Русская пучина

отвернувшись от унылого окна, где виден был только пустынный двор и его деревья-стражи, хайтам ни с того ни с сего рассек бытовую тишину неожиданным вопросом, заданным таким голосом, словно это что-то наподобие «будешь чай пить?»: — кавех, тебе когда-либо доводилось целоваться? — заставил обернуться товарища, вальяжно сидящего на старой кровати, которой, кажется, лет больше, чем дому, где они так благополучно проживают. кавех, честно говоря, опешил: удивительно было, что хайтам, кажущийся вовсе неприступным и вовлечённым только во всякие, по мнению кавеха, «ботанские темы», интересуется этим. тем более у него. но и златовлас не горел желанием унимать любопытство друга так быстро. да и как он смеет усомниться, что да?! хайтам опирается двумя руками на подоконник и внимает. — слушай, — кавех резво поднимает брови — а ты сам как думаешь, м? — на его лице играет усмешка. а седой терпеливо так, но еле слышно вздыхает. — я задал вопрос, ты ответишь? «вот какой нудный ведь…» — думает художник и небрежно наклоняет голову и нападает желание этак уколоть хайтама. — ну, допустим, что да, — он недоговаривает, что только пару раз и то в бутылочке. — а тебе зачем? неужто решил приобрести другие познания, помимо шахмат и алгебраических выражений? — и кавех безповодно и глухо издал смешок «в себя», оглядывая юношу, который успел насупиться. — а ежели так оно и есть? тогда помоги мне. кавех думал, что друг вовсе начнёт отпираться или просто кинет что-то язвительное в его адрес, но то, что предложил хайтам звучало заманчиво. и секундный луч азарта бездумного пробил его. это ж такой шанс! пара секунд. нет, одна секунда осталась чтобы взвесить все за и против. нет, только за. — к черту, продемонстрируй на мне, пойму насколько плохи дела. — кавех скалится. весь из себя изображает эксперта в этом деле, словно у него таких перевалило за полтинник. а сам, глянь, волнуется — глаза выдавали предательски, но хайтам, похоже, в упор не заметил. это и к лучшему. сражённый несмело пристраивается рядом и прикрывая глаза, как показывали в кино, нервно тянется к блондину. это цугцванг, ход должен быть сделан в любом случае. они цокаются зубами, кавех сильно кусает, а хайт неумело двигает языком и инстинктивно запускает руки в непослушные, бесстыдно спутанные золотые волосы. серый через некоторое время нехотя отстраняется от друга и после пары мгновений с большей уверенностью и желанием касается губ кавеха. наглые руки художника шаловливо, но с определённой долей нежности начинают гулять по тельцу напротив. кисти хайтама смиренно покоятся на плечах друга, и мальчишки, кажется, наконец оба отпускают себя и в полной мере отдаются процессу. к сердцу подступает приятная, доселе непознанная боль. и в этой боли все колебания и каверза чувств испаряются, словно роса. меж ними остаётся реть лишь чистое необманчивое чувство.