Дыши, Чжа

      Смирно полежав какое-то время с закрытыми глазами, Цзянь сопит и возится. Он бы вообще не вылезал сегодня из-под своего цветного одеяла, но полоса солнечного света, пробиваясь между неплотно закрытых штор, падает ему прямо на лицо. Цзяню спросонья очень нравится формулировка "на лицо". Ну почему нельзя было поспать хотя бы еще час? Ведь идти никуда не нужно... Становится жарко, и он психовано брыкается, сбивая ногами пододеяльник, откидывая его с себя, пока уже снова привычно пялит на изученную до последнего пикселя чужую аву. Шэ Ли все так же искоса смотрит с фото с кислой улыбкой "сфотографируй, будто я знаменитость, утомленная вниманием поклонников". На протяжении целой недели каждый день он таращился в экран, крутил слова и так, и эдак, печатал и удалял их, закрывал мессенджер, выключал телефон, убирал его подальше от себя. Думал о том, как будет выглядеть его "привет". Будет ли хуже, чем есть, если он все-таки напишет, покажет, что хочет продолжения? Напишет и что, сразу станет отбитой шлюхой?.. Ведь под приветом этим будет значиться абсолютно то же самое, что и в больнице, когда каждой своей фразой и действием он предлагал себя, буквально крича: распоряжайся мной! Так чего теперь-то мучиться? Он хотел этого. Они оба хотели. Очень, конечно, огорчает, что он не может как прежде начать клянчить с Чженси прогулять его куда-нибудь. Но ничего, он способен развлечь себя сам. Хотя валяться на полу перед телеком, маясь от скуки и безделья в одиночестве все два выходных дня, - так себе веселье. В другой раз - может, но не сейчас. Сейчас он прошвырнется по чатам и найдет какую-нибудь вечеринку, чей угодно день рождения, любой праздник, и настойчиво напросится в гости. Не возьмет там в рот ни капли. Это он об алкоголе. А о чем-то другом... Так он за этим и идет - найти приключения на свою задницу. Ну а если не найдет, то просто вернется домой и въебет кофе до дрожащих глаз и пальцев. Посмотрит пару триллеров, подрочит долго и с оттягом и будет беспробудно спать часов эдак восемнадцать. Чем не красота? Но в первую очередь Цзянь выбирает и отправляет два эмодзи - зеленую змейку и зеленое яблочко. Его первое сообщение. Дает сердцу немного поволноваться с минутку - охренеть же, какой он смелый. Сам не понимает, сарказм это над собой или нет. Чтобы не ждать ответа и отвлечься, скорее переключается на другой чат, где как раз болтают о свои девчачьих делах одноклассницы. Ученики с параллели, к которым он приставал с петицией о Змее, тоже там и как раз обсуждают со старшими чье-то удачное что-то там. Абсолютно все равно что. Цзянь не понял и не переспрашивал, но да, да-а, он уже приглашен! Только свои, чаек и сладости? Судя по фоткам, посыпавшимся в чат, те еще посиделки намечаются... Змей не заставляет себя ждать, тоже присылает эмодзи. Черный и белый квадратики. Хуй знает, что бы это значило, но Цзянь рад и этому. "А что это значит?" "Я ебу? А твои что значат?" "Понимаешь, это же библейский символизм..." - начинает Цзянь, почуяв простор для милых сердцу привычных занудствований. Серьезно, он может вот так долго. Растекаться мыслью по древу или нести полную чушь, смотря какую волну поймает. "Будем общаться петроглифами?" - спрашивает Ли. И Цзянь пока совсем не понимает его настроение. Не чувствует еще эмоций, интонации по совокупности пауз, расстановке слов, акцентов, скорости набора... Пока не знает его юмора. Вообще, он умеет шутить? Для этого всего еще рано. И это заставляет конкретно так нервничать и осторожно выстраивать фразы. Но тут Змей загружает в их чат фотку. Приходится приглядеться - судя по виднеющейся сбоку вывеске, Цзянь знает эту улицу. Но, кажется, ему хотят показать что-то другое. Точно. Угол дома, на котором нацарапан огромный эякулирующий хер. И словно по волшебству, какому-то, видимо, особому хуевому волшебству, Цзянь перестает переживать о чем-либо буквально в то же самое мгновение. Нажимает на значок микрофона, успевает записать через смех: "у меня нет под рукой наскальной живописи, но я знаю язык жестов", уже направляясь к зеркалу, чтобы сфотографироваться в одних трусах со сложенными в фак пальцами. В процессе этого в его голове рождается кое-какая идея. Просто охуенная, блять, идея, которую нужно немедленно воплотить! Змей реагирует на присланную фотку минут через пять стандартным желтеньким лайком, и Цзянь, закусив губу, хмурит свои почти невидимые брови и все еще не понимает - Шэ Ли интересно продолжать все это или нет? "А без всего - слабо?" - читает следом. Ха, глядите-ка, это все-таки интерес. Но у И есть кое-что получше. "Мне никак не слабо", - пишет он, прикрепляя фотографию своих колен прикрытых молочным переливающимся шелком. "Хм", - немедленно отзывается Змей. - "Выше". Этот неопределенный приказ с неопределенной же интонацией здорово будоражит. Или просто Цзянь оголодал до любого внимания и все, что нужно и не нужно запросто додумает - без проблем, фантазия у него работает дай бог. Платье сидит на нем как влитое. В шкафу в комнате матери, помимо прочего, стоят еще несколько пар изящных туфель на высоком каблуке, но Цзянь не пытается примерить их - даже визуально они отчаянно малы ему. Поэтому, оставив сожаления по этому поводу, но искренне не понимая, как же не догадался до подобного раньше, он восторженно осматривает висящие один к одному восхитительные, нежные, манящие платья, бережно касаясь тонкой ткани. Реально, почему он еще не перемерял их все до единого?! Мама бы не стала его ругать за это? Он же не собирается портить их, он аккуратно... И даже не растянет ни одно из них - каждое словно скроено по его меркам. Он и не задумывался никогда, что теперь у них одинаковый размер. Вот радость-то: это ж теперь они могут быть лучшими подружками, меняться шмотом, делиться косметикой, секретничать про любовь и... Цзянь кладет прохладную ладонь на свой лоб пытаясь усмирить горькую досаду в диалоге с собой, чувствуя, что его заносит куда-то не туда в тревоге и борьбе с нею всеми возможными способами. У Цзяня пересохло в горле от предвкушения и волнительного возбуждения, от сумбура в голове. Он, кажется, знает, в чем сегодня отправится в неизвестные гости на чужую вечеринку. Он не собирается задрачиваться, чтобы закосить под девушку, он запросто сойдет за нее и так, даже если не станет развязывать волосы и краситься. Никто даже и не заподозрит ничего странного. Ах да, кое-кто сказал: "выше". Цзянь поднимает ткань до середины бедер, но она тут же спускается обратно. Приходится прижать ее рукой, собрав складками сбоку на талии. Возможно, расточительно и необоснованно быть таким щедрым, показывать всего себя сразу, но он делает это. Тем более, что раздеться его не просили, а даже если и да, - да? - то кто ему, бля, запретит сделать иначе? Одна за другой фотографии появляются на экране, оказываясь просмотренными сразу же. Значит, у Змея открыт их чат и он ждет. Отлично. Ну, или оставил телефон валяться где-то, пока не погаснет экран, а сам свалил. Прямо сейчас нет разницы, Цзянь слишком увлечен собой. На первом снимке он, устроившись на полу, фотографирует ноги, вытянув их и смешно растопыривая пальцы, ему похуй, он даже не станет ничего брить - и так сойдет. Светлые тонкие волоски почти не видны даже на ярком свету. Он гладит по коже от тонких щиколоток до самого паха "против шерсти", тут же покрываясь мурашками от собственного прикосновения... На втором снимке не разглядеть его заспанной физиономии, хоть он и не заслоняет лицо рукой с телефоном, еще чего. Зато четко выделяются ключицы, поблескивают тонкие бретельки на красивых плечах и видны охуенные, охуенные длинные, просто бесконечные стройные ноги, - он смотрит на них и сам чуть ли не исходит слюной. Струящаяся молочно-перламутровая ткань даже не особо намекает, что в области груди что-то не так, как должно быть, совсем не подчеркивает отсутствие даже намека на бюст. Ну просто ля, какая цаца, улыбается И. Он и раньше осознавал свою привлекательность, но почему-то, чтобы осознать это в полной мере, нужно было увидеть себя в такой необычной одежде. Почему? Он не знает. Делает еще одну фотографию, ловя лучший ракурс в отражении, - чуть развернувшись, сгибая одну ногу в колене, все еще упираясь ладонью в бок. По этой заднице хочется шлепнуть. Хлестко и сладко. А после сильно сжать, скользя рукой по нежному шелку, что в свою очередь скользит по теплой белой коже, нагреваясь... Такими темпами он сегодня никуда не пойдет, а будет тупо дрочить на себя, пребывая в восторге от новых ощущений и преисполняясь уверенности в собственной неотразимости. Но найти приключений, однако, все-таки хочется чуть сильнее, чем прямо сейчас стянуть белье, чтобы ничто не препятствовало чувствовать прохладное платье всем телом. Это он еще успеет и не раз. "Я говорил снять, а не надеть", - читает Цзянь под своими фотками на лежащем на полу телефоне. Ему вдруг очень хочется позвонить, чтобы наконец услышать Змеев тембр голоса, его интонацию. Чтобы быть уверенным, а не гадать, не додумывать. Чтобы не обманываться и успокоиться - он хмурится каждый раз когда смотрит в экран, и его это бесит. Он печатает: "Иду сегодня к девчонкам с параллели. Отмечают что-то". "В этом вот?" "Хз пока", - зло тыкает И, и отшвыривает смартфон на мягкий ковер, куда снова уселся, не просекая, почему его так сильно напрягает то, что он "не слышит" Змея. Настроение и так скачет как пиздец, поэтому нельзя, никак нельзя свалиться в тоску, но злиться можно, злиться он разрешает себе... Раньше он думал, что ему не так важно, на кого или на что залипать. На хорошенькую грудь или классный член. Но потом оказалось, что м-мм-м н-нет, все-таки нет, облизать чей-то крепкий стояк хотелось намного, намного чаще. И сейчас он этого тоже очень хочет. Ясное дело, не найдет он ничего подобного на домашних чаепитиях, разве что короткие юбки да милые скромные пальчики, которым нужно будет подсказывать, где сжать сильнее, а когда ускориться. Но сидеть в одиночестве еще более невыносимо, чем чья-то возможная наигранная скромность.

***

Цзянь идет широким шагом под накрапывающим грибным дождиком. В одной руке у него коробка с пирожными, в другой - сигарета, и чувствует он себя как никогда свободно. Объемная легкая ветровка нараспашку добавляет какого-то особенного комфорта, кроссовки на толстой подошве с высокими белыми спортивными носками - самоуверенности, ну а платье в стиле бохо, блестящие бисерные нитки по низу которого взлетают и щекочут голени при каждом шаге, - делает его просто неотразимым. Цзянь совсем не удивляется, что все идет не так, как намечалось. Не удивляется, что отдает пирожные совсем не тому, кому они предназначались, переступает порог так же чужой квартиры, но в которой происходит явно что-то интереснее кухонных посиделок. Положившись на облепивших его девчонок, слушая комплименты больше в свой адрес, чем в адрес той, в чью честь был праздник, он позволил тащить себя из одного место в другое. Было не особо интересно куда, лишь бы движение и шум вокруг него не затихали еще хотя бы несколько часов. Не удивляется он даже тогда, когда оказывается в незнакомой студии, освещенной только новогодними гирляндами, стоящим напротив Шэ Ли. Он хуй знает как это так получилось. Ли не то чтобы близко, но да, напротив, в противоположном углу, и смотрит прямо на него, расслабленно и скучающе привалившись к подоконнику. Поднимает большой палец вверх, осмотрев first time travesty от кроссовок до распушившихся от ветра волос на макушке. Цзянь видит это - зрение у него как у орла даже в полумраке, и чувствует медленный взгляд, оглаживающий его. "Красивое", - появляется на экране телефона. - "Но предыдущее мне нравилось больше". "Разбираешься в платьях?" - Цзянь добавляет ехидный смайл. "Красивый ты", - исправляется Шэ Ли. Слегка улыбается, складывая руки на груди, наблюдает как Цзянь, отзеркалив его позу, скрещивает лодыжки, почти усаживаясь на кухонный стол. Как ест одно за другим маленькие пирожные, облизываясь от сахарной пудры и клубничного на вкус, фиолетового на цвет заварного крема. Газированная вода пощипывает нос, когда он прячет улыбку за винным бокалом, куда ему налили минералку. У него есть причина для веселья - он поймал опасную змею, размахивая наугад дырявым сачком для бабочек, пока бегал ужаленный кем-то прямо в мозг. Змею ядовитую, но такую, оказалось, неумную, неподобающе импульсивную... Которую даже такой безалаберный энтомолог-любитель смог поймать, фиксируя пасть, пока та кружила на месте, сбитая с толку и со следа того, кого преследовала с ей одной известной целью. Цзянь улыбается открыто, когда видит себя же на присланном ему снимке. Огоньки гирлянды, что прямо на ним, в момент фото как раз загорелись бирюзовым цветом, бликуя на вышивке из хрустальных бусин и мелкого перламутра на его платье цвета шампанского, на стекле бокала, на его светлых волосах. То, что Змея не оказывается в его укромном месте, когда И снова бросает туда взгляд, он воспринимает как сигнал к действию.

***

      Когда дверь в ванную комнату хлопает за его спиной, Цзянь не оборачивается. Сладкие искры волнения пробегают по телу от бултыхнувшегося в адреналине сердца - твою мать, твою мать... он нашел-таки приключение, которого так отчаянно желал. - Только не говори, что в скором времени собираешься стать девчонкой, - Змеев голос приглушен еще больше из-за целой кучи махровых полотенец, находящихся здесь, уложенных аккуратными стопками по цветам, и висящих на стене халатов. Цзянь дрожит и незаметно прикусывает губы, он окончательно поехал: до чего же охуенно слышать его в непосредственной близости с собой. Тот самый голос, которым ему угрожали, которым интересовались о самочувствии, надавливая на тупой канцелярский нож в плече, голос, которым приказывали открывать рот шире... И отвечает, навязчиво намыливая руки уже, кажется, в третий раз: - Я слишком люблю члены и свой в том числе. Так что, нет. Ли подходит вплотную и запускает пальцы в волосы Цзяня, мягко собирая пряди на затылке. Обманчиво нежно погладив, он усиливает натяжение, рывком запрокидывает его голову назад, одновременно плотно притискивая к себе за талию. - Я тебя выебу. Ты же понимаешь? - горячий полушепот в шею. - Прям здесь, - его волосы крупными завитками касаются щеки, а ладони - открытой спины в декольте платья. Цзянь понимает, и мысль о том, чтобы предложить поехать к нему домой исчезает сама собой - он просто не вытерпит столько ждать, ноги его слабеют уже сейчас. Хоть ему совсем не хотелось бы осквернять непотребствами чью-то уютную ванную, да и просто тут тесно и страшно что-нибудь обрушить и разбить, задев локтем. Тогда на шум обязательно прибегут, и это будет очень, очень плохо. Глянув на Ли в отражении зеркала над раковиной, И цепляется за бортик, закрывает глаза, и Змей целует его шею так, словно в следующее мгновение вопьется зубами в артерию. Непонятно почему, но он чувствует себя странно - возбуждение, плотное и обжигающее изнутри, размазывающее его, словно растворяя кости, вынуждая податься навстречу чужим рукам, давящее на него, как атмосферное давление на вернувшегося на Землю космонавта, сменяется короткими отрезвляющими моментами прояснения, в которых он осознает, где он и с кем. И он хотел бы остановиться уже на чем-то одном... Ли стягивает вверх оба слоя платья, собирая их складками, - шелковый подклад и прозрачный переливающийся верх, тут же спускает боксеры И, прижимается ширинкой к его ягодицам через вновь сползшую на них тонкую скользкую ткань, от чего тот не может сдержать тихого стона. - С-сука, - сдавленно шипит Змей незамысловатые ругательства в светлый затылок, шумно вдыхает, потому что Цзянь сам, чуть опираясь на руки, подается бедрами назад. - Повернись, - проехавшись еще раз по подставленной заднице напряженным членом, стиснутым темно-серыми джинсами, он грубо хватает его за предплечье, разворачивая к себе лицом. От Змея пахнет лавандой. Ненавязчиво, сладко и деликатно, и это вызывает в Цзяне волну какой-то ненормальной нежности вопреки тому, что его лапают и ласкают быстро, грубо хватают за зад. Вновь гладят по бедрам под платьем, опуская белье еще ниже, - и он позволяет, тянется за поцелуем. Шэ Ли, отпрянув от прикосновения, берет его за нижнюю челюсть, рассматривая светлые длинные ресницы, почти отсутствующие брови на изломе - сжег, осветляя, или такие куцые от природы?.. Поправляет выбившуюся прядь за порозовевшее ухо и, расстегивая свою ширинку, целует приоткрытые губы, крепко держа за затылок. Буквально полшага, и они уже у стены. Цзянь, зафиксированный в пространстве, окончательно расслабляется - его прижали, притиснули, и он целовался бы сколько угодно вот так, позволяя чужому языку то глубоко врываться, то вылизывать свои губы почти что любовно. Не бойся, я никому не расскажу, что ты умеешь быть нежным... Но вылизывать сейчас будет он сам - Змей резко разрывает поцелуй: - Соси, Цзянь. И Цзянь сейчас же стекает на колени, усаживаясь на задники своих крутых кроссовок. С готовностью проводит языком по и без того мокрым губам. Пиздец, как он, оказывается, хотел этого. Ли не приказывает, не ограничивает его, позволяя действовать самому. И, обхватив член рукой, открывает рот и заглатывает крупную яркую головку сразу и полностью, плотнее сжимая под нею губы. Они сладко скользят по естественной смазке, когда он медленно выпускает ее - Змей сквозь зубы втягивает воздух, будто бы ему больно и приятно одновременно, пресс его напрягается, и Цзянь дотрагивается до него ладонью, кончиками пальцев ощущая гладкость кожи и твердость мышц. Когда ведет языком снизу вверх, вновь обнимает губами самую вершинку, толкаясь кончиком в уретру, поднимает глаза, натыкается на взгляд, которого в другой ситуации нужно было бы бояться. Но у Цзяня отключилось самосохранение, он хочет нарваться только сильнее. Он берет неглубоко, до середины, больше дразнится и лижется, помогая рукой, ласкает головку, целует ее и мягко обводит языком. Облизывает член со всех сторон от основания, до самого последнего не слизывая тягучие прозрачные капли, пачкая ими свои щеки, подбородок и губы... Специально не хочет быть аккуратным, не хочет искать повода для смущения. Несмотря на завязывающуюся в узел боль в паху, - И гладит себя через скользкую тонкую ткань, но это совсем не приносит облегчения, - он приоткрывает зажмуренные от удовольствия глаза, чтобы тут же закрыть их от резкого движения. - Бери глубже, пшеничка, - произносит Ли и тут же сам приводит в исполнение свою просьбу. Несдержанно прижимает обеими руками русую голову, проникая глубоко в горло, давая ощутить себя в полной мере - весь объем и длину. У самого И точно не получилось бы так насадиться, а теперь он почти касается лбом загорелого живота. За две долгие-долгие секунды Цзянь не успевает почувствовать спазмы от дискомфорта, ощущая пульсацию в собственном пережатом кулаком члене, и в члене, что находится сейчас на его горячем языке. Медленно двигает головой, выпуская почти полностью и плавно придвигаясь обратно, но Змеевы руки резко притягивают его снова. Цзянь гортанно стонет. Цзянь хочет так еще... Он бы попросил сделать так снова, но у него занят рот. Поэтому он надеется, Ли догадается сам. Скользнув в горячее узкое горло еще несколько раз, он насильно оттаскивает И от себя, крепко взяв за волосы. - Хватит. Иди ко мне. Сегодня говорит только Змей, а И на редкость молчалив - не особо-то поговоришь в его положении. Цзянь поднимается с отдавленных колен и получает поцелуй, от которого ноги подгибаются в желании снова опуститься и продолжить прерванное, но его разворачивают и толкают на стиральную машину. Прохладные ладони тут же задирают на нем дорогое платье словно простую тряпку выше поясницы, комкая его. Проходятся по коже везде, где только можно, стискивают задницу, сильно раздвигая половинки в стороны. Цзянь И старается дышать не так громко, утыкается носом в брошенную поверх полотенец черную футболку Змея, сгребая ее в кулак, - дышит его запахом. Упирается носками кроссовок и покрасневшими коленями в корпус стиральной машины. Вздрагивает, когда теплая слюна стекает между его ягодиц и пальцы Ли в чем-то более скользком распределяют ее. - Не будешь кричать, окей? - выдыхает он, склонившись к пылающей щеке, мимолетно касаясь костяшками. Скользит ими к мокрому подбородку, проводит по напряженным пальцами рядом с ним. - Расслабься только, а то ничего не получится. И мелко кивает и понимает, что растяжки или что он там себе намечтал, не будет. Скользнув вдоль, Змей сразу надавливает упругой головкой, проникая медленно, без резких движений. Постоянно останавливается, и тогда Цзянь дышит, судорожно хватая ртом воздух. Не так уж ему и больно... ему необычно, и хочется больше, пожалуйста, больше. Он, наверное, все же подает голос, но Змей перехватывает ладонью за горло, мягко обнимая кадык. - Тихо, - стелется ему в ухо, но нет, Цзянь так не может, ему нужно еще, он течет, пачкая шелковый подклад платья. Ему удается произнести: - А-а... Ну давай же уже, блять, Ли. Он приподнимается на руках, ощущая тугое горячее проникновение сантиметр за сантиметром. Ли, крепко удерживая его за бедра, понемногу двигается то вглубь, то назад, растягивая своим крупным членом, раскачивая, утягивая в свой ритм, заставляя подстраиваться, подставляться под руки, подаваться назад... Цзянь упал бы обратно грудью на поверхность стиральной машины, когда ритм становится чаще, но Змей держит его за шею, раз за разом впечатываясь в упругие ягодицы. Цзянь может только немного придерживаться ладонью, второй периодически хватаясь то за свое платье, то за Змеевы руки у себя на шее, на животе, на бедре. Хоть и кажется, что все это длится вечность, на самом деле они оба давно на пределе. Можно было и не просить трахать себя сильнее, даже не выстанывать, как ему, блять, хорошо, - Шэ Ли срывает самого по себе так, что И захлебывается своим "еще". В предоргазменной бесконечности, которая не прекращается, пока Ли не сжимает его яйца в ладонь, лаская ею и скользкий от натекшей смазки член, Цзяню просто поебать слышит их кто или нет - ему слишком... слишком! Но именно тогда он четко понимает, что хочет еще. Ему недостаточно Змея один раз. Он нужен еще раз... Еще, завтра, через неделю, через месяц, каждый, мать вашу, день! Даже если не все время трахаться, то хотя бы просто читать от него странные сообщения, волноваться, пытаясь догнать смысл или выкупить настроение. У неумной припадочной змеи, оказывается, были с собой презервативы, а у умного Цзя - нет. Ну и кто же тут собирался искать приключений на то место, откуда не вытекает сейчас горячая сперма. Прежде чем опустить платье вниз, подтянув под ним боксеры, Шэ Ли крепко сжимает и без того намятые покрасневшие ягодицы навалившегося на него Цзяня, поднимает к его лицу ладонь: - Оближешь? - В другой раз, - Цзянь вяло отталкивает руку, отворачивается, упираясь затылком в плечо позади себя - и зря. - Я запомню. Будешь слизывать. Все до капли. На его лице ни тени улыбки, только темные золотые глаза, чей блеск скрывает серая челка или приглушает его тусклое освещение ванной комнаты. Или они не имеют его вовсе, как античный металл. Цзя бы испугался. Если бы не чувствовал частого биения сердца в груди, плотно прижатой к своей спине, если бы чужая ладонь, распластавшись, скользя и смещая слои ткани, не гладила его живот. Ему обещают... Обещают. Он согласен.