Нечто. Кошмар из ниоткуда

— Итак, Виктор Николаевич, отвезите нас к дому №131! — скомандовал Филимонов.       Глызин послушно завёл внедорожник.       «Лэнд Ровер Дефендер» зарычал и тронулся с места. Проехав до конца деревни, он развернулся мимо дороги на призрачный дом и покатил обратно. — Чёртовы проектировщики, — злобно хрипел Глызин, — вот какое шило в жопе им мешало по всей грёбаной деревне сделать мосты по всему периметру нахер?!       Через весь Лодейный Бор автомобиль повернул налево и продвинулся теперь по другому берегу.       Наконец из-за крыш домов показались шатровые конструкции с воздвигающимися на них крестами необычной формы. Церковь венчали три главы, в самом центральном куполе — абсидный алтарь и пирамидальной формы колокольня с импровизированной «звонницей», а во фронтоне портика, опирающегося на брусчатые колонны, — живописная резьба по белому камню. Масленко даже удалось разглядеть полуовальные ниши, в которых находились маленькие фигурки лепных ангелов с резными нимбами, по одному из ярусов колокольни.       Глызин остановил «Лэнд Ровер» возле низенького решётчатого заборчика, утопающего в аскетичной благодатной зелени. Филимонов и Масленко покинули внедорожник и направились через железную калитку, покрашенную в милый и приятный глазу светло-голубой цвет, ко входу в церковь. Перед тем, как открыть входную дверь, Масленко перекрестился, а Филимонов лишь снял шляпу — не по причине религиозности, а из-за банальных правил этикета.       Зайдя внутрь, они оказались в громадном храмовом помещении, которое поддерживали две высокие колонны. Стены этих колонн и всего храма в общем были украшены различными иконами, с подсвечниками и лампадками. В центральной части расположился обширный иконостас с изображением Святого Николая Чудотворца, который вёл в закрытую и запретную алтарную часть. С краю зала, со стороны входа деревянная лестница вела на уровни выше и, возможно, на саму колокольню. — Сколько свечей желаете купить? — раздался тихий, скрипучий шёпот.       Это говорила старенькая женщина в платочке, которая сидела за столиком с церковными товарами. — Здрасте, многоуважаемая, мы пришли побеседовать с отцом Прокофием, — ответил Филимонов. — А, исповедаться хотите? — прокряхтела старушка. — Да нет же! Нам надо с ним переговорить по абсолютно другому вопросу! — настойчиво объяснил профессор. — Нельзя просто так на посторонние темы разговаривать, — строго отрезала она. — Тем более с батюшкой. Тем более в этом месте. Здесь вообще нельзя разговаривать! Нужно соблюдать благоговейную тишину! — Тогда скажите нам, где он находится, — потребовал Филимонов. — Отец Прокофий сейчас в келье молится! Как только он закончит, я его позову, и он тогда уж с вами переговорит! А сейчас, извольте подождать! А ещё лучше, сидите и молитесь! — Нет, вынужден отказаться, мы пойдём на улицу.       Даже не попрощавшись, профессор с ассистентом быстро вышли из здания храма и прошли чуть вперёд. На территории церкви раскинулся чудесный яблоневый сад. Он был идеально чист, хорошо ухожен и оборудован скамейками. Не заходя вглубь, Филимонов и Масленко уселись на первую лавку и стали ожидать.       И вот, через двадцать минут из храма вышли та самая старушка, заведующая церковной лавкой, и пожилой монах в чёрной рясе с серебряным вилочковым крестом. Из курса истории Масленко знал, что такие кресты раньше стояли на храмах, и их носили старообрядцы-единоверцы вплоть до церковного раскола патриарха Никона. Сейчас в археологии надгробия с подобными крестами найти просто нереально: их либо раскололи, либо использовали в качестве плиток для мощения — а тут такой старинный экземпляр висит как нательный крест!       Старушка что-то сказала ему, показала пальцем на сидящих в саду и ушла обратно в здание церкви. Священник улыбнулся, двинув чёрной кустистой бородой, и подошёл к ожидавшим его, также усевшись на скамейку. — Мир вам, братья мои! О чём же изъявились вы побеседовать со мной в будний час? — дружелюбно заговорил он высоким старческим голосом. — Простите за глупый вопрос, но вы же отец Прокофий? — навязчиво вопросил Филимонов. — Совершенно верно. — А ваше мирское имя — Афанасий Просвирин? — Эх, не будем об этом, оставьте… — устало протянул батюшка. — Я давно от него отрёкся во Славу Божью, чтобы посвятить всю мою плоть и кровь во служение Господу Богу… — Понятно, — быстро бросил профессор. — Давайте ближе к теме нашего разговора. Я хотел бы с вами поговорить по поводу семьи Киселёвых…       Услышав эту фамилию, дружелюбие и любезность в глазах и голосе священника пропали, уступив место настороженности и серьёзности. — Коль вы работаете с этими безбожниками, могли бы найти людей и получше! — резко отозвался он. — Да, побывал я у них в прошлом году… О них-то вся деревня знает, что в ихнем доме нечисть промышляет. Недаром тех, у кого дома предметы двигаются, кличут в народе одержимыми, ну и сторонятся аки пламени лютого. Та бесовская сущность, которая живёт у них, так и не дала мне освятить жилище Киселёвых. Ох, Господи, помилуй нас грешных и спаси… — Отец Прокофий перекрестился двумя перстами. — От этих людей уже давно Господь отвернулся. А от кого Господь отворачивается, тем больше никто не поможет!..       Последняя фраза прозвучала очень пугающе для Масленко, ибо сказана была так, будто всё необратимо предрешено, близится к роковому исходу и вот-вот скоро наступит точка невозврата. — Я о вас наслышан исключительно как о сильном экзорцисте. В вашей практике отчитки были уже подобные данному неудачные случаи? — спросил Филимонов после некоторого молчания. — Нет, — чётко ответил клирик. — Ведь недаром в нашей области меня очень уважают и считают также мощным целителем! Но тут всё иначе, понимаете, в чём дело… — Да, мы понимаем, — сказал профессор. — В конце концов, мы сами из организации, которая расследует такие аномальные происшествия, и прилагаем все усилия, чтобы помочь несчастным людям избавиться от этой опасной силы. — Здóрово, благое дело творите, богоугодное, — мрачно и без улыбки усмехнулся отец Прокофий. — Но вот вы же например не верите в Бога, я прав? — А почему вы так решили? — в шоке посмотрел на него профессор. — Марта Мартыновна мне сказала, что вы зашли в помещения храма, не крестясь. Да и общались вы с ней весьма вольготно. А вот ваш спутник использует троеперстие, что в принципе не удивительно. Он-то явно не знает старых канонов и отродясь поди и в помине не видал вилочковых крестиков. — Простите, но видел, правда только на снимках, — вставил свои пять копеек Дмитрий. — Просто я учусь на факультете документоведения на архивариуса. И в наш курс входит изучение традиций Старой Руси дораскольного периода. — Поздравляю, молодой человек, — улыбнулся на этот раз старообрядческий иерей. — Чувствую, далеко пойдёшь. Поэтому счастья тебе и удачи! А вот вам, брат мой заблудший, я бы порекомендовал обратиться к Богу: молиться каждый день по утрам и на сон грядущий, говеть перед Великим Постом, да и вообще посещать таинства исповеди и святого причащения… — Не могу, я не крещён, — отрезал Филимонов. — Так пройдите таинство! — посоветовал мудрый монах. — Господь примет вас как раба Своего! К Господу обращаться никогда не поздно! Важно только захотеть… Заблудшие души Господь тоже простит. Всё по воле Божьей, все мы грешны… — Никогда не понимал эту всю теологию, — отмахнулся профессор. — Мой разум совершенно иного, научного мировоззрения! У нас, людей науки, есть более реалистичный подход к детерминированию человеческого бытия!       Отец Прокофий тяжко вздохнул, что-то прошептал себе под нос и сорвал с яблони свежий душистый плод. — Благословляю! — изрёк он. — Пусть эта пища пойдёт вам во благо!       И подал яблоко Филимонову. — Благодарю, — откликнулся слегка смущённый профессор, так как не хотел отказывать щедрому церковнослужителю в такой ситуации. — А теперь ступайте с миром, братья! Да благословит вас Бог!

⸻

      Заняв места в машине, директор НИФСППЯ отдал распоряжение Глызину ехать в сельскую администрацию, что находилась в соседнем селе.       Масленко принялся кушать свежее яблочко, которое профессор полностью передал ему, ибо тому оно было без надобности. Порой Дмитрий удивлялся его специфическому и нестандартному мировоззрению. В Филимонове засели явные атеистические настроения, привитые с советских времён (тем более тот застал годы ярого богоборчества), хотя профессор безоговорочно верил во всякую мистику. Как эти две совершенно противоположные эссенции одновременно уживались в нём — уму непостижимо!       А Филимонов погрузился в раздумья о природе мистического нечто, обитающего в доме Киселёвых. Он вспомнил об именах, которыми полтергейст подписывал свои записки к семье… Всего таких записок у Киселёвых накопилось более тысячи. И только около двухсот из них в последствии попало в распоряжение Фонда. А остальные остались уничтоженными, либо безвозвратно утерянными… Затем профессор попросил у секретаря портфель, откуда вынул портфолио с некоторыми из этих посланий и медленно принялся их рассматривать:

«НАЗЫВАЙТЕ МЕНЯ ПРОСТА МАРЬЯ ИВАНОВНА»

«ЧЕРЕС НИДЕЛЮ В КАЛУГЕ ПРАИЗАЙДЕТ КИСЛОТНЫЙ ДОШЪТЬ ГОЛЬКА»

«ЕБАТЬ ДА КАК ВЫ ЗАЕБАЛИ ВЫБЛЯТКИ ПИЗДЮШАЧЬИ МРАЗИ ТЬМУТАРАКАНСКИЕ ГЕРКА»

«ЮРА ЕБАНА В РОТ ЕСЛИ ХРЮЧИВА ПАЖРАТЬ НЕ ПРИНИСЁШ КАЧИРГОЙ БАШКУ ПРАЛАМЛЮ КИРА»

«ТЁТЬ ИРА Я СИВОДНЯ БЫЛ ПАСЛУШНЫМ МАЛЬЧИКАМ, И ПАССУДУ ВАМ В ДОМИ НИ БИЛ ПАЭТАМУ ПАКАРМИ МИНЯ Я ОЧИНЬ ГОЛАДИН НО СИЛЬНА ЛЮБЛЮ И ХАЧУ СКАРЕЙ СЬЕСТЬ ТВАЮ ПАХЛЁБКУ. СЁМА (КАРРИК)»

«ПИЗДЕЦ СКОРА НАСТАНИТ НАХУЙ ВЫ У МИНЯ ИЩО ВСЕ ПАПЛАЧИТИ МУДИЛЫ Я ВАС ВСЕХ ТАК АТХУЯРЮ ШТО ВЫ ПАТОМ КРОВЬЮ ССАТЬ БУДИТИ ДАЛБАЁБЫ БЛЯТСКИЕ ПАМЯНИТЕ МАЁ СЛОВО ПИДАРАСИНЫ СУЧАРЫ БЛЯТЬ САДИЙ ОДНОГЛАЗЫЙ»

«ЭТА СНОВА Я ДАДАДАДАДА ПАЛИГРАФ ПАЛИГРАФАВИЧ ШАРИКАФ»

«БЛЯ А Я ВЕРНУЛСЯ СУКИ ХАХАХАХАХАХА СПИЗДИЛ КХУЯМ ППШ У ПАРФЫЧА П.П.Ш.»

      Все эти жуткие послания объединяли два неопровержимых факта — мистическая подоплёка и сверхъестественная составляющая. Примечательно невероятно высокое количество всевозможных письменных ошибок, практически отсутствие знаков препинания и пунктуации и обилие обсценной лексики. Но, между тем, различия в них всё-таки были более велики, чем сходства.       Записка 1 написана кривым почерком, что зачастую бывает у немолодых или пьющих женщин. Записки 2–4 также написаны крайне неровно, будто автор торопился. 5-я и 7-я записки стилизованы под узнаваемый готический шрифт от полтергейста. Им также подписывалась основная его ипостась, назвавшаяся Аттилой. А вот 6-я и 8-я были начертаны отрывистыми и маленькими символами, больше всего напоминавших то ли японские иероглифы, то ли индусское деванагари. Вообще в общей сложности почерков выявили больше двух десятков, и лингвистических единиц в «паранормальном арсенале» тоже хватало — древнескандинавский, древнеанглийский, древневерхненемецкий, старофранцузский, японский, венгерский, финский, польский, украинский, белорусский, турецкий, арамейский языки, санскрит и даже латынь; а иногда использовалось особое тарабарское наречие, состоящие из гремучей смеси вышеназванных языков, или просто не поддающиеся внятному разбору каракули.       Различались также инструменты для написания и поверхность. Послания от Полиграфа Полиграфовича Шарикова и П.П.Ш. были написаны простой шариковой авторучкой на листах бумаги; послания от Гольки, Герки, Киры и Садия написаны красной или оранжевой краской на кусочках обоев; послания Марьи Ивановны — губной помадой на стеклянных поверхностях и в письменных тетрадях; а от имени Аттилы — везде: в первый раз имя было нацарапано на двери в гостиную; причём оно было начертано кругом, будто поставлено печатью; а буква «А» в этом слове одновременно являлась и начальной, и конечной литерой. Никаких иных артефактов на этих посланиях не обнаружено, за исключением записки от Киры, которую сплошь и рядом испещрили иероглифические символы «死» (shi), обозначающие слово «смерть».       На основе этих посланий Филимонов вывел некоторые аспекты индивидуальных черт отдельных полтергейстных ипостасей, которые сменяли и чередовали друг друга как постовые на карауле, преобразовав свои наблюдения в подробные психологические портреты.       Первая ипостась — Марья Ивановна — повествует о себе зачастую в третьем или реже в первом лице, постоянно обращается к обоим Киселёвым за определёнными просьбами и жутко говорит о странных вещах, якобы известных только «ей одной единственной». Называет себя «пожилой бабулей» и часто рассказывает в своих записках о трагически погибших внуках Игорёше и Ванечке (якобы, первого убили в КПЗ, а второй повесился). Период активности: январь–февраль 1999 года. Про них она даже сочинила стихи:

«В бронепоезде уехал

Зато в поезде приехал

На вокзал

Не груз 200 — мой Иван

Дембельнулся мой Ванёк

Дорогой ты мой внучок

А вот Игорь не такой

Его в каталажке до смерти забили булавой»

      Две другие ипостаси — Голька и Герка — называют себя братьями, которые раньше совершали преступления (характер и виды не уточняются). Речь Гольки пестрит постоянным стремлением к бесконтрольному общению, а речь Герки открыто выражает ненависть к Киселёвым (да и ко всем обитателям Лодейного Бора) и изобилует грубыми ругательствами. Период активности: март–апрель 1999 года.       Ипостаси Кира и Садий Одноглазый по манере письменной речи похожи на «коллегу по цеху» Герку и настроены крайне агрессивно, постоянно посылают угрозы и проклятия, приправленные отборной похабщиной. Период активности: январь–май 1999 года.       Следующая ипостась, Сёма (Каррик), заявляет о себе как о маленьком мальчике возраста десяти-одиннадцати лет и, подобно Гольке, стремится к постоянным контактам. Его речь не блещет интеллектуальными философствованиями, как у основной ипостаси, или обыденно-бытовыми размышлениями Марьи Ивановны. Им также редко используется слова ненормативного лексикона, что отличает его от Герки или Киры и Садия, зато часто проскальзывают нарочито детские (порой даже инфантильные) и уменьшительно-ласкательные выражения. Эту ипостась отличает то, что именно она чаще всех остальных акцентирует внимание на хозяйке дома, будто имея к ней некую привязанность. Период активности: май–август 1999 года.       Последние ипостаси тоже интересны и, пожалуй, являются самыми таинственными, так как их мотивы туманны и неясны. Одна называет себя в честь главного героя фантастической повести Булгакова «Собачье сердце», а другая складывает первые буквы его инициалов, отсылая к соответствующему огнестрельному оружию. Про них что-то определённое сказать нельзя, так как от их лиц написаны всего лишь две записки мутного содержания. Период активности: сентябрь (Полиграф Полиграфович Шариков) и октябрь (П.П.Ш.) 1999 года.       Начиная с ноября 1999-го, буйный дух стал называть себя Аттилой и никак иначе. В целом эта ипостась можно охарактеризовать как непредсказуемую и порой достаточно агрессивную.       Мотивы ипостасей тоже разнятся: коммуникационно-повествовательный у Марьи Ивановны, Сёмы Каррика, Гольки и Аттилы; а хулиганско-садистский усматривается в посланиях от Герки, Киры и Садия. Мотивы же Полиграфа Полиграфовича Шарикова и П.П.Ш. выделить не удалось.

⸻

      Погрузившись в мысли, Филимонов и не заметил, как «Лэнд Ровер» въехал в крупное село Золотово, административный центр местного поселения, и припарковался возле длинного двухэтажного деревянного дома №5 по Центральной улице. При входе профессора и секретаря встретила железная табличка следующего содержания:

РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ

КАЛУЖСКАЯ ОБЛАСТЬ

ЮХНОВСКИЙ РАЙОН

ОТДЕЛ ТЕРРИТОРИАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ

АДМИНИСТРАЦИЯ МУНИЦИПАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«ЗОЛОТОВСКИЙ СЕЛЬСОВЕТ»

      Прихватив портфель, Филимонов и Масленко зашли внутрь. Там их встретил немолодой усатый охранник в чёрной форме. — Здравствуйте, предъявите ваши документы! — сказал он.       Те показали ему свои реквизиты, а также НИФовские пропускные карточки. — Уважаемый, нам нужен кабинет администратора, не подскажите, где он? — обратился профессор к охраннику. — Дверь под номером сорок пять на втором этаже, но у администратора рабочий час приёма населения, — предупредил тот. — Так что ожидайте в порядке живой очереди. — Извините, но дело, с которым мы сюда приехали, не терпит отлагательств! — повысил голос Филимонов. — Не нарушайте нормы процедурального порядка, гражданин Филимонов, и встаньте в очередь! — строго и непримиримо бросил охранник.       Филимонов с Масленко поднялись наверх и быстро пересекли длинную очередь, что тянулась через весь коридор к кабинету №45. Бесцеремонно растолкав простых людей, профессор аномалистики громко постучался в дверь. Оттуда вдруг вышел ещё один охранник и недовольно гаркнул: — Чё стучите? Павел Петрович занят! — и попытался захлопнуть дверь обратно, но Филимонов остановил его. — Мы из Фонда Аномалистики, нам необходимо срочно попасть на приём к администратору! — Извольте подождать, сударь! — иронично ответил охранник и закрыл дверь.       Тем временем из толпы до Филимонова и Масленко стали доноситься возмущённые упрёки и укоризны: — Эй, мужики, соблюдайте очередь! — Ты чё творишь, дядя? — В конец становись, старикан! — Да как вам не стыдно! — Я сижу тут нахрен с семи утра и ничего, жду! — У меня вообще грудные младенцы дома!.. — Уважаемые граждане! — громко заговорил Филимонов, известный своей дипломатией. — Я и ваш покорный слуга являемся представителям научной организации, которая занимается изучением аномальных явлений! Мы приехали сюда по исполнению воли семьи Киселёвых из деревни Лодейный Бор, в доме которых больше трёх лет буйствует нечистая сила! Нам необходимо обратиться к главе сельской администрации, чтобы он нам помог в решении этого труднейшего дела…       Внезапно недоброжелательная толпа замолкла как по щёлчку пальцев, но щуплая старушка в цветочном платье и с модным ридикюлем зло прошамкала беззубым ртом: — Да я зколько з этымы Кизелёфыми на одной улыцэ шифу, фрут они фзё, чэрти окаянныя! Решили на нашу дерефню тень брозить, шоб им пузто было! — Тамара Ефимовна, успокойтесь вы наконец! — деланно приторно крикнул ей охранник из дальнего конца коридора.       Эта гражданка действительно проживала в Лодейном Бору всю жизнь больше восьмидесяти лет в старом покосившемся домике №57, как раз недалёко от пресловутого участка Киселёвых. В деревне она любила посплетничать с другими подобными ею преклонного возраста женщинами и прославилась своим скандальным характером. Хотя чего ещё можно было ожидать от больной тревожно-нервным расстройством пенсионерки со справкой из ПНД?       Вдруг дверь рабочего кабинета главы администрации сельского поселения открылась, и оттуда вышел сам администратор, который при виде НИФовцев широко улыбнулся и притворно проворковал: — Прошу пройти вас в мой кабинет, господа исследователи!