When Kitten Says

Закат и тишина окутали офис. Минхо сидит на столе, уставившись на наполовину полный стакан воды. Тик-так. В кабинете нет часов, но Минхо представляет, как он сходил бы с ума от звука их тиканья, если бы они были. Он вздыхает, играясь с колокольчиком на своём розовом ошейнике. Он толкает стакан одним пальцем, сдвигая его на пару сантиметров. Чан хмурит брови по мере того, как анализирует важные документы, блуждая глазами по листу бумаги. Лист выглядит как карта города. Каракули, кружки и стрелки отмечены на ней — выглядит так, словно некая тайна ждёт того, чтобы выбраться из бумаги и показаться миру. В этот момент Минхо взглянул на Чана, играясь с подолом своей розовой плиссированной юбки, но другой слишком увлечён картой, чтобы заметить его. Минхо снова вздыхает и толкает стакан – он сдвигается ещё немного. Он намеренно садится на колени Чана, но казалось, будто Чан даже не почувствовал этого. Он старается вести себя хорошо, правда. По крайней мере, пытается уже несколько минут. Минхо сидит смирно, как хороший котёнок, с притворной скромностью положив одно запястье поверх другого. Он смотрит на стеклянные двери в кабинете Чана, пытаясь игнорировать влагу под юбкой и непреодолимый зуд под кожей. Он смотрит на стакан воды. Чан занят настолько, что он не видит, как Минхо постукивает костяшками по стакану, двигая его всё ближе, ближе, ближе к краю... Стакан разбивается. — Минхо, веди себя спокойно! — Чан хмурится беспорядку из битого стекла и пролитой воды на полу. — Но я хочу тебя сейчас! Минхо надувает губы и поворачивается на коленях Чана так, чтобы он мог смотреть ему в глаза и дразняще провести пальцем по шраму, протянувшемуся вдоль его правой щеки. Чан никогда не может противостоять ему, когда он дуется. Он даже вырвал симпатичного мальчика из его, вероятно, скучной жизни в Пусане просто потому, что Минхо хотел поиграть с ним! — Котёнок, я ведь сказал, что не сегодня, разве нет? — Чан одарил его той самой, хоть и слегка натянутой, улыбкой с ямочками, которую он всегда любил. Но сейчас Минхо хочет видеть не её, сейчас он хочет член Чана. — Но это уже длится неделями! — Сегодняшний день очень важен. Минхо смотрит на него влажными глазами, чуть больше двигаясь на его коленях. Позади себя он слышит, как открывается дверь и кто-то заходит. Минхо не обращает внимания. — Более важен, чем я? — спрашивает он, заставляя свой голос дрожать. Он увидел, как плечи Чана опустились. — Конечно же нет, Котёнок, — успокаивает его Чан, проводя рукой в перчатке по его волосам. — Но тем не менее это важно. Будь терпеливым для меня. После сегодняшнего дня я смогу дать тебе всё, что ты только пожелаешь. Пока солнце всё ниже и ниже опускается за черту города позади Чана, подкрадывающиеся сумерки купают его в скудном свечении и оставляют часть его лица в тени. Но глаза Чана лихорадочно сверкают, отчего он выглядит как самый большой злодей в мире, каким его, впрочем, и считают; сверкают тем страстным блеском, который когда-то заставил Минхо влюбиться в него. На его лице медленно и широко растягивается взволнованная улыбка. Когда Чан снова говорит, его голос приглушённый, но нетерпеливый и напряжённый из-за едва сдерживаемого волнения. Словно огонь, который постепенно пожирает фитиль динамита и горит, горит, горит — мгновение, когда мир задерживает дыхание, — а затем взрывается, заходясь в огне. — Я могу подарить тебе целый мир, Котёнок. — Машины на местах, люди готовы, — говорит Бэмбэм. Минхо разворачивается, нахмурившись. Он видит, как битое стекло поднимается в воздух и движется к Бэмбэму, который открывает появившееся откуда ни возьмись мусорное ведро и убирает осколки. Пролитую воду он убрал с помощью тряпки, которая под воздействием его силы мысли вытерла весь беспорядок. В один прекрасный день Минхо будет рад присутствию Бэмбэма, так как он знает толк в веселье и любит котов, но сейчас Минхо только хмурится тому, что их прервали. — Отлично, — хвалит Чан, и блеск в его глазах становится ещё более лихорадочным. Если Минхо приглядится, то он даже сможет увидеть огонь, потрескивающий в этих тёмных-тёмных глазах. Обычно от этого Чан становится более горячим, но сейчас его взгляд настолько отстранённый, будто он видит кого-то ещё вместо Минхо, который находится прямо перед ним. Минхо ненавидит это, и его губы искривляются в отвращении. Он хочет внимание Чана на себе. Ему бы стоило встряхнуть Чана, но вместо этого он падает, издавая писк, сопровождающийся звоном его ошейника, когда Чан внезапно встаёт. Он стягивает своё угольно-чёрное пальто со спинки стула и надевает его одним драматичным взмахом. Он поворачивается спиной к ним обоим — и к Бэмбэму, и к Минхо — и сцепляет руки за спиной, осматривая темнеющий за окном город. — Я так долго ждал этого дня. Я работал годами, затаившись… терпел этих заносчивых, лицемерных святош, которые считают себя лучше остальных только потому, что у них есть суперспособности. Наблюдал за тем, как эти идиоты падают ниц, поклоняясь своим так называемым героям, — он выплёвывает это слово, будто это мерзкий яд, — не достаточно умные, чтобы понять, что их разыгрывают и используют в своих собственных интересах. Здесь все глупы. Они не заслуживают этого мира. Минхо и Бэмбэм молчат: один — с торжественным, восхищённым взглядом, другой — капризно надув губы. — Я ждал так, так долго… — Чан выдыхает. Он звучит так, словно говорит эти слова больше самому себе, чем им. Он поднимает голову, ведёт пальцами вниз по оконному стеклу едва касаясь, будто находится в трансе. — Не могу поверить, что он наконец в моих руках. В комнате напряжённая тишина. Ни Бэмбэм, ни Минхо не двигаются, они ждут, ждут и ждут… Одним рывком Чан разворачивается и смеётся громко, звонко и чисто, широко раскинув руки. «Он никогда не выглядел таким живым, — думает Минхо. — За исключением тех моментов, когда он меня трахает». Чан подходит к Минхо, берёт его ладони и нежно целует их тыльную сторону. Он с любовью смотрит на него. — Разве ты этого не хочешь, Котёнок? Целый мир, только наш. — Нет, — огрызается Минхо. — Я хочу твой член, сейчас. Бэмбэм даже не вздрагивает — он смотрит прямо перед собой. Он настолько привык к этому, что Минхо бы рассмеялся (потому что большинство случаев, когда Бэмбэм заходил к ним, не были случайными), если бы не эти раздражающие бредни Чана и воздержание от секса просто потому, что он собирается захватить мир. Чан разочарованно закрывает глаза, потирая виски. — Котёнок– Когда Минхо понимает, что Чана не переубедить, сколько бы он его ни выпрашивал, ни умолял, ни вёл себя подобно послушному и милому котёнку, он становится очень злым. Минхо рычит. — Я хочу тебя сейчас, Папочка, — вырывается из него. Он хмурится, а его кулачки сжимают подол его юбки, пытаясь сдерживать своё нетерпение как можно дольше. Тем временем Бэмбэм двигается, опасливо отходя от Минхо, избегая удлиняющейся тени на полу. Минхо чувствует жар в своих глазах, видит красный отсвет на лице Чана, но ему плевать. — Я хочу, чтобы ты трахнул меня сейчас. Чан хмурится. Он смотрит на Минхо, не двигаясь, даже когда в кабинете становится неестественно темно и тревожно тихо; даже когда густые тени выползают из укромных уголков, в которых они прятались, и ползут в его сторону; даже когда маленькие чёрные змейки закручиваются вокруг его шеи всё туже, туже и туже… Никто не дышит. — Держи себя в руках, Котёнок, — приказывает Чан, рыча. Минхо скулит, и тени в кабинете отступают в мгновение ока, подобно тому, как внезапно отпускают до предела натянутый канат. Последние лучи заходящего солнца снова заливают комнату. Минхо пытается схватиться за жилетку Чана. — Но– — Иди домой, Котёнок. Как начнутся крики и сирены, не обращай на них внимания, хорошо? — Чан гладит Минхо по голове и вкладывает в его руку телефон, снова натягивая улыбку с ямочками. — Посмотри видео с котиками и поешь шоколадного мороженого, которое я принёс вчера вечером, ага? Я обещаю, что спасу всех котиков и кошечек, которых мы встретим, и приведу их к тебе в целости и сохранности, — и говорит Бэмбэму. — Выведи его из офиса и проследи, чтобы он благополучно добрался домой. Минхо пытается возразить что-то ещё, но Бэмбэм уже ведёт его с извиняющимся взглядом к двери, аккуратно положив руку ему на спину. Чан потягивается и с широкой улыбкой и лихорадочным блеском в глазах говорит: — Потом позвони Наён и скажи ей, что я разрешаю начать действовать её урагану. — Так точно, — говорит Бэмбэм, выводя Минхо за дверь. Минхо выходит и хмыкает, надувая губы. Но не успевает Минхо выйти, как каблук его ботинка за что-то цепляется, и он с визгом начинает падать. Телефон выпадает из его рук на пол. Бэмбэм уже собирался шагнуть вперёд и поднять телефон (с его ли суперспособностями или нет), как Минхо оказывается быстрее, сгибаясь в талии и протягивая руку к своему телефону. — Ой, — мурлычет он, хватая его пальцами. Он осматривает его, исследуя на наличие трещин, и вертит его в руках, пока сам остаётся в согнутом положении. Минхо дует губки и проводит ладонью по экрану телефона. — Бэмбэм, я думаю, он сломался, — говорит он печально. «Это так иронично, — весело думает Минхо, — то, как я могу слышать тишину». Холодный воздух кондиционера чувствуется на его голых бёдрах, а там — ощущается даже сильнее; там, где он знает — нет, чувствует, — что блестит от влаги. Он немного дрожит: от холода, от ощущения двух пар глаз на нём, от жара в их взглядах. Он немного сжимается вокруг пустоты, зная, как бы могло выглядеть это зрелище, и чувствует, как он становится ещё более влажным. А затем Минхо медленно выпрямляется. И обращается к Бэмбэму сладко-сладко: — Бэмбэм, не мог бы ты сходить со мной до торгового центра и помочь мне заменить этот– Прежде чем он смог сказать что-то ещё, мёртвая хватка обхватывает его плечи и с силой оттаскивает его от двери и Бэмбэма, упирая в каменную грудь. — Бэмбэм, пока что отложи все планы, — говорит Чан. Его голос низкий и напряжённый – опасный. Минхо практически слышит эту восхитительную злость в его голосе, бурлящую, как речная вода под ледяным покровом, едва сдерживаемую; он облизывает губы, на которых появляется улыбка победителя. Бэмбэм лишь кивает и уходит, не задавая ни вопроса. Минхо не знает, чего он ожидал. Разве что того, что Чан ужасно разозлится и вытрахает из него всю душу. И Чан наконец взрывается, как динамит, – он нагибает Минхо над столом, отчего тот дрожит, а затем оставляет жёсткий шлепок на его заднице, вырывая из него крик. Большой палец Чана лениво потирает его клитор, но он зол, взбешён, рычит на ухо Минхо, наклоняясь над ним – спиной Минхо ощущает тепло и тяжесть его веса. Чан рукой поднимает подол юбки Минхо и перекидывает ткань через его талию. Внезапно его палец проскальзывает между половых губ Минхо, и у Минхо не получается сдержать стон. — Как тебе хватает наглости ничего не надевать под эту шлюшью юбку, — выплёвывает Чан, сжимая его ягодицу настолько крепко, что Минхо почти морщится от боли. Он чувствует нарастающий жар от ладони Чана. Он знает – это кипящий, бурлящий гнев Чана, проявляющийся в пламени, которое он так сильно любит. Минхо нравится думать об этих бешеных, возбуждённых глазах, видящих ничего кроме него, — и показывать себя кому-то кроме меня. Это моё, ты понимаешь? — он погружает палец во влажное нутро Минхо, заставляя того тихонько всхлипнуть в своё плечо, и быстро выводит его. Так, чтобы Минхо стал ещё более нуждающимся и прижимался к Чану, тихо умоляя его снова сделать это. — Только моё. — Да, да, Папочка, только твоё, — заговаривает его Минхо, — пожалуйста– — Тогда зачем ты это сделал перед Бэмбэмом? — Чан рычит, сжимая талию Минхо достаточно сильно для того, чтобы на ней остались синяки. — Потому что ты не хотел меня трахать! — вопит Минхо. — Я собирался подарить тебе целый мир! — Чан взревел взбешённо — во всех смыслах этого слова. — Я ждал этого дня, ты знаешь об этом. И при этом ты приходишь в мой кабинет и рушишь все мои планы. — Ты можешь захватить мир в другой день! — Ты ужасно непослушный, — Чан говорит сквозь стиснутые зубы. — Почему ты не можешь просто хорошо вести себя хотя бы один день? Ты знаешь, насколько это сложно — перенести все наши планы? Неужели я тебя так сильно разбаловал, глупый ты котёнок? Минхо скулит от возбуждения. — Я задал тебе вопрос, — Чан рычит и оставляет очередной шлепок на его заднице. — Н-нет! — Минхо пищит. — Просто– — Просто что? — Мне просто нужно, чтобы ты осеменил меня, Папочка, — Минхо хнычет, всхлипывая. Чану нравится это; может быть, он сможет добиться снисходительности Чана, если воспользуется этим в своих интересах. Он закусывает губу и покачивает своей задницей, ощущая ею уже затвердевший член Чана. — Пожалуйста, наполни меня маленькими Чани? — пробует он, покачивая бёдрами ещё больше. Он слышит, как мягкий, тихий стон вылетает из Чана, и он уже тихо радуется– — Раз ты так хочешь, чтобы тебя трахнули… — его голос стальной, и сердце Минхо замирает. Он знает этот тон; он знает, что этот трюк не сошёл ему с рук из-за его поведения. Он дрожит от смеси страха и возбуждения; эта ситуация почти заставляет пожалеть его о том, что он сделал ранее, но не совсем. Потому что как он может жалеть об этом, когда он получил то, о чём желал весь день? — Раз ты так хочешь, чтобы тебя трахнули, да будет так, — его голос низок, и Минхо всхлипывает, когда рука Чана путается в его волосах и грубо тянет назад, заставляя его шею и спину изогнуться. — Я трахну тебя, и мне плевать, если ты начнёшь плакать или умолять меня остановиться. Минхо дрожит с головы до пят, и он стонет, чувствуя, как его тело покалывает от огня – впрочем, как и всё остальное, чего касается рука Чана. — Прошу, — шепчет Минхо. И как если бы он злился на Минхо за то, что не смог заставить весь мир гореть из-за него, Чан заставит гореть самого Минхо. Чан хватает его за талию и бросает на пол, отчего колокольчик на ошейнике Минхо яростно звенит. Минхо скулит, рассерженно смотря на Чана, но тот лишь проталкивает два пальца в перчатке в его рот без предупреждения. Проталкивает их настолько глубоко, что подушечки его пальцев ударяются о заднюю стенку горла, отчего Минхо давится. Минхо держится за бёдра Чана, чтобы сохранять равновесие, и жмурится, пока пальцы Чана атакуют его глотку. Слюна заливает его язык и протекает через уголки его губ, пачкая подбородок; он чувствует, как она, тёплая и липкая, медленно стекает по его горлу, затекая под его ошейник, отчего он в блаженстве мурлычет. Чан вынимает пальцы, цокая. — Ты наводишь беспорядок, глупый ты котёнок. Он вытирает пальцы о щёки и подбородок Минхо, размазывая его собственную липкую слюну по коже. Закрыв глаза, Минхо принимает всё это, хныкая. О, именно этого он настолько сильно хотел. Его ставят на место, и ему это нравится. — Расстегни рубашку, — приказывает Чан, и Минхо пытается расстегнуть пуговицы своей рубашки дрожащими руками. Чан снова нетерпеливо цокает и хватает руки Минхо, останавливая его, когда тот расстегнул лишь половину пуговиц. Он широко раскрывает расстёгнутую ткань рубашки Минхо, открывая его ключицы, грудь и большую часть его плеч. Чан тянется к одной из его грудных мышц и грубо мнёт её, отчего Минхо закидывает голову назад и стонет. Затем он выкручивает сосок между большим и указательным пальцами; кожаный материал перчатки заставляет Минхо дрожать. Чан снова проталкивает два пальца в его рот, приказывая ему сосать. Минхо кружит языком вокруг пальцев в коже, тщательно смачивая их и глядя на Чана сквозь ресницы. Пальцы исчезли так же быстро, как и появились, и направились к другому соску, чтобы мокро поиграть с ним. — Я собираюсь трахнуть твою грудь, — он не предлагает — он ставит его перед фактом. Чан только говорит Минхо об этом, и неважно, понравится ли это тому или нет. Минхо согласно скулит, неистово кивая и облизывая свои губы в предвкушении, пока его руки крепко сжимают его грудные мышцы вместе. Чан проталкивает скользкие пальцы в щель между его грудей, имитируя то, что уже скоро произойдёт, дразня его, мучая его. Чан расстёгивает свои брюки медленно и осторожно, наблюдая за Минхо пронзительным сердитым взглядом. Звук собачки на его брюках почти оглушает Минхо, который неспокойно двигается на полу с блестящими от слюны губами. Он ждёт, держась руками за бёдра Чана. Ошейник Минхо снова звенит, когда тот наклоняется, не сумев остановить себя. Он облизывается при виде толстого истекающего смазкой стояка, рассматривая венки по всей его длине, искушающие Минхо провести по ним языком. Головка блестит от предэякулята, и Минхо не терпится попробовать, почувствовать тяжёлый мускусный огонь на своём языке. — Чего ты ждёшь? — протяжно спрашивает Чан, постукивая головкой члена по губам Минхо. Он низко и гортанно стонет, его влагалище пульсирует, пока он сокращает расстояние между своими губами и стояком Чана. — Этот член сам себе не отсосёт. Не медля, Минхо берёт его, широко раскрывая свой рот, чтобы разом принять всю длину Чана. Взяв его наполовину, он слегка облизывает член, наслаждаясь солоноватым, мускусным вкусом, потому что это Чан. Он кружит языком вокруг его длины, словно это какой-то фруктовый лёд на палочке. Властная рука обвивается вокруг его шеи, крепко сжимая её, а затем хватается за его ошейник и держит, как будто он просто домашнее животное. Минхо хватается за бёдра Чана для равновесия, пока он качает головой вверх-вниз, заглатывая настолько глубоко, что он утыкается носом в пах Чана. Его горло предупредительно сжимается вокруг члена, когда его головка ударяет по задней стенке горла, но он лишь вдыхает через нос и вновь продолжает. На протяжении всего этого Чан молчит, его пальцы время от времени дёргают за ошейник Минхо, как бы напоминая ему о его месте. Но когда Минхо смотрит на него сквозь ресницы, он видит тот самый огненный взгляд, прикованный к нему, заставляющий его кожу гореть. Когда Чан ловит Минхо на разглядывании, он хватает его за волосы и оттягивает от члена, заставляя взвыть в знак протеста. Чан раскрывает расстёгнутую часть рубашки Минхо ещё шире, и слегка приподнимает его, чтобы он мог прижать свой член к груди Минхо. Он стонет — у него не было тех пышных, мягких грудей, как у женщин из порно, но каким-то образом Чан зависим от его грудных мышц, постоянно скользя по и между ними при любом удобном случае. И Минхо нравится это: нравится чувствовать, как Чан пышет жаром и грубостью, использует его тело только ради своего удовольствия. Член Чана всё ещё покрыт слюной Минхо, поэтому он плавно скользит по его набухшему соску, заставляя Минхо дрожать. Чан лениво толкается, крепко держась за плечи Минхо, чтобы он мог двигаться вверх-вниз между его грудей. Он ускоряется, и рокочущий стон вырывается из глубин его грудной клетки. Минхо использует свои руки, чтобы сжать грудные мышцы для Чана настолько сильно, насколько он может. Он подаётся вперёд и высовывает свой язык, чтобы касаться его кончиком головки члена Чана каждый раз, когда тот толкается вверх. Ошейник Минхо неистово звенит, когда Чан начинает двигаться быстрее — Минхо трясёт от толчков, а по всей его груди размазываются слюна и предэякулят. Чан кончает, прорычав "Котёнок", его руки обхватывают Минхо и удерживают на месте, пока из него прямо на его грудь извергаются потоки спермы. Немного даже попало на лицо Минхо, и он закрывает глаза, остро ощущая, как горячие липкие капли приземляются на его шею, подбородок и щёки. Он держит свой рот открытым, смакуя капли спермы, которые просачиваются сквозь его губы. Когда Чан закончил, Минхо покорно открыл глаза и взглянул на него. Чан тяжело дышит и опускает на Минхо тёмный, безумный взгляд. Минхо дрожит. Не говоря ни слова, Чан поднимает Минхо за руку. Минхо немного покачивается, но Чан игнорирует это — он сажает его на стол, толкает на спину, а затем нависает над ним, по-собственнически обвиваясь вокруг его тела. Минхо задыхается, когда чувствует, как Чан начинает вылизывать его грудь, оставляя жгучие мокрые дорожки в тех местах, где он проводит языком. Чан слизывает свою собственную сперму, и Минхо чувствует, как становится ещё более мокрым — смазка вытекает из его пульсирующего влагалища. Он стонет, вцепившись в плечи Чана, когда тот особенно голодно облизывает его шею. Он чувствует себя особенно вкусным блюдом, которое пожирает Чан. Чан облизывает его щёки и губы, убеждаясь в том, что на Минхо не осталось ни одной капли спермы. Он нежно лижет его правую щёку, и Минхо закрывает глаза. Это лучше, чем захватить целый мир. Может, ему стоит предложить Чану больше не заморачиваться? Но опять-таки, тогда это всё не будет так захватывать дух. И у него не будет возможности приютить всех котов в мире, как он планировал. Нет-нет, планы должны осуществиться. Завтра. Минхо выныривает из своих мыслей, когда Чан скользит языком в его рот. Он пробует Чана, жадно вылизывая его рот, чтобы он мог ощутить ещё больше этого тёмного, восхитительного вкуса. Когда Чан отстраняется, его подбородок, губы и щёки блестят; кажется, что вместо того, чтобы привести Минхо в порядок, он лишь больше навёл беспорядок на них обоих, размазал сперму и слюну даже по своему собственному лицу. Из-за этого Минхо чувствует, как возбуждение внутри него завязывается узлом. Вид развратного Чана всегда сводит Минхо с ума. Минхо горячо смотрит на него, обвивая свои руки вокруг шеи Чана. Ладонью он обхватывает его горло, пока восхищается им: его острой линией челюсти, влажными от спермы пухлыми губами и его красивым-красивым носом. Он снова чувствует жар в своих глазах, видит красный отсвет на лице Чана, в то время как темнота начинает виться по коже Чана, а призрачный шёпот подниматься, как дым, из глубин стен кабинета— — Котёнок, успокойся, — Чан рычит. Минхо хнычет, когда Чан предупреждающе тянет его за волосы, и в мгновение ока темнота и шёпот исчезают, как уходящий обратно в море прилив. Он просто хотел поиграть с Папочкой! — Ты всё ещё не усвоил урок? — он говорит низко и мрачно. — Плохой котёнок. Это все предупреждения, которые Минхо получил, прежде чем его схватили за талию и перевернули на живот. Его ошейник снова зазвенел из-за внезапного движения. Он вздыхает, когда палец скользит между его половых губ, неглубоко погружаясь в его влагу и сразу покидая её. Он слышит тяжёлый вздох позади себя, а затем чувствует, как Чан вытирает свой покрытый смазкой палец о внутреннюю поверхность его бедра, оставляя липкую влажную дорожку на его коже. Это заставляет всё его тело дрожать в предвкушении. Руки в перчатках медленно и страстно мнут его задницу и бёдра, прежде чем внезапный жёсткий шлепок приземляется на его правую половинку. Это заставляет выкрикнуть его хриплое «Папочка!» и трястись на столе, пока Чан низко и жестоко смеётся, оставляя очередной, более жёсткий удар на ягодицах Минхо. Колени Минхо подгибаются, но Чан крепко держит его за талию в вертикальном положении. — Ты не сможешь сбежать, — предупреждает он Минхо, нанося два последовательных удара по его заднице и бёдрам, заставляя Минхо наполовину застонать, наполовину вскрикнуть. — Считай, — приказывает ему Чан. Когда Минхо капризно качает головой, Чан оставляет самый жёсткий удар на его краснеющих ягодицах, прежде чем схватить его за затылок, будто он действительно котёнок, и предупреждающе зарычать ему на ухо. Минхо сдаётся. — О-один, — Минхо считает, задыхаясь. Руки сжимаются в кулаки на столе, ресницы трепещут. Чан довольно хмыкает, заставляя его тело загораться, будто Чан поместил горячую печь глубоко в его внутренности. Второй удар чувствуется даже жёстче, и Минхо напрягается, сгорбившись. Пальцы на его ногах подгибаются, ногти на руках впиваются в ладони, и он выпускает дрожащее: — Д-два. Чан не останавливается, пока не доходит до пятнадцати; пока Минхо не начинает трястись и задыхаться, неспособный считать. Его кожа настолько чувствительная, что едва ощутимое касание пальцев Чана его ягодиц заставляет Минхо шипеть и пытаться отползти. Чан лишь цокает на это и притягивает его обратно за талию, одним быстрым движением насаживая его на свой член. — Папочка— Минхо всхлипывает — он достаточно мокрый и возбуждённый, чтобы Чан скользнул в него, почти не причиняя боли. Но, учитывая его невероятный размер, Минхо чувствует растяжение, и оно сопровождается самым восхитительным жжением. Его стенки сжимаются и разжимаются вокруг Чана, привыкая к внезапно наполнившему его размеру. Ткань брюк Чана натирает его истерзанную кожу, и это так переполняет его чувствами, что он превращается в беспорядочное, хнычущее месиво. — Теперь у тебя не получается трепать языком, не так ли? — Чан насмехается и медленно выходит, чтобы убедиться, что Минхо предельно ясно чувствует движение на своих стенках. Развратное хлюпанье раздаётся в кабинете. Затем он грубо вбивается в него, ударяя бёдрами по его чувствительным ягодицам, заставляя его вскрикнуть. — Не получается плохо вести себя, м? Ты гораздо лучше в таком виде — тихий и бесполезный котёнок. Чан без каких-либо колебаний и предосторожностей ускоряется. Минхо слабеет, неспособный сбежать из крепкой, как тиски, хватки Чана на своей талии; неспособный сделать что-либо, а только лишь брать всё, что даёт ему Чан, с задыхающимися маленькими «ах-ах-ах». При резком толчке в его сладкое местечко, при таком жёстком и внезапном, граничащим со сладкой болью, его глаза закатываются, отчего кабинет Чана и стеклянная дверь размываются перед его глазами, и он стонет имя своего папочки. Брови Минхо сводятся на переносице от удовольствия. Когда всё разом становится слишком много и слишком быстро, он тянется за спину, хватая Чана за руку, приподнимается и поворачивается в туловище так, чтобы взглянуть на Чана умоляющим взглядом, прося его «пожалуйста, помедленнее, Папочка, Котёнок не может справиться с этим». Но Чан просто прижимает его голову обратно к столу. — Нет, — отвечает он жёстко, и Минхо всхлипывает. Пальцы беспомощно впиваются в плоть руки Чана, пока первые капли слёз собираются в уголках его глаз. Бёдра Минхо дрожат, пытаясь сомкнуться, но Чан с силой разводит их широко в стороны, глубже погружаясь в Минхо. И Минхо чувствует это, чувствует, как член Чана проникает так глубоко, насколько это возможно, ударяя по тем местам внутри него, в которых он ничего раньше не чувствовал. Глубина заставляет его стонать, заставляет чувствовать себя абсолютно наполненным. Его разум статичен, и всё, о чём он может думать, — это «хорошо, хорошо, так хорошо». Он громко стонет, чуть ли не крича, когда чувствует, как Чан попал по чему-то глубоко внутри — о, это шейка матки? — и удовольствие возрастает до предела и резко обрывается. Слишком много блаженства, слишком много ощущений. Минхо отключается, его звуки стихают, пока он не становится беззвучным за исключением тихих вздохов. Он окончательно теряет себя в ощущении того, что он полон, что его берут, что его так хорошо трахают. И это то, что он любит в подчинении больше всего — всё, что ему нужно, — просто существовать, а Папочка позаботится об остальном. Он тонет в блаженстве, плавает в своём собственном пузыре, в своём собственном мире. Челюсть отвисла, и слюна просочилась сквозь его губы, стекая под него на стол. Звон его ошейника, хлюпанье и шлепки кожи о кожу, звериные стоны Чана — всё на фоне померкло. Ничего, кроме белого шума в ушах, который не воспринимает его разможенный мозг. Он пялится на стену, но ничего не видит; его взгляд расфокусирован. Всё, что он чувствует в этот момент, — жар, сжимающийся глубоко в его внутренностях. Проходит несколько мгновений, прежде чем голос Чана прорывается сквозь дымку, которой был окутан Минхо. Он что-то говорит, и опьяневшему от этого затуманенного, затянутого густой патокой состояния Минхо приходится вынырнуть. Он издал небольшой вопросительный стон, а затем задохнулся от особенно резкого толчка. — Я спросил: ты близко, Котёнок? Минхо судорожно кивает, и его сознание возвращается, разом обрушиваясь на него, будто ощущения волной разбились об его тело. Его звуки вернулись, став громче, выше и отчаяннее. Он корчится, его бёдра неконтролируемо отталкиваются от каждого толчка Чана, а стенки сжимаются вокруг его члена. Звон колокольчика на его ошейнике отдаётся в ушах Минхо подобно дразнящей сирене, которая напоминает ему, что он котёнок только своего Папочки. И это подталкивает его ближе к краю. — Пожалуйста, Папочка, пожалуйста, пожалуйста— Чан хмыкает и, положив руку ему на спину, прижимает его к столу. Он начинает двигаться под другим углом и, к удивлению Минхо, ужесточает и ускоряет толчки. Чан проскальзывает рукой под юбку Минхо и достигает клитора. Минхо громко всхлипывает, когда Чан поглаживает его так, как нравится Минхо. Минхо горбится, его тело и живот напрягаются, а его шея выгибается, когда он кончает одним внезапным взрывом, яростно трясясь с головы до ног. Он хватается за край стола одной рукой и впивается пальцами другой в руку Чана позади себя, выкрикивая его имя. Чан продолжает трахать его сквозь оргазм. Он знает, что так он чувствует себя намного лучше, когда его трахают до тех пор, пока он не превратится в дрожащее, сверхчувствительное месиво. Минхо чувствует, как смазка течёт по внутренней части его бёдер и ног, и даже затекает в его ботинки — горячие дорожки, которые заставляют его чувствовать себя таким грязным, таким мерзким. Таким развратным. Теперь Чан преследует своё собственное удовольствие, и затуманенный собственным оргазмом Минхо бездумно лепечет: — Пожалуйста, наполни меня маленькими Чани — нгх! — осемени меня, Папочка, кончи в меня, пожалуйста, заполни своего глупого котёнка— Его слова сработали — Чан стонет низко, глубоко и протяжно, и следом кусает плечо Минхо, заглушая стон. Движения его бёдер сбиваются, и он вбивается настолько глубоко в Минхо, насколько может, крепко оборачивая вокруг него руки, прежде чем он наконец кончает, наполняя влагалище Минхо горячим, липким, густым и таким, таким горячим семенем. Минхо удовлетворённо вздыхает, и вся его энергия и адреналин покидают его тело за один вздох, оставляя его обмякать в хватке Чана, как куклу. Он пялится в ни во что, просто плавает в послесвечении под Чаном. Минхо спиной ощущает тепло и неподвижность веса Чана, и это так уютно, так комфортно. Он не двигается и не издаёт ни звука, когда его осторожно поворачивают. Он потрясённо смотрит на Чана, который убирает его слипшуюся от пота чёлку с лица и поправляет ошейник. — Всё в порядке, Котёнок? — шепчет Чан хриплым голосом. Минхо наблюдает за тем, как адамово яблоко Чана подпрыгивает, когда тот сглатывает. — Мхм, — всё, что Минхо может ответить, всё ещё плавая в море блаженства. — Не торопись, — Чан тихо успокаивает, снимая свои перчатки, прежде чем вынуть член из Минхо. Минхо чувствует, как смесь их жидкостей вытекает из него и стекает по его бёдрам — ощущение этого заставляет его слегка выгнуться в спине. Чан достаёт салфетки и начинает методично приводить его в порядок, начиная с пульсирующего влагалища и грязных бёдер; но и не забывает про нежный, затяжной поцелуй, от которого Минхо тает. Они оба знают, что Минхо нуждается в успокаивающих поцелуях после такого жёсткого секса. Позже Минхо сворачивается на коленях Чана, как самый настоящий кот. Его рубашка и юбка приведены в порядок и разглажены, впрочем, как и вещи Чана. Они переводят дыхание перед тем, как Минхо отправится домой. Он хочет пожаловаться на замашки трудоголика у Чана, потому что ему нужны объятия и поцелуи, но он действительно хочет, чтобы Чан исполнил свои мечты, и он действительно хочет получить всех кошечек в этом мире, поэтому пусть будет так. Вместо него он пообнимается со своими питомцами и, может быть, с Инни. Минхо рассеянно водит пальцем по шее Чана, его глаза закрыты, когда Чан говорит: — Усвоил ли ты урок, Котёнок? Минхо открывает глаза, медленно моргает и смотрит на него: — Мхм. Чан улыбается, поглаживая его по волосам. — Лучший, самый прекрасный котёнок, — он рокочет, оставляя поцелуй на лбу Минхо. — Я подарю тебе весь мир. Минхо снова закрывает глаза, уголок его губ изогнулся. Уроки предназначены для щенков, а не для котят.

***

Когда Чан наконец отправил Минхо домой, сопровождаемого его самым доверенным лицом, Бэмбэмом, наступила ночь. За пределами стеклянных стен здания небо чёрное, и Минхо восхищается этой чернильной красотой, её изяществом. Минхо знает, что тени смогут потушить огонь Чана в любое время, в которое он захочет. Но он также знает, что тени ему не нужны вовсе — Чан и так достаточно хорошо сдаётся перед силой между его ног. От этой мысли уголок его губ приподнялся. Чан такой глупый. Бэмбэм, идущий чуть позади него, как стереотипный телохранитель (хотя он совсем не стереотипный), забавно бормочет что-то о том, что Чан вовсе не самый большой злодей в этом мире. Однако Минхо его не слышит, хоть и безумно смеётся, выходя из офиса в юбке и на каблуках. Его ошейник звенит при каждом шаге, и люди, которые слышат его, вздрагивают и, запинаясь, уходят с его пути.