сердце

***

—... твоя очередь– Голос Хэ из-за широкой спины едва слышен. Он звучит, словно глухие раскаты грома откуда-то по другую сторону сторона горизонта, ровно в тот момент, когда всё живое благоговеет в ожидании несущей погибель бури, что даже листок на деревне не шелохнется. Тогда ты сам еще не понимаешь, а инстинкты, обострённые до предела, нашептывают, что грядет нечто страшное. И если не хочешь поплатиться головой, лучше не рисковать, дабы увидеть красу и мрачное великолепие этого ужаса и буйства природы. Однако ради Тяня Мо и не таким готов жертвовать. Свет над белыми столиками, сплошь и рядом заставленными тарелками и бутылками с недопитым алкоголем предупреждающе мигает. По лбу, через тонкие складки болезненно сведенных бровей медленно сползает тоненькая струйка с холодным, металлическим привкусом. Пот это, кровь, или вылитое на себя дешевое пойло, сейчас различить невозможно. Лица Хэ не видно. –«Оно и к лучшему»– думает Мо. –«Так меньше вероятности сорваться с места» – думает Мо. И едва ли слышная мысль среди отголосков всех прочих в гуле его сознания добавляет: «Иначе какой толк от всего этого месива». –«Только посмей»– Рыжий сейчас – сгусток чистейшей энергии, такой, что ни в одном электрическом заряде самой сильной мощности не обнаружишь. Глубинные человеческие чувства, причины всех войн и катаклизмов, Инь и Янь в истинной форме, положительное и отрицательное в нем сейчас сливаются воедино. И даже не отдаёт ритмичным импульсом след от удавки на шее. Змей произносит что-то, ехидно улыбаясь и указывая на пластырь. Рыжий прикусывает нижнюю губу от напряжения, зубами перетирая набухающие царапины на той. Стекает с языка, перемешиваясь с слюной, вязкая и тягучая, с багровым оттенком кровь. На пальцах у Хэ такая же. Наверняка более сладкая, насыщенная кипящим в ней адреналином перед знатным испытанием на жизнь. В ушах стоит противное жужжание и звон. Не слышно и звука из того, что говорят всего в паре метров. То, что бой пойдет не на жизнь, а на смерть, выступает как нечто само себе разумеющееся. А Мо до одури не верится, что всё это реально и происходит с ним. Жуткий сон, кошмар, длящийся полгода. Тянь, Цзянь, выступление, гитара – всё это может происходить с любым его одноклассником, пожалуй. Но не с ним. Драки, шрамы, сломанные ребра и разбитые колени, в его суровой реальности место есть только этому. Вот только не должна кровь за него течь из другого сердца. Змей, убийства, побоища, пока оно являлось личным ужасом, с этим можно было хоть как-то бороться. Но лишь до той поры, пока оно по капле, словно деготь в бочку меда, не стало переливаться в чужие жизни. Могильную тишину и пелену звона в ушах разрывает жуткое "хрясть". Отвлёкшийся от реальности на свои размышления, Рыжий вскидывает голову. Вновь дергается навстречу первому звуку, почти подавляя природное желание к выбросу адреналина, который заставляет кровь гнать настоящий марафон по венам. Если только столь знакомый хруст костей окажется в родной грудной клетке, Мо действительно никогда не простит себе той злосчастной ошибки, заключавшейся в знакомстве с Тянем. Стоит лишь поднять глаза, Ли уже падает куда-то на пол, сбивая белокурой головой дешевую пластмассовую табуретку. Шань и не пытается остановиться. Да и как тут остановишься, когда на кону стоит то, ради чего и шею в петлю подставить не жалко. Пускай удар не по тебе будет, но боль-то, боль всё равно в твоё сердце импульсом вдарит и из реальности на пару минут выкинет. По законам физики чувствовать вообще что-либо за других людей невозможно. Вот только Тянь, блять, никаким законам логики, здравого смысла и физики в том числе не подчиняется. Нельзя в семнадцать лет драться, словно всю жизнь потратил на обучение приёмам, нельзя с пола, как бы тебя не били, подниматься, нельзя ради него, хмурого, проблемного, рыжего, жизнью рисковать. –«А кто мне запретит?»– надменно интересуется образ Хэ в голове, такого, каким он был раньше: холодного, жестокого, демона в человечьем обличии. И Шаня в дрожь бросает. Картинка перед глазами движется, как в покадровой съёмке, будто её нарочно останавливают каждую секунду. Вот Тянь одергивает голову, почти что падая на спину. Блестит в полумраке осколок стекла в руках Ли. Затем он поднимается, убегая в сторону стройки, подальше от света. Хэ немедля бежит следом. Скорость событий так в нормальный темп и не возвращается, с медленного сразу перескакивая на сверхскоростной. Кровь приливает к голове под ритм ошалевшего барабанщика. Как постфактум возникает в голове мысль о том, что такая подлая мразь, как Ли, может убегать от драки на свету только с одной целью, чтобы продолжить ее нечестным способом. И темп бега, на который он неожиданно для себя перешел, ускоряется в два раза. –«Тянь... Тянь... Тянь»– Навязчиво вторит единственная четкая мысль в голове сердцу. Недалеко. Рядом. Защитить. Идиотская формулировка "кого угодно, только бы не его" – на деле самая блять подходящая и рабочая. Лучше на себя. На себе всё заживает, любая проказа на нет сходит. Он, как собака, как не бей, может только шрам маленький останется. А Тянь, он же совсем про другое. Каждая рана на нем, как постоянно гноящаяся на себе. И Мо сейчас совсем не расположен разбираться в причинно-следственной связи всех своих ощущений и того, с какого перепугу он только и может думать о том, как бы уберечь его. А сердце всё колотится и колотится, как умалишенное. В пустых переулках стройки только его и слышно. Оно рвется, жаждет вырваться на свободу, а затем вновь в оковы ребер, только теперь чужих. Оно толкает его, уставшего, избитого, бежать всё дальше и дальше, всё быстрее и быстрее. Искать воспаленными красными глазами среди длинных остроугольных теней Тяня, чтобы помочь, чтобы не оставлять в одиночестве. И молиться не зная кому, что Хэ, там, возможно, почти не пострадал. Что потом он, Рыжий, в глубокой ночи будет сидеть на краю в ванной в немом, но не удушающем молчании, а не у больничной койки. Что они смогут уснуть наедине друг с другом, нормально, открыто, ведь по-другому спать без кошмаров больше не выходит. Что лучше он подставит в последний момент под дуло пистолета себя, чем его. Ведь будто бы только в этой палящей и не щадящей ничего снаружи и внутри жертвенности, в жгучей и болезненной откровенности, в горькой правде, которая становится чуточку слаще только рядом с ним, и есть суть их дуэта. Заметив спину в темной кофте, опасно наклоненную над чужим извивающимся телом, Мо не раздумывая хватает первый строительный мусор и с размаху ударяет по чужим светлым волосам. Сколько обиды, злости, ярости и бескорыстного желания помочь вложено в этот удар. Слепой веры в общее благополучие. Надежды на гребаное счастливое будущее, которого у него может и не будет, но у Хэ просто обязано состояться. Кипящих и поднимающихся жаром из под ребер ударов сердца. Стекает по серым волосам с виска кровь. Шань только замечает тяжелые хрипы Тяня. И у самого легкие сжимаются, стараясь восстановить баланс кислорода. Словно каждая рана у них сейчас на пополам делится и по каждому миллиметру тела разносится. Будто бы огромная пропасть, которую с каждым днем их общения он видел все меньше и меньше, почти что сошла на нет. Все их стены и баррикады, защиты и хитрости, выстроенные против проникновения в собственное слишком измученное и перебитое сердце, обрушились совсем. И они теперь не друг против друга, не вместе против кого-то или ради кого-то, а просто... рядом. Настолько хорошо от этой близости, что даже боль, струящаяся потоком по венам-ручейкам, кажется приятной. Приятной только от того, что не вся она сейчас достаётся ему. Секундное облегчение сменяется накатившей животной паникой. Вслед за ледяным взглядом Ли стремится к собственной груди острием кусок арматуры. Всё тело сковывает ледяной дрожью. Ему не удается даже руку выставить на защиту. Взгляд переметнуться на Хэ не успевает, а сознание уже шепчет: «Хорошо, что не по нему». На себе все раны не так то уж и страшны, и кровавый взгляд Шэ на себе привычен отчасти. Может, он переживет это ранение. Может, ему даже не будет больно. Ему лучше видеть это на себе. Гораздо лучше, чем на Тяне, который на беду полез вытаскивать почти с головой утонувшего в этом омуте Рыжего; который, какой бы сволочью не пытался казаться с весьма заметным успехом, этого не заслужил. Себя ни шрам на шее, ни металлическая балка в груди не смущает и не капельки не портит. Может, так даже правильнее, всем сразу видно будет: «Не лезь ко мне, я ходячая проблема». Жаль, как оказалось в итоге, самый важный человек это поздно увидел. С жутким скрежетом хрипят ниже груди кости. Но ничего не скручивает под ребрами. Не распространяется с скоростью света по телу первородная боль, заставляющая всё его сжиматься в судорогах и падать без сил. Ни стекает вниз по ногам противная бурая жидкость. И лишь пара капель крови отлетает на рубашку. Сердце пропускает удара так три, ритмично отдающихся стуком в начавшую нехило кружиться голову. Перед глазами медленно утопает кончик арматуры в чужой большой ладони, протыкая насквозь кожу в стыке между указательным и среднем пальцем. Пульсируют оголенные вены на чужой ладони. Болью отдается эта пульсация в сердце. –«Кровь.. господи, сколько крови»– Ноги подкашиваются, едва выдерживая вдруг увеличившийся чуть ли не в пять раз вес тела. Руки дрожат, роняя осколок испачканной кровью Змея бутылки. В унисон этому звуку падает и сам Ли под грузом многочисленных ударов Тяня, от каждого из которых с новой силой отлетают от рук окровавленные ошметки плоти. –«Защитил меня. Он блять руку себе насквозь проткнул... ради меня»– Совершенно детские и наивные выводы крутятся в голове. Рыжий натягивает кофту, чтобы убедиться, что это точно не сон. Руки всё еще дрожат в агонии. На одежде пятна крови, чужой крови, которая тут теперь по всему переулку разбрызгана из-за него. Организм выдает очередной выброс гормонов прямо в голову. Начинают бежать по щекам слезы. Нужно начать двигаться. Нужно остановить Хэ, у которого уже обе ладони в крови. В чужой, в своей, не важно. Ему вообще не положено было хоть когда-либо ради Рыжего марать себя в крови. Тело Ли безвольно мотается в чужих руках. Тяня останавливает один из мужчин в пиджаках, пришедший вместе с белобрысым. Кажется, до пытающегося отдышаться брюнета всего пара шагов, но даже их Рыжий сейчас сделать не в состоянии. От удара словно раскалывается на множество кусочков большая сердечная. Хотя арматурой вовсе не Мо проткнули. Сердце так и заходится стуком с каждым новым глотком воздуха, будто он не кислород, а наркоту вдыхает. Шань кривит губы. Он плачет. Как сопливая мелкая девчонка плачет, когда сломали любимую куклу. Вот только кукла эта сейчас и дороже всех живых. И он просто не может сдержать слез, когда Тянь впервые за бой оборачивается на него. Уставший и холодный, поникший силуэт. Опустошенный взгляд чуть сероватых глаз, замутненный пеленой боли и слепого отчаяния, желания защитить любой ценой. Первые солоноватые капли стекают с подбородка вместе с едва заметным стоном от понимания, наверное впервые полноценного понимания всей гаммы эмоций, что бурлит в Хэ. Спасти, помочь, защитить. Догнать и сделать что угодно, жизнью пожертвовать, только бы ему хорошо было. Заплатить сполна тому, кто хоть пальцем посмел тронуть. Когда Тянь нашел на улице его избитого, окровавленного, не способного нормально и слова сказать, он ведь тоже плакал. Неужели всё от того же осознания, что не смог, не успел, не сумел помочь и уберечь от всех несчастий? Неужто так же колотилось в тот момент его сердце, желая выпрыгнуть из груди и упасть лекарственным цветком в чужие ладони, только бы стало легче? С той же силой хотелось утешить, забрать всю боль, просто по человечески пожалеть в конце концов? Будто бы первый раз в жизни они чувствуют что-то, если уж не одинаковое, то хотя бы похожее. Хотя, зачем врать самому себе, Гуань Шань? Ты уже давно понял, что вы не только дерётесь, но и чувствуете по одну сторону... Еще раз бросив взгляд на окровавленную чужую ладонь, Мо почти с разбега, насколько он возможен в условии пары шагов, подхватывает Хэ под плечи и, поднимаясь на носочках, со всей силы прижимает к груди. Пульсирует у бока рука. Через его спину своими ладонями Рыжий чувствует ускоренное биение его сердца. Оно колотит все сильнее и сильнее, всё больше и больше амплитуда касаний. Начинают расширяться от его ударов, а затем и вовсе раскрываются, словно крылья, ребра. Уже несколько минут как отбивая ритм жизни в унисон, их сердца словно сливаются в единое где-то на перепутье. И стучат, стучат, стучат, заглушая всё вокруг. Намокает от слез чужая синяя майка. Щекочут ухо черные волосы. Едва сильно прижимается к спине чужая, не пострадавшая ладонь. Тихо вырывается изо рта слышное лишь им двоим "Спасибо". Тишина больше не душит своим гробовым покоем.