Больно или приятно

Когда Азик просит о помощи, Даниэль, не задумываясь отказывает. Когда же о помощи просит сам Даниэль, Азика это заинтересовывает. Контекст запроса — земное тело. Как им пользоваться ангел плюс-минус разобрался, хотя… Бывают, конечно, казусы. Но не такие. Вернее не такие, как прошлым вечером. Даниэль лежит на коврике с колючками. Отдает в плечи, покалывает, даже ниже поясницы зудеть начинает. А он улыбается, свыкаясь. Волнует его разве что тяжесть внизу живота и жар в районе бедер. Именно волнует, потому что лопатки уже чесались, позвоночник хрустел, а такое… Азик более, чем заинтересован. Даниэль снимает свой кипельно-белый свитер, не спуская с локтей, выпрямляется, как к полету готовясь. Даже кажется, что пушистая дорожка волос на затылке — ничто иное, как перья, которые ищут выход. Ангел кажется загорелым. Золотистым каким-то. Азик поглядывает на свои бледные пальцы. — Ничо такой солярий вам завезли, — отворачивается, свыкаясь. Он же демон в конце концов, ему и не такие мысли простительны… — Что завезли? — оборачивается за плечо Даниэль. — Да забей, мне все равно не светит, — морщится Азик. Как-то стремно, что ангеловы резиновые тапки марают коврик, но сам Азик вообще стоит на коленях на собственной кровати, позади Даниэля. Поднимает чуть руку, сгибая пальцы, как кошачью лапу, тянет. Мотает головой: — А ты прям уверен…? — Конечно, — лица не видно, но в голосе явно эта блаженная улыбка. — это корень крыльев, здесь кожа чувствительнее всего. Так чешется порой… — Трэш, — Азик хмыкает. Ему, как бы и не сложно, тысячи лет грешников терзал. Здесь ситуация чуть иная, но не суть. Азик замахивается. С силой царапает ангелову спину птичьими когтями, не прячет, даже поглядывает с гордостью, вспоминая былое. То время, которое ему даже нравилось. Даниэль дёргается, шипя совсем тихонько. Не подрывается, не уходит, ждет, когда поутихнет. — Ну-с? — предвкушая, спрашивает Азик. — Больно, — признается. — но… Не знаю. Я точно что-то чувствую. — Бомбит? — Чего-чего? Азик закатывает глаза. — Гнев? Злоба? Ярость? — Никогда! Это грешно! Неглубокие красные полосы обрастают розовой каймой. На спине ангела выглядит иронично, от того не менее лестно для сотворившего. — Давай ещё. — Да ты крейзи! Азик с азартом любуется своей работой, когтями, улыбается краешком рта. На сей раз, для собственного удобства, он держится за костлявое, теплое плечо ангела, поигрывая острыми концами под ключицей. Даниэль глубоко вдыхает, а Азик с размаха полосит по спине. И теперь это звучит странно. — Чо ты щас сделал? — Не знаю! — голос ангела дрожит. Он пока сам не осознает, что стоны боли звучат не совсем так. Азик теряется. С колен садится на собственные пятки, слепыми глазами смотрит на перекрещенные царапины, кое-где тронутые крохотными бусинками крови. — Трэш… — Что со мной? Ты что-то знаешь? — Ну, уж побольше твоего. Даниэль опускает голову. Золотистые перышки его волос блестят, переливаются. Все светлые волоски на руках стоят дыбом. — Еще раунд, — решительно говорит Азик. — Что? Всей ладонью он прикасается к только-только вспухшим ранкам. Ангел втягивает воздух через зубы, мелко дрожит, но не отстраняется ни на сантиметр. Даже наоборот, немного подается назад. Азику в какой-то мере нравится, мучать он любил всегда, только реагировали люди совсем иначе. Жизнь не стоит ничего, а услышать, как от твоих касаний стонет ангел — вот, что бесценно! Правда, зубы от чего-то стучат и скулы сводит. Азик надавливает сильнее, видит, что Даниэль глушит жалобный скулеж в себе, напрягаясь всем телом. — Давай-ка тайм-аут возьмем, окей, да? — когти приобретают прежние очертания человеческих ногтей. — Нет… — шепчет расстроенный ангел. Не поймешь чем он опечален, но один вид содрогающихся в беззвучном плаче плеч заставляет пересмотреть свои взгляды на некоторые вещи. Ангел так безоружен, беззащитен. Невольно задумываешься о том, как же он еще мил и наивен. — Ладно, — цокает языком (с большим трудом) Азик. — только хуйню вот это свою убери, раздражает дико. И сам же помогает стянуть свитер до конца, брезгливо бросая в сторону. Он смотрит, как Даниэль снова выпрямляет свою истерзанную спину, замечает, что капельки крови собираются друг с другом в капли побольше и гуляют по разрезам. Так блестят соблазнительно, что Азику приходит идея. А с ней и желание. Он отвлеченно смотрит в сторону, цепляется за какой-то кислотно-зеленый плакат корейской группы. И что он там не видел? Потихоньку оборачивается обратно и сглатывает. Ангельский загривок весь в мурашках, жилистые руки держатся за край кровати. Его как будто бы мучают, очень медленно и долго. Азик решается. Хватается руками за плечи, вытягивает раздвоенный язык и собирает на его кончике алые капли. Даниэль вздрагивает, прогибается в пояснице, будто бы его ударили. Ангельской крови до этого пробовать не доводилось, но она мало чем отличается от обычной. Разве что без привкуса фарма-приблуд и никотина. Ангел сводит лопатки, стонет, неумело контролируя свою громкость, запрокидывает голову так, что на макушку Азика временами спадают пушистые волосы. Языка недостаточно. Азик вцепляется в Даниэля крепче, наверняка протыкая тонкую, нежную кожу вылезшими когтями. Губами прихватывает раны, царапает клыками. Ангелу от этого совсем крышу сносит. Он мнет за одеяло так, что пальцы вот-вот поломаются, дышит часто, громко, со свистами и хрипами в груди. Когда Азик заканчивает вылизывать его спину, расцепляя хватку на плечах, Даниэль уж очень странно вскидывается и опускает руки себе на колени. Ноги дрожат. Щекотно спускаются ручейки крови под ключицами. — Не подумал бы, что ангелы бывают мазохистами. Выглядит великолепно. Мальчишеская ровная спина, исполосованная размашистыми крестами с припухшим краем, вздымающаяся от тяжких вздохов. Азик ловит себя на доле, всего на доле мысли, что хотел бы прижаться сейчас к ней щекой и попытаться расслышать биение ангельского сердечка.