Энигма

***

— Будь здесь, Паймон! Паймон что-то прокричала ему вслед, кажется, нечто положительное, но Итэру хватило понять и это, чтобы не остановиться, а продолжать бежать в сторону Хайпасии. Она должна быть в безопасности. Доктор не посмеет забрать и что-либо с ней сделать. На одно мгновение, когда крыша Пардис Дхяй скрыла солнце над его головой, погружая в тень, собственные быстрые шаги показались ему странно оглушающими в полной тишине, набатом ударившие по голове, словно он резко проник в какой-то вакуум. Но неясное наваждение совсем скоро исчезло под напором потока мыслей обо всем произошедшем, не давая в должной мере обратить внимание на проснувшиеся вдруг инстинкты. Тем не менее, где-то на периферии он с удивлением заметил, что его ладонь уже лежала на рукояти меча, крепко его сжимая, ведь так или иначе тело еще никогда не предавало Итэра. Тело, действуя вопреки мыслям, помнило опасность. Тело дышало ею и буквально призывало его сейчас же остановиться, — никогда не смей поворачиваться к нему спиной — прислушаться к окружению — никогда не забывай о том, что добычей могут видеть и тебя — а также обнажить меч, чтобы столкнуться лицом к лицу с угрозой. Никогда не проигрывай своему врагу. Но по какой-то причине Итэр впервые не слушал самого себя, ведомый глупыми чувствами ответственности за чужие жизни. Когда в поле зрения наконец появились знакомые очертания лежащей Хайпасии, Итэр немного ускорился, пока не оказался прямиком перед не двигающейся Хайпасией, повернутой к нему спиной. Которая, кажется, всего лишь крепко спала. На всякий случай Итэр осторожно прикоснулся к хрупкому плечу и чуть сжал его, чувствуя, как медленно опускается и поднимается от спокойного дыхания тело Хайпасии. Он испустил длинный выдох и позволил себе на секунду прикрыть глаза. Да, с ней и вправду все в порядке. — Ты действительно настолько быстро привязываешься к людям? — раздалось вдруг позади с наигранным разочарованным тоном вместе с внезапным потоком прошедших по всему телу мурашек. — Ты жалок. Не давая себе времени на раздумывая — как он оказался здесь, мне нужно предупредить Паймон, мне нужно… — Итэр, умелым и быстрым движением вытащив из ножен меч, развернулся и взмахнул им в воздухе, пытаясь поразить цель и с помощью небольшого выброса анемо. Сказитель, до этого неизвестно как долго стоявший буквально за его спиной, при прямой режущей атаке лишь прыгучим движением легко оттолкнулся на носках от земли, будто паря над ней, чуть наклонившись корпусом назад. Абсолютно не затронутая ни острым мечом, ни даже анемо черная вуаль, свисающая с широкой шляпы с колокольчиками, всколыхнулась только лишь слегка, намеренно от самих движений появившегося. Скарамучча мягко приземлился на землю вместе с оглушающе громким в ненормально плотной тишине перезвоном маленьких колокольчиков — плавно опустился сначала на носок ноги, затем на пятку, не делая при этом никаких лишних движений. Будто танцуя, а не спасая собственную жизнь. И Итэр абсолютно не имел понятия, почему находил во всем это что-то завораживающее. Точно танец со смертью. — А также безумно глуп, раз оказался здесь, рядом со мной, абсолютно один, — все также спокойно прокомментировал Скарамучча, чьи глаза странно блеснули при виде стоявшего в стойке нападения Итэра, крепко сжимавшего перед собой меч и отчего-то собственную челюсть. Лицо исказила усмешка. — Поэтому у меня возникают вполне себе логичные предположения о том, мог ли ты намеренно столь глупо попасться в мою ловушку, Путешественник? Мне начинать беспокоиться о твоей сознательности? — насмешливо склонив голову вбок. — Сказитель, — будто только найдя в себе силы говорить, наконец произнес Итэр, прищурившись и закрыв за собой Хайпасию. — Что ты здесь делаешь? Тебе нужна Хайпасия? Скарамучча издал преувеличенно громкий выдох, будто родитель в который раз разочаровался в своем ребенке, а затем поделился как со старым другом: — Я скучал по выражению ужаса на твоем лице. То время было поистине чудесно, — с нарочитой наигранностью погрузившись в воспоминания и даже для пущего эффекта задумчиво приложив ладонь к подбородку, Сказитель, прекрасно зная, как пристально за ним наблюдают и даже не осознают, что в большей степени это было действие странного притяжения, неожиданно резко щелкнул пальцами до появления в воздухе фиолетовых искр и характерного хлопка. — Эй, тупица, скорее приди в себя, а иначе ты всерьез заставишь меня усомниться в твоей сознательности. Итэр, резко вздрогнув, сбросил с себя наваждение, как бы вынырнул из воды, мысленно дав себе пощечину, не понимая на самом деле, что с ним происходит. Почему мысли внезапно путаются в голове, почему взгляд вместо того, чтобы искать слабые места врага, останавливаются на одной точке, словно завороженный тем, как двигаются при разговоре чужие губы… Его низкий голос. Его тон. Слова. Итэр абсолютно не понимает. Почему же тело предает его с совершенно иной стороны, а он ничего не может с этим поделать. — Не время для разговоров, — в конце концов, только и произносит он одновременно с тем, как делает несколько быстрых атак мечом, от которых Сказитель спокойно уворачивается. Не секунды на мешкая, Итэр с какой-то неясной злостью на самого себя пускает яростные потоки анемо, которые все же находят свою цель и оставляют режущий след как от острия на чужом рукаве. В воздухе раздается громкий смех, принесший за собой раскаты грома. — Знаешь, а ты прав, Итэр, — с какими-то придыханием неожиданно произносит Скарамучча: вспыхнувшая одержимость в его глазах пугает ненормальностью ответной отнюдь не обычной дрожью страха. — Ведь есть нечто другое, что сейчас очень интересует меня. Например… Итэр, делая очередной взмах мечом, лишь успевает увидеть справа от себя зарождающиеся искры электро, прежде чем чуть позади него появляется другое присутствие. Чужая рука, объятая электро, резко схватившая за основание его косы, вдруг сильно и болезненно дергает за голову назад, заставив прогнуться в спине почти до хруста. И Итэр — Итэр, проигравший и даже не успевший этого понять — внезапно и громко всхлипывает. — … Реакция, — заканчивают прямо с выдохом в его ухо со смешком. Другая рука быстрым движением выбивает из его руки меч, и только было машинально дернувшегося в сторону оружия Итэра вновь останавливают: чужая ладонь, обернув вокруг тяжелую косу, натягивает ее на себя будто поводья лошади, вынуждая уставиться широко распахнутыми глазами вверх и чуть приподняться на цыпочках. — Твоя безумно занимательная реакция на меня. Итэр дрожит. Итэр тяжело дышит открытым ртом. Итэр хочет кричать во весь голос от непонимания, хочет исчезнуть, провалиться под землю, но выходит лишь: — Ты… — с хрипом, каким-то надрывом, с яростью. — Не понимаешь, о чем говоришь. Сказитель, до боли заломив его руку за спину, хмыкает: и выдох его — ненастоящий, неживой, кукольный — касается жаром молний его мочек ушей, мгновенно покрывшихся трепетными мурашками. Коса предупреждающе натягивается еще сильнее. — Ты был связан сознанием с Хайпасией, Путешественник, — как бы между прочим напоминает тот, неожиданно острыми ногтями врезаясь в обнаженную кожу его руки. Итэр судорожно вздыхает и чувствует чужую темную радость от этого понимания, от чего его практически выворачивает. — Поверь мне, я знаю о тебе очень многое. Когда Сказитель внезапно резко в последний раз дергает его, вонзившись растопыренными пальцами в затылок, он теряет равновесие и падает на спину, больно ударившись локтями при падении. Мысли безумной птицей беспорядочно бьются в голове, а сердце готово выпрыгнуть из груди то ли от падения, то ли от собственного понимания всего и последующей злости, практически неприязни от самого себя. Своих действий. Своих чувств. Насколько же сильно Итэр ненавидел себя в этот момент. За слабость. За колебания. За то, что враг. Скарамучча, окруженный роем беспощадных молний, возвышаясь статуей Бога, стоял над ним, все еще жалко лежащим с будто приглашающе раздвинутыми ногами, и с интересом следил за переменой эмоций на его лице. Электро гулял искрами по телу Итэра будто по небу, проникал под одежду, вонзался пастью зверя в кожу, и жег, жег, усмирял. Итэр так сильно, так сильно ненавидел искренность правды. Но больше всего он ненавидел то, что Сказитель все это прекрасно и давно знал. — Слышишь меня, Спаситель? Итэр, лежа на спине, делает судорожный вдох, ощущая, как пальцы рук слепо скребут по полу в поисках отброшенного меча. Жар обжигающих искр электро, ведомый ленивым движением чужой руки, кусает его за обнаженный живот голодным чудовищем, заставляя мгновенно втянуть в себя воздух и открыть взору темно-лиловых глаз сеть проявившихся ребер. — Мне ведома каждая твоя мысль, — голос Сказителя тягуч, словно патока, и Итэр утопает в этой приторной сладости как муха в меде. — И каждое желание. Глаза слезятся от проступивших слез, а там, внизу, все обжигает огнем стыда и неприязни, не дающим собрать слова воедино, но Скарамучче и не нужно никакого ответа. — Каково это — желать врага? Что это значит — хотеть того, кто на пороге от становления новым Архонтом? — весь воздух из груди Итэра просто напросто исчезает, когда чужая нога прижимается к его паху и нарочито медленно делает легкое круговое движение. — Ты так хорошо обо всем этом знаешь, грязный, грязный Герой. Стопа Сказителя болезненно трет бугорок, а пальцы, объятые электро, играют по воздуху будто на струнах. Загривок Итэра что-то резко будто чем-то прошибает, из-за чего он прогибается до хруста в спине и со стоном на губах. — А знают ли об этом маленьком секрете твои милые друзья? Та отвратительно кричащая фея? — с интересом спрашивает вдруг Скарамучча. Все нутро Итэра замирает от обрушившейся волной паникой в тот самый момент, когда нога особенно сильно прижимается к позорному месту, восторженно принимавшему все чужие касания, всю трепетно-сладостную боль и силу. В глазах — сотни взорвавшихся и одновременно потухших звезд. На всей обнаженной, покрытой потом коже следы электро — следы чужого внимания, совершенства и подчинения. В голове же сводящая с ума ненависть, отражавшаяся огнем глубоко в сердце. Скарамучча плавно опускается на корточки и вдруг словно в поддержку треплет его по голове как ребенка. — Но знаешь, тебе не стоит волноваться. — вдруг произносит он с широкой, практически детской улыбкой. — Архонты никогда не предают своих самых верных последователей.

***