Нечто. Кошмар из ниоткуда

«Чёрный человек

На кровать ко мне садится, Чёрный человек Спать не даёт мне всю ночь,

Нагоняя на душу тоску и страх…»

© Сергей Александрович Есенин, «Чёрный человек», 1925

      Высокая дверь отворилась, и из-за железного забора вышли два человека. Первый оказался средневозрастным мужчиной сорока лет, одетым в простенькую колхозную одёжу. Это и был глава терроризируемой нечистой силой семьи Киселёвых, Юрий Олегович. Его неизменно сопровождала верная супруга — Ирина Александровна — симпатичная миниатюрная женщина лет тридцати в самом расцвете сил и красоты, но с броскими мешками под глазами. Да и в целом, от Киселёвых исходила энергетика страдальцев. — Владимир Геннадьич… Владимир Геннадьич! — радостно завопил Киселёв, только завидев вылезающего из машины Филимонова.       А Арефьев, как первый вступивший в контакт с Киселёвыми из Лодейного Бора, мгновенно подскочил к Юрию Олеговичу и крепко пожал ему руку. — О, Степаныч, здорóво! — сипло гаркнул Киселёв с особой фамильярностью и приобнял Арефьева как старого друга. — Здравствуй, Олегович, — откликнулся тот в таком же фамильярном тоне. — Ух ты! А я погляжу, вы закорешиться успели! — подал голос Масленко-старший. — Да, это вы верно подметили, товарищ исследователь, — кивнул Киселёв не глядя. — Простите, вы обознались, я не исследователь, а военный, который всю эту группу и охраняет! — гордо заявил Алексей. — Виноват, — по-армейский отчеканил Киселёв, взглянув на капитана и увидев на том военную форму.       Тут к разговаривающим подошёл сам Филимонов со своим верным секретарём. — Здравствуйте, Юрий Олегович! — протянул он Киселёву руку. — Здрасте, Владимир Геннадьич, будем знакомы! — пожал он руку Филимонову. — Позвольте представить вам нашу исследовательскую группу: мой секретарь Дмитрий Андреевич Масленко, его брат и военный напарник, капитан Масленко Алексей, наш штатный медик Кравец Анатолий Борисович и водитель-механик Глызин! — представил коллег профессор. — Ну а с психологом Фонда Аномалистики и консультантом по вопросам парапсихологии Богданом Степановичем вы уже давно знакомы! — Ну конечно, ещё с прошлой недели, — улыбчиво поддакнул Киселёв. — Прошу любить и жаловать: моя любимая жена, Ирина Александровна! Можно просто Ира! — Здравствуйте, рада знакомству, — тихим и приятным голосом отозвалась Киселёва, учтиво поклонившись. — Заранее извиняюсь за комплимент, но жена у вас просто очаровательна и очень молода для своих лет, — галантно выпалил скорый на красное словцо Алексей. — Приятно слышать! — заулыбался Киселёв. — Но в первую очередь я ценю в ней хозяйственность! Всё хозяйство, созданное непосильным трудом за долгие годы, только на ней да и держится… Хотя, впрочем, не стойте прям у обочины! Пошли лучше в дом!       Зайдя на участок, Масленко встал почти вплотную к Ирине. — Благодарю вас за лестные слова, Алексей, — сказала она, скрывая за улыбкой обольщение на раскрасневшимся румяном личике. — Очень приятно слышать доброе слово от такого красивого и сильного мужчины, как вы!..       Филимонов же не обратил на Киселёву никакого внимания и принялся внимательно осматривать своим холодным, дотошно-педантичным взглядом окружающие его виды. На участке, помимо главного дома, также располагались большой огород и зелёный плодовый сад, позади которого виднелись бытовка, хозяйственный сарайчик и покосившаяся старая банька. Как сообщал Арефьев, домашних животных, за исключением лысеющей рыжей кошки с постоянной линькой, в том числе и скотины, у Киселёвых нет. Бытовые корпуса не представляли для профессора особого интереса, поэтому он решил заняться главным домом.       Незаметно включив компактный цифровой диктофон «Ritmix RR-650» и поместив его в нагрудный карман пиджака, Филимонов спросил: — Ну что ж, Юрий Олегович, можем пройдёмте теперь в дом? — Да пожалуйста! Пойдёмте, пойдёмте!       Едва все ступили на скрипучий порог, как с крыльца, мяукая, сорвалась разразившаяся визгом кошка, которая до прихода исследователей беззаботно дрыхла там в полной безмятежности. — Улита, твою дивизию! А ну-ка марш отсюда! Ишь каналья какая! Бегает тут, видите ли, под ногами путается… — недовольно, однако при этом беззлобно проворчал Киселёв.       Войдя в дом, они попали на протяжённую террасу, заваленную всяким хламом, дверь в конце которой вела в остальные помещения. — Уже сегодня он оповестил нас, что вы приедете, — с замиранием сердца проговорил Юрий Олегович. — Покажи им ту записку, Ир! Мы нашли её в прихожей, приложенной кирпичом на подоконнике…       Ирина достала из кармана своего синего домашнего платья-халата аккуратно сложенную бумажку и протянула Филимонову, который развернул вручённую ему записку. Масленко удалось разглядеть её. Это был обрывок листа бумаги, явно вырванный из какой-то тетрадки. На нём было написано мажущимся грифелем карандаша (причём почерк невероятно кривой и скошенный в угол, будто писавший был не по наслышке знаком с готическим письмом):

«АНИ БЛИСКА..................»

      Конечно, надпись гласила «ОНИ БЛИЗКО», но с кучей орфографических ошибок (как Филимонов позже заметил, если взять все точки из записки, то получится, что они написаны три раза по шесть точек).

⸻

      Всё это было давно известно, так как начиная с января прошлого, девяносто девятого года, полтергейст в Лодейном Бору перешёл в письменную стадию. По свидетельству самих Киселёвых, вся чертовщина началась ещё холодной зимой девяносто седьмого года (хотя первые признаки, впервые пришедшиеся на конец девяносто шестого года, особой явностью не отличались, ибо представляли из себя: тихие скрипы со скрежетами, едва слышимые потрескивания и почти неразличимый печальный свист; эти звуки, коих в старом деревянном доме и без того было предостаточно, продолжались с течением времени и нарастали вплоть до начала зимы, а также порой сопровождались мелким дробным топотком маленьких шерстяных ножек (на них даже особо не обращали внимание)). По началу нечистый вершил свои тёмные дела максимально безобидно — то свет в прихожей пропадёт, то пара ножиков с кухни исчезнет, то запертая на ключ дверь в баню окажется настежь открытой. Постепенно события становились всё более жестокими, изощрёнными и ужасными. Сами по себе разбивались стёкла, летали предметы, ходила ходуном мебель, воспламенялась одежда, срывались с петель двери, заливало полы водой (она появлялась и пропадала внезапно совершенно неведомыми никому способами), портилась пища, по ночам что-то грохотало словно копытами, а невидимое нечто с методичной регулярностью издевалось над бедной кошкой Улитой, сдирая с неё комья шерсти и швыряя беспомощное животное о стены точно футбольный мячик. Активность пошла на спад весной девяносто восьмого, но с начала девяносто девятого произошло её усиление, и «буйный дух» стал впервые коммуницировать со своими «подопытными свинками». Общался он через неизвестно откуда появляющиеся записки. Везде почерк был разный, и подписывался он каждый раз по-разному: то «Марья Ивановна» (так гласили подписи на первых записках, несмотря на то, что о себе он в основном писал в мужском роде), то «Сёма Каррик», то «Кира», то «Голька», то «Герка», то «Садий Одноглазый», то даже «Полиграф Полиграфович Шариков» (sic!), что порой многозначительно сокращалось до слегка пугающего «П.П.Ш.». Писал крупным готическим шрифтом, стилизованным под язык древних готов. Инструменты написания тоже всегда разнились: они варьировались от карандашей и авторучек до губной помады и яичного желтка. По содержанию послания — неоднородные. Какие-то обращения, требования, комментирование происходящих в Калуге событий; порой встречались наивные шалости, банальные оскорбления и нечестивые речи. В письме допускалась тьма речевых, грамматических, орфографических, пунктуационных и стилистических ошибок; а также постоянно использовалась матерная брань. Дух часто грозил жильцам дома расправой, а когда прознал про учёных, стал посылать записки, содержащие непосредственные угрозы в их адрес. Многие записки уничтожались вскоре после их прочтения Киселёвыми (самопроизвольно сжигались, разрывались или просто бесследно пропадали), однако часть из них в дальнейшем удалось сохранить и отправить в качестве препаратов для последующих научных исследований в Фонд Аномалистики.       На вопрос, кто он такой, барабашка отсылал к вышеупомянутым псевдонимам и криптонимам, которыми он подписывал свои записки. О его настоящем имени ничего не было известно. Он только говорил, что ему нравится питаться страхом и страданиями Киселёвых, которые подпитывают его. Так как Юрий Олегович верил во всяких домовых, он по канону жанра решил его задобрить, оставляя на кухне коровье молочко и миндальные печенья — поесть на славу. Дух, естественно, принимал гостинцы, но сообщал записками, что ценит больше всего стряпню «тёти Иры», как он ласково называл хозяйку дома. Киселёв, оказавшийся натуральным обскурантистом, наивно полагал, что домовой отожрётся вдоволь и отвалит куда подальше. Но он ошибался. Барабашка не ушёл, а продолжал хулиганить, пугая бедную Ирину при каждом её походе в баню. Как-то каверзный дух выключил там свет во время помывки и облил её ледяной водой из ушата, а сам ушат забросил аж на крышу бани (случилось всё это в мае прошлого года). До смерти напуганная Ирина Александровна пробежала через весь участок в чём мать родила и жаловалась на домового мужу. После сего инцидента супруги вообще перестали ходить в баню, заколотив досками двери и окна постройки, а также присыпав землю вокруг неё солью. Видимо это очень разозлило полтергейста: поэтому на следующий день была повреждена проводка; выбита куча стёкол непонятно откуда взявшимся мазутом испоганены обои; а нечто во время ночного сна побило Киселёва киянкой, изваляло Улиту в бочке с гудроном, а Ирине содрало кожу с ладоней картофелечисткой. Поэтому было принято решение вызвать священника. Отец Прокофий, служитель местной церкви, который прославился на всю область как сильный экзорцист, прибыл на место и начал проводить обряд освящения дома, однако как только он принялся за дело, за окном раздался безумный злорадный скрипучий смех, напоминающий старушечий, и неведомая сила буквально выбросила батюшку из дома. Дух так и не дал освятить жилище. Затем посыпались продолжительные записки, в которых он называл себя «Аттила» и другими именами больше не представлялся. Посчитав, что это его настоящее имя, Киселёвы (а за ними и сами исследователи) стали условно называть барабашку Аттилой…

⸻

      Филимонов отвлёкся от воспоминаний и обратил внимание на шрамы, которые покрывали ладони Ирины Александровны. — Прошу меня простить за столь бестактный вопрос, Ирина Александровна, но не болят ли ваши шрамы до сих пор? — спросил он. — Нет-нет, что вы, они давно зажили, — беспечно прошептала женщина. — Первую неделю, конечно, и боль была, и кровь шла… — Кстати, забыл упомянуть, — вмешался в разговор Киселёв, — у моей Ирки новые какие-то отметины на теле появились! Безусловно это некий знак таинственный… — Ну что ж, тогда это необходимо проверить и изучить, — спокойно проговорил Филимонов. — Но есть одна загвоздка, Владимир Геннадьич, — неловко проговорил Юрий Олегович, кашлянув в кулак. — Эти отметины находятся в, так сказать, интимных областях… — Хорошо, но, чтобы лишний раз не смущать бедную женщину, осмотрит её мой ассистент Дмитрий, — ответил Филимонов и покосился на залившегося краской Масленко. Тот тяжко вздохнул. — Да не волнуйся ты так, Митька! — подбодрил его хозяин дома. — Я-то понимаю, что это не нарочно, а исключительно в научных целях! А вы тогда все отвернитесь!       Все, кроме него и Масленко-младшего, отвернулись. — Позвольте, Юрий Олегович, — опомнившись, замолвил слово Кравец, — позвольте именно мне осмотреть пациентку! Ведь я наверняка здесь единственный, кто давал клятву Гиппократа! — О да, врачи нам нужны! — согласился Киселёв и невесело добавил: — Желательно вкупе со специалистами по психотерапии тоже…       Масленко облегчённо выдохнул и, отвернувшись в сторону, навострил свой блокнот, куда он как секретарь постоянно записывал поступающую по ходу дела информацию, и шариковую ручку. — Итак… — начал Кравец. — Покажите, пожалуйста, место, где были нанесены эти самые отметины. А вы, Масленко, фиксируйте.       Ирина Александровна, сама изрядна застыдившаяся, едва проговорила: — Пару дней назад я проснулась, а на моём теле оказалось вот это…       С этими словами она сняла своё платье-халат и стыдливо прикрыла груди израненными шрамированием руками. В ложбинке между ними зиял след как от ожога, хотя болевых ощущений или иного дискомфорта она, по собственным словам, не испытывала, к глубочайшему изумлению бывшего военного врача. Больше всего этот след напоминал куриную лапу. — Ясно, — загадочно заговорил Кравец, аккуратно ощупав его. — Констатирую наличие термического ожога первой степени. Кстати, могу заметить, что наносить травмы при помощи картофелечистки — это ещё лёгкий вариант развития событий. Данный инструмент вообще не очень практичен в использовании. Снятие верхних покровов человеческого эпителия с его помощью предполагает наличие опыта обращения с картофелечисткой, а также не самых элементарных анатомических познаний, это как минимум. Судя по характеру царапин, он ещё был и затуплен. Хотя, к лучшему, аномалистика предполагает, что полтергейсты редко наносят ощутимый вред человеку. Лично я очень надеюсь, не до каких убийств дело не дойдёт, лучше обойтись без трупов… — Но есть ещё… — сконфуженно добавила Киселёва, приспустив с себя мешковатые брюки.       На её ягодицах были оставлены всё те же следы в виде куриных лап.       Когда Ирина Александровна оделась, все услышали внезапное шипение. В комнате объявилась та самая многострадальная Улита. Она яростно шипела и злобно смотрела на книжный шкаф. — Улита, бедненькая, — жалобно приговаривала Ирина. — Вот видишь ты этого супостата окаянного, от которого мы жития спокойного не ведаем. А мы его видеть не могём…       Она не договорила, ибо Улита развернулась и с диким криком кинулась из дома. Алексей тут же ринулся следом за ней. — Она уже пересекла весь участок и сиганула через забор! — крикнул он с улицы.       Едва он это произнёс, как сверху шкафа, на который в тот момент никто из присутствующих в комнате не смотрел, упала книга. Филимонов подошёл, поднял её и показал всем желающим. Оказалось, что книга упала раскрытая страницами вниз. Масленко зафиксировал её название: «СПРАВОЧНИК ПО ПРАКТИЧЕСКОМУ САДОВОДСТВУ» под редакцией какого-то Колесникова Г.Г. На раскрытой странице, где наглядно объяснялось боронование почвы и пахотных угодий, красовалась надпись «ФИЛИМОНАФ», сделанная печной сажей. Все так были на этом сосредоточены, что никто и не заметил, как в комнату влетела очередная записка и приземлилась на полу у ног Арефьева. Трясясь от ужаса, тот нагнулся, подобрал её и подал Филимонову. Содержание гласило:

«ЗЛЕДУЙТИ СА КОЩКОЙ»

— «Следуйте за кошкой», — вслух прочитал Филимонов записку, чтобы слышно было всем без исключения.       И присутствующие без лишних слов охапкой высыпались из дома, увидев в дальнем конце участка Масленко-старшего, который шёл в ту сторону, куда убежала Улита. — Ну вот и настало время разделиться, — решительно произнёс Филимонов и начал раздавать указания: — Я пойду вместе с Масленко за кошкой, а вы, Арефьев и Кравец, останьтесь рядом с хозяевами и мониторьте состояние дома на предмет паранормальной активности! — Есть! — хором отозвались парапсихолог и медик.       В то время, как Алексей, будучи физически сильным и ловким мужиком, одним махом перемахнул через забор, значительно срезав себе таким образом расстояние, Филимонов с Дмитрием вышли через общую калитку и пересеклись со служивым через минуту другую. — Товарищ Филимонов, — заговорил Масленко-старший. — Животное убежало в неизвестном направлении, но мне удалось напасть на её след. Смотрите!       Он указал на следы кошачьих лап, отметившихся на грязной изъезженной дороге. По этим самым следам НИФовцы последовали и вскоре вышли на конец деревни, где поодаль от ветхих домов особняком стояло большое заброшенное здание.