Deutscher Wein zum Sterben.

Когда воздух кончается, кончается желание жить, возникает желание продолжать. Они - двое взрослых людей, которые потеряли все, что имели. Они являются смыслом друг для друга. Они способны наслаждаться жизнью, пока есть друг у друга. Они погрязли в одной яме и вынуждены копаться вместе. Но вместо того, что бы копаться, предпочитают иной выход. Скарамучча сжимает женскую, аккуратную ладонь крепче, торопливо вытягивая за собой. Выходя из перетраханной граффити парковки, заливаясь хохотом, направляется в сторону общажных домов и хрущёвок. Раззадоренная таким исходом событий, Мона активно подгоняет следом, крепче сжимая в ответ чужую ладонь. Не чужую, а любимую и желанную. Невыросшие подростки, живущие по принципу "жизнь одна, нужно жить ее по полной" доживают уже последние года. Только что вылезшие из очередной западни, с улыбкой, безумным желанием и безумным желанием друг друга - они представляют из себя тех же безумцев. На этом логическая связь, собственно, кончается. Скарамучча обвел очередного неопытного торгача вокруг пальца, заполучив желанную обоими дозу. Решая спрятаться меж общажных зданий, брюнет жмется спиной к обшарпанной стене, богом забытого здания, где все-таки умудряются жить люди. Девушка пристраивается рядом, глядя на "лотерейный приз" в руках своего возлюбленного. После одышки на лице которого сразу возникает улыбка. С приятным хрустом шприц был освобождён от оков дурацкого пакета. Обрабатывать нечем, но и не нужно. В некой "уступчивости", что теряет вежливость в данной ситуации, Скарамучча находит угол и вкалывает дозу в образовавшийся на девичьей руке шрамик. Медленно, позволяя той зажмуриться от неожиданного, но слабого экстаза вместо боли. Все повторяется, но в мужскую руку, где вместо шрамика - пугающие синяки. Действительно стремные, явно не здоровые. Если раньше это волновало обоих, то сейчас - совсем нет. - Черт, не думаю, что синяки могут так расползаться. - В процессе вкалывания подмечает Мона, кажется, показывая свое не равнодушие к проблеме парня. А тот махнул рукой, мол, "забей". Конечно есть нечто важнее синяков. И осуществлять это "нечто" они бегут первее всех. Оглядываясь, Скарамучча вытирает шприцы какой то тряпкой из сумки и не желая тащить их с собой, просто бросает на землю. Добраться до дома раньше, чем начнет кумарить. Такова цель. Не пострадавшей рукой цепляет не пострадавшую женскую руку и растянув улыбку, рванул в сторону ближайшего супермаркета. Помимо нужды попасть домой, хочется успеть и прихватить чего-нибудь выпить. Медленно расхаживая меж полок с алкоголем, Скарамучча краем глаза глядит на Мону, что увлечённо разглядывает алкоголь. Скарамучча берет одну бутылку, покрутив в руках и торопливо подходя к девушке, показывает находку. - Может белое? Как в старые добрые. - Именно эти "старые добрые" они вспоминали с удовольствием. Бутылка белого вина, вечерний сеанс в кинотеатре и на половину полный зал. - Розовое хочу. - девушка вытягивает бутылку Zweigelt'а, явно редкого на этих полках. Особо не разглядывая, парень кивает. Не важно что, до вина они все равно не дойдут. Скарамучча берет бутылку и оглядываясь, сразу пихает в сумку, что висела на плече. Мегистус в свою очередь с возрастающей улыбкой наблюдала за действиями партнера. Закрыв сумку, парень кивает и вновь крепко берется за руку девушки, направляясь к выходу. А у двери - бросается бежать, с самодовольной умешкой, которая перерастает в смех, в связи с весельем девушки рядом. В сторону уже родных хрущёвок. Темп замедлился, кнопка лифта слабо горит красным. Брюнет нервно постукивает по ремешку сумки, что после шумного треска и открытия двери перекручивается назад. Лифт выглядит еще хуже подъезда. Там собрались граффити со всех зданий на одну вечеринку. Слабо мигающий бледно-синий свет, стандартная панель с кнопками. С еще более громким грохотом, чем открытие и закрытие двери, загружается его нынешний вес. Скарамучча поджимает девушку к стене около панели лифта, подтягивая, беря руками под бедра, прижимаясь самому, дабы можно было нормально устоять. Девушка, решая не мучать своего оппонента и на радость ему держится за чужие плечи, применяя силу, что бы удержаться, охватывает чужой торс ногами. Ради чего? Ради разогрева. У каждого свое понятие в романтичных моментах. Для кого-то бархатный стул, стол с белой-белой скатертью, свечи и приятная музыка, вкусная еда. Может милые совместные прогулки. Для кого-то обоссаный лифт, пропахший сигаретами, что вовсе не чувствуется, что трясётся на каждом этаже, что издаёт жалобный скрежет. И скрашивает дурацкую картину поцелуй, ради которого затеяна эта сцена. Грубо, до приятной боли кусая приопухшие женские губы, в качестве извинения зализывая и вновь почти прокусывая. В ответ на боль, получает боль. Сильно сжимая короткие волосы, девушка то отягивает чужую голову от себя, то наоборот, напирает. Тяжелым грузом возникают тяжёлые вздохи, стоять сложно, Скарамучча переминал с ноги на ногу, склоняя голову на бок, получая такое же действие в ответ. Поездка оказалась не долгой. Дверь квартиры с молящим скрипом отпирается, пуская внутрь не менее отвратной квартиры гостей. Скарамучча сразу хлопает дверью, стягивает обувь, торопливо забегает в спальню, скидывая сумку и моментально метаясь к ящику стола. Мона тоже старается поторопиться. Но искренне не понимает, зачем ему понадобились копошения в ящике. Все стало ясно, увидев белые крупинки в оковах целафанового пакета. - Ты издеваешься? Идиот, тебе и того хватило. - Девушка забавно хмурится, но говорит явно на серьёзных щах. Пока тот с моментально сменившимся лицом, приподнимая бровь, глядит на нее, брюнетка стягивает с себя его же куртку, кидая куда то под стол. Вообще не видела куда, в глазах двоится. Ничего не видно, все плывет все цветастое и закругленное. Грустное. Скарамучча издевательски пощелкал пальцами, вытягивая руку к Моне. - Але, земля в иллюминаторе. Где моя Мона? - Парень морщится и не дожидаясь реакции, приступает к открытию пакета, на что она сразу реагирует. - У тебя руки пиздец дрожат, ты шутишь? - Подходя к парню, Мона отдаётся попытке забрать пакет, в то время как Скар по-детски отворачивается, на что получает звонкую пощёчину. - Если не будешь, соизволь отъебаться и подождать. Плохое начало. Девушке пришлось опуститься на колени, в попытке отобрать ебана наркотик. Конечно, у самой руки трясутся очень, слабеют конечности. Но зная страсть Скарамуччи к дополнительному удовольствию ввиде не колотых наркотиков - лучше приложить усилия и забрать. Парень по глупому отпихивает от себя девушку, кладя ладонь на ее лицо, отталкивая от себя, уже готовясь отпинывать, Мона же лезет и напирает, но у нее козырь в рукаве, в виде колена меж ног мужчины. Одно его неловкое движение - боль на длительное время будет обеспечена. Не намереваясь сдаваться, Скарамучча всей своей мерзкой физиономией показывает это девушке. Она двигает коленом, но силы было недостаточно. Опять же, конечности слабеют. Срывается только резкий вздох сквозь зубы. Скорее, Мона не одарила его болью, но внимание к наркотику в пакете слабеет, переменяется на девичье колено, пока она нашла нужный темп движений. Проиграл. Скарамучча резким движением руки стягивает с девушки футболку, обнажая живот и плечи, которыми ну очень любил любоваться. Но сейчас, честно, нет желания заглядываться. Как к этому перешло? Легко. Кто бы знал, что наркотики играют с чувствительностью парня, что от попытки вызвать боль, результатом окажется эрекция. Про пакет моментально забыли все. Девушка концентрируется лишь на боли, доставляемой участником недавней дискуссии. Боли от чужих подросших ногтей, что оставляют краснеющие следы, вынуждая вскрикнуть. - Чертов ублюдок, меньше резких движений. - Выкрикивает в какой-то момент Мона, но явно не желая остановки от него. - За идиота меня держишь? - явно понимая подтекст ее слов, Скарамучча силой хватает женское лицо, на что снова получает пощёчину. Уже сильнее. Только вот краснеющая щека слабо ощущается, ощущается по истине нежный поцелуй тёплых губ. - Ненавижу тебя, сукин же ты сын. - После очередного болезненного удара, приходящегося уже по ее лицу, приговаривает Мона, не желая оставаться в долгу, царапая чужую плоть. Тело извивается подобно паразиту под влиянием жестоких действий партнера. Движения как с цепи резкие, а цепи в виде ногтей вызывают скапливающиеся слезы, что быстро стекают по щекам, ничего в упрёк не говоря. Помимо этого, постоянные удары приходящиеся по лицу и прочим частям тела, все время сменяются чем то иным. Резкие движения сменяются плавными и скользкими, подобно грациозной, гибкой змее. Ласковыми касаниями и такими же ласковыми поцелуями, пока кто то из ненавистников не решит нанести удар снова. Именно ненавистников. Иначе, будь они возлюбленными, кричали бы друг другу о ненависти? Возможно. Стоит подумать вновь, кто они? Пока в глазах все плывет, становится сложно понять. От постоянных ударов или от активно действующего наркотика? В процессе точно станет ясным. Точно ли этого они хотели? Скарамучча неприятно для девушки тормозит, но все ради иного действия. Проглаживая по красной, то ли от побоев, то ли от возбуждения щеке, подползает к подбородку, слабо-слабо касаясь и нежно целуя. Осторожно, не навязчиво, не пытаясь углубиться. Просто, лишь бы ощутить женские губы и почуять их сладость и тепло, пока снова не стало больно. Горчит. Не сластит. В тёмной комнате, без нормально освещения, с догорающей последние секунды своей работы лампочкой, что отдаёт неприятным и холодным синим, с грязным ковром на полу, продавленным матрасом или в дорогущей квартире - нет разницы. Где умереть, где исполнить свои прихоти. Сгореть от возбуждения, от наркотиков - разницы нет, пока они делают это вместе. Пока они делают это резко, болезненно, вбивая последние чувства, выкрикивая каждую проскакивающую мысль, будь то ненавистью или мольбой, наслаждаясь болью и кровью в жилах друг друга и упиваясь собственным горем. Парень опешил. Девушка, после восстановления дыхания, поворачивается на живот, утыкаясь лицом в постельное белье. Теперь, гробовая тишина сменяется чужим ревением, что заглушается и теряется среди задроченных пружин матраса. И она не пытается его скрыть. Не может, даже если хочет. Всхлипы, вздыхания и нарастающая истерика. Чувствуется ее желание кричать, да вот голос сорван. - Я не хочу так, Скарамучча, не хочу! - высвобождая рот, выплевывая сжатую меж зубов простынь, через плач выкрикивает. И ее прекрасно можно понять. Он тоже не хотел. Хочет ли сейчас? Что же, стоит лишь гадать. Скарамучча толком и не до конца оделся, уже подошёл к тумбе, вытаскивая пачку сигарет без фильтра, сразу подпаливая зажигалкой, на грани своей работоспособности, делая первую затяжку, набивая душную спальню противным запахом дешевого табака. Парень хотел уже тянуться в поисках своего верха, но поджав губы, может лишь молча глядеть на Мону. Теперь он прекрасно понимает фразу "без слез не взглянешь", но слезы кончились. Худое, бледное, костлявое тело. Бледно-болезнного цвета. Зеленоватое, кажется, синеет, умирает. Нет того тепла, только ледяные конечности. Нет той сексуальности и эротичности. Жалость. Жалость и печаль. - Замолчи. - Стоять тяжело, колени трясутся и подкашиваются. Кажется, если он упадёт, то моментально умрёт. Скарамучча, выдыхая очередную порцию дыма, садится на кровать. Да, под действиями наркотиков, под спидами он разносторонний. Агрессивный, зачастую. В особенности после полового акта. Мона безостановочно рыдала. Это и вынуждает брюнета подползти ближе и переосилив все внутренние чувства, коснуться. Свободной рукой до лица, щеки. Ласково, слабо, вызывая мурашки по телу от холодных конечностей. В попытке затаить дыхание, звучать тише, девушка только чуть не задохнулась. - Я тоже не хотел. - Парень старается не завалиться на постель без опоры. Пепел медленно крупицами падает на постельное, в соответствии с действиями и движениями брюнета. Тот же осторожно убирает волосы с лица, открывая покрасневшее лицо. Заплаканное, уставшее. Зрачки словно и не заметны. Узкие, меньше-меньше горошины. В глазах двоится, но уже у него. Оглаживая девичью щеку, Скарамучча отдаётся попытке повернуть чужое лицо на себя, но тщетно, сопротивляется. - Почему мы? Чем мы насорили? - Мы. Это мы звучит нежно и ласково, вынуждая ощутить рядом кого то. Это мы звучит жестоко, осознавая, что в этой яме один оказался по вине другого. Парень никогда не ощущал присутствия людей рядом. Он всегда был и будет одинок. - Мы никому не насорили, Мона. Просто мы - особенные. - Сейчас он врёт не только ей, но и себе. Скарамучча и вправду до какого-то момента считал, что все же он особенный. Все же, не такой. Но понял, что он особо ничем не отличается. Только если хуже и хуже, чем остальные. Единое отличие. - Мне не нравится. Не нравится, не хочу быть особенной. Я знаю, Мона. Блять, я знаю. Единственное что кричит в голове. У нас были мечты. У тебя была. Я помогал, честно, я искал деньги, собирал, отдавал все, что было. Но единственный мой способ заработка убил нас. Прости. Я пытался. Загребя себя в яму дерьма, прихватил за лодыжку и Мону. Ее мечта легко, подобно хрусталику, разрушилась. Скарамучча многое потерял, связавшись с этим. Нет у него знакомых, с которыми он общался ранее. И чертово образование ему не нужно. А что нужно? Наверное еще одна дорожка. Мы могли вершить многое. Многое и многое развалилось после первой колотой дозы. Девушка не затихает, плачет только громче. Каждый раз она идет по той же лестнице чувств. С желанием страсти, огнями в глазах, что сменяются полной ненавистью и этим жалким нынешним положением. Словно в нее тычат пальцами и кричат о убогости ее жизни. Невыносимо. Невыносимая правда. Она действительно убогая. Но он не далеко ушёл. Скарамучча все же убирает руку и просто сидит рядом. Возможно, оставшись в нем хотя бы минимальная доля человеческих чувств, он бы и сам слезу пролил. Но пусто. Не ощущается прошлое возбуждение, что повисало во всей комнате, отягощая воздух страстью. Нет той ненависти. Очевидной ненависти нет, она испарилась в душах бездушных людей. Можно ли жить без души? Хороший вопрос, но они еще живы. Хоть и не долго им осталось. Оглядывая комнату, честно, появляется желание воткнуть, закинуть, выпить, занюхать, да что угодно блять, лишь бы не иметь возможности осознавать собственное положение. Парню стало даже интересно. Думает ли Мона так же? Нет, не думает. Мона - ангельский образ в его аду. В аду его несуществующей души, пустых глаз, больного сердца. Луч света, что царит внутри нее поражает каждую клетку полового органа, сердца, возможно почек, вызывая желание проблеваться. Мона вызывает дрожь в коленях, невероятный экстаз, давление в штанах. Но нет в ней света, пока она заточена в аду, как светило угасающее. Временное светило, что поможет найти хотя бы какой то путь чтобы ощутить себя живым. Он не любил ее. - Я не хочу умирать.- Как же всё-таки во время доносится тихий женский голос, что почти переходит в писк. "Я не хочу умирать" Тогда ради чего все это, Мона? Почему, почему ты не бежишь? Почему ты, ангел воплоти, солнца свет, человек, с возможностью обрести душу - остаешься со мной? Все предельно ясно. Скарамучча болен. Во всех планах. Особенно больна его любовь, что не позволяет темнить девичий образ, не смотря на загрязненные похотью и наркотиками мысли. У них не осталось возможностей. Ей некуда бежать, она осталась одна. Ему некуда бежать, он навеки один, пока она, ощущая физическое тело около себя, может облегчить ношу души, понимая, что погрязла с кем то, как бы эгоистично то ни было. У него такой возможности нет и не было. - Мы не умрём. - Единственное, что смог сказать парень. Нагло и глупо соврать. - Мы исчезнем, но не умрём. - Я не хочу умирать. Не хочу исчезать. - Полу-хрипом доносится звук. Находясь в разумном, по мнению общества, возрасте, они остаются в мечтах. Сладостных мечтах, шоколадом льющимися, водопадом засахаренной газировки. Но в этих мечтах они диабетики. Пока все умирают, они по глупости исчезнут. И они умрут. Возможно завтра, возможно через год. Но больше пяти лет им прожить не дано. Они не принимают реалии, они живут своим миром. Пока они умирают героями, находясь, живя и стоя на пропитанной человечностью земле, все совсем иначе. Пока они герои - они остаются конченными наркоманами. Сгниют не красиво. Мерзко, медленно выжимая из себя последнии сока, погружаясь под землю. Но кто соизволит их похоронить вообще то? Никто. Они умрут в обоссаной квартире восьмидесятых годов, разлагаясь на ободранном полу и попробуй определи, что за материал. Умрут, а найдут их тела соседи, учуяв противный запах гнили. Умрут в белом порошке, пока их вены протирают остатки вколотого кокаина. Если это был кокаин, конечно же. Они никому не нужны такими. И никогда не будут. Они умрут вместе. И это самое печальное для них. Скарамучча оглядывается и потягиваясь к прикроватной тумбе, не церемонясь оставляет на ней потухающий окурок. Мужская ладонь силой вытягивает женскую, плотно прижатую к груди кулаком. Парень обхватывает ее обеими руками, сильно сжимая. - Мы не будем разлагаться, гнить. Мы лишь красиво уйдём. Красиво, в гордом одиночестве. Докажем, что нам никто не нужен. - И в очередной раз он нагло лжёт. Девушка уже не плачет. Молчит. Совсем тихо, словно уже встретила конец. Но концом это не назвать. Они впечатаются в эту землю как мерзкие, не заслужившие счастья люди. Скарамучча не выдерживает, силой поднимая и усаживая Мону. Но девушка явно уже не здесь. Глаза плывут, полны слез. Сдавливая чужую шею, парень зацикливает внимание на себе. - Я люблю тебя. И если ты умрёшь - я умру следом. - С его уст ложь срывается мягкая, манящая, сладкая. Но услышав правду будет горчить и кровоточить. Парень осторожно потягивается, криво целуя чужие губы. Девушка никак не отвечает, только молча анализирует чужой язык, чужую полосу губ, на своих. Ей и ему больше некого любить. Но любят ли они друг друга? Не ясно. Смогут ли полюбить? Тоже не ясно. И раз не остается выхода, раз судьба изначально сказала ей страдать, то значит она будет страдать в удовольствие. Страдать, кусая мужские губы, медленно ведя языком в ответ, заводя руку к затылку, сильно сжимая, нежно оглаживая и проходясь пальцами меж прядей волос, с безумно пошлым причмокиванием облизываясь с мужчиной, который разрушил ее жизнь одним лишь щелчком пальца. - Ты никогда не любил меня. - тихим-тихим полухрипом выдавливает девушка, смело глядя в чужие глаза. И оказалась права, ей не нужно подтверждения, она знает. И эта мысль ее не особо трогает, расстраивает. Приняла это как факт. - И даже так, ты все еще тут. Кто еще будет внушать тебе это, Мона? Кто еще скажет, что любит тебя? - Не пытается он ее утешать, лишь медленно убивает, что бы она от него не отстала, что бы он не умер один и не прогнил в постоянном одиночестве. Хотя бы физически остаться не одиноким. - Мне больно, Скар. Физически и морально. - Девушка приподнимает голову, набираясь смелости посмотреть в глаза парня. Но и доли жалости найти она не смогла. Мона отпускает мужскую руку, отползая ближе к углу постели, поджимая к груди ноги, уткнувшись в них носом. - Все, я потеряла абсолютно все. Бросила, только из за тебя. Ради чего? Ради бессонных ночей, когда они в тишине сидели на кухне часами, постепенно скуривая пачку дешёвых сигарет, тушив их в бокалах вина. Ради утра, когда все тело ломит, а лицо горит от наинежнейших утренних поцелуев. Ради ласковых прикосновений мужских рук, которые сопровождались чужим смехом, которые тянули бежать от общества. Ради холодного декабря, что они просиживали на диване в квартире, греясь о тела друг друга. Ради тёплого лета, когда они разглядывали скучные и бесформенные облака на траве около сожженых домов. Все, ради друг друга. - Я не хочу так жить, ты обещал мне счастье, где? Какого черта ты сделал, Скарамучча? - Глаза по новой наполняются слезами, из за чего лицо начинает зудить. Искреннее удивление заложилось в Моне, когда синевласый опускает голову вниз, пристыженно опуская глаза. Что? Крайне удивительно для нее окажется, если ему действительно стало стыдно за свой поступок. Но стыд - незначительная грань после всех событий. - Но разве - это не то счастье, которого мы достойны? Мы страдаем, но ведь не одни. Ты бы могла сидеть и тихо умирать в одиночку, как и я. - Тихо молвит брюнет, поднимая взгляд на Мону. Он уже поверил в собственную ложь. И легче не стало, но если вдруг станет Моне. - Будь я одна, я бы не загнала себя сюда. - Скарамучча утих. Он не сможет защитить свои слова. Ложь ложью не спасти. - Какой смысл в нашем исчезновении? Девушка решает идти дальше и взять в рассуждения сказку, выдуманную парнем. И он, кажется, заинтересовался. Поднял глаза, ждет продолжения. Мона не смотрит, но ощущает. - Мы не умрём, мы исчезнем. От нас не останется ничего. Ни костей, ни праха. Тогда зачем нам доживать? - Дельный вопрос, благодаря которому, Мона вновь расплакалась. Но она старается держаться и смотреть в потухающие глаза напротив. Скарамучча осторожно, словно не хотел спугнуть, подползает ближе к девушке, случайно стянув простынь. Брюнет скрещивает ноги под собой и руками мягко обхватывает девичье лицо. Слабо касаясь, нежно проглаживая большим пальцем по щеке, другой рукой ведет к уху, оглаживая кончиками пальцев ушную раковину. - Мы будем звёздами. Надменно смотреть на людей, которые не приняли нас и любить друг друга вечно. - Как никогда раньше, хочется верить. Хочется, но не выходит. Оба знают правду, но отчаянно пытаются. Парень привстает на колени, прислоняясь лбом ко лбу, целуя девичьи губы. Совсем слабо, словно в успокаивающем жесте. Их связывают наркотики. Они ассоциируются именно с наркотиками. Но больше их не связывает ничего. У них нет целей в жизни, нет выхода и не было входа. Сейчас они знают, что проснутся завтра утром с дикой болью везде, где только можно и нельзя, сильным головокружением, но с чистой любовью и истинной нежностью. Если, конечно, проснутся вообще.