы оба устали, — убаюкивает её истерику своим хрипловатым голосом. — Но Дан, я никогда не говорила тебе, что люблю, — с испугом осознаёт Тина, и глаза вновь наполняются влагой. — Глупая, я никогда не нуждался в твоих признаниях. Ведь любовь — не в словах. Она в твоих поцелуях, объятиях, выборе, где каждый раз, ты выбирала меня, — гладит непривычно светлую макушку, ловя немые всхлипы. — Дан, в какой момент я переступила через нас? Скажи, когда я лишила тебя веры ? — спрашивает, стараясь сделать себе больнее, нарушая тишину. — Я не думаю, что это хорошая идея… — останавливает её порыв Дан, заранее зная, что ничем хорошим это не закончится. — Нет, говори ! Ты обещал отвечать мне! — вновь ударяет в плечо, а глаза застилает пелена из слёз. — В тот день, когда тебя не оказалось рядом, а я в тебе так нуждался. Ты впервые выбрала не меня, тогда начался наш отсчет в пропасть, — выдыхает в её шею певец. — Я… прости, — закусывает губу с новой силой, пряча испуганный взгляд. — Ты не виновата, в том, что я был не в состоянии справится сам с собой, — успокаивает её. — Нет, я должна, должна была… тогда бы этого всего не случилось, и ты был бы рядом со мной, — корит себя в очередной раз. — Тин, я рядом с тобой сейчас, и всё это время, ты была вот здесь, — кладёт её запястье в районе своего сердца — как бы оно не болело, что бы не происходило, ты навсегда останешься в моём сердце, ведь я тебя люблю, любую, с чёлкой и без, счастливую, уставшую, это абсолютная любовь, не требующая объяснений, — признаётся так просто, но так искренне, как умеет только он. — Дан, я тебя так люблю, прости меня пожалуйста, я сделаю всё, чтобы спасти нас, — гладит его скулу, и её губы трогает несмелая улыбка. За окном опускается снег, заметно поблескивающий на закатном солнце и поезд резко притормаживает и вновь набирает скорость. — Держи меня, — тихо просит, обхватывая мужчину за щёки. — Я тебя держу, глупенькая, — улыбается. — Держи меня крепче, иначе я упаду, я боюсь, — шепчет в губы, а на глазах застывают слезы. Сокращает мнимую дистанцию и впивается в губы, мокрые дорожки чертят свои линии на румяных щеках, смешиваясь с поцелуем, и застывают где-то в районе ключиц. Отрывается, жадно хватая воздух, и с восхищением смотрит в любимые глаза напротив. — А кстати, куда это ты собралась, в такую даль, да ещё и на поезде ? — спрашивает Дан, проходясь пальцами по ребрам. — Неважно, уже ничего не важно, Дан, просто целуй меня.