The Moment I Knew

      Кенма ненавидел вечеринки.       Они слишком шумные, слишком людные, слишком дурацкие.       Все люди ходят по твоему дому, пьют, разговаривают на тупые темы, и всё это так непривычно. По одной какой-то совершенно неведомой тебе самому причине, дом, место, в которое ты сам воспринимаешь, как крепость, убежище или даже цитадель, становится всеобщим достоянием. Вещи, которые занимают правильные места, оказываются на полу, на полках, на столе, везде, но только не в правильном для них месте. И посуда, которую ты сам выбирал так долго, вдруг становится грязной, если не сказать вообще разбитой (конечно, если Акааши не успеет успокоить Бокуто прежде, чем случится непоправимое). А твоя комната, боже, твоя самая прекрасная на свете комната, в которой всё правильно от начала и до конца, становится местом, где Хината может, напившись, потрахаться с Кагеямой, своим парнем, хотя ты был уверен, что совершенно точно запер её, а ключ оставил в неведомом для всех месте – под вазой в прихожей. И, конечно же, все эти неудобные костюмы. Где, спрашивается, твоя любимая пижама: большие клетчатые штаны, его футболка, которая пахнет елью и мужским одеколоном, и толстовка, которая на несколько размеров больше? Нет, это ведь вечеринка, надо одеться прилично хотя бы для виду, даже если ты сам ненавидишь эту рубашку, этот пиджак, этот галстук, эти брюки.       И всё, что происходит на этих самых вечеринках, бесит не меньше.       Играет музыка, которую ты не любишь. И, казалось бы, это твоя вечеринка, должен играть твой плейлист, но в комнату врывается Бокуто, твердя, что эта музыка совсем не подходит для танцев и веселья, и вот уже играет какая-то там Тейлор Свифт с её новым поп-альбомом (видом жанра, который Кенма ненавидит). Блондинка из колонок заходится в новом пируэте из слов, который явно стащила из английского словаря, а люди заходятся в новом пируэте, разливая вино прямо на ковёр и крутясь под руками друг друга, и ты завидуешь, завидуешь, завидуешь, потому что не умеешь так танцевать, хотя выглядит это весело. И в итоге ты стоишь в стороне, смотря на всё это веселье, не имея к нему никакого отношения, и никто даже не думает позвать тебя, потому что знают, что ты ответишь, даже если в этот раз ты хочешь изменить свой ответ.       И все эти глупые игры, которые сопровождают вечеринку, совсем тебя не прельщают. Уно? Ты всегда в него проигрываешь, потому что забываешь вовремя крикнуть злосчастную цифру на испанском. Бутылочка? Зачем бы, если все уже разбиты по парам, а целовать не своего парня совсем не хочется. Эта игра весёлая, когда ты только мечтаешь о поцелуе того самого, но совсем не весёлая, когда целовать можно сколько душе угодно. Карты на раздевание? Снять костюм, конечно, хочется, но не так, чтобы оказаться нагим у всех на глазах. Бир понг? Хорошо бы, но в стаканчиках пиво, а не шампанское, а пиво на вкус, как моча.       И вся эта еда, на которую ты тратишь целое состояние, только чтоб услышать, что кто-то это не ест. И все эти разговоры, которые крутятся вокруг волейбола, вокруг главы твоей жизни, которую ты уже давно прошёл, а друзья застряли в ней, став профессиональными спортсменами. И все эти огоньки, плакаты, шарики и ленточки, которыми украшена твоя собственная квартира, но от которых в глазах рябит и голова кружится.       И весь этот шум. И все эти танцы. И все эти люди. Всё, всё это неправильно.       И всё же Кенма устраивает вечеринку в честь своего дня рождения. Не потому, что так надо. Не потому, что обещал друзьям. Не потому, что сегодня ждёт чего-то большего. А просто потому, что Куроо должен прийти.       Они не виделись больше месяца ни на выходных, ни в будние дни, хотя жили в одном доме. То есть, конечно, они виделись утром, виделись вечером, но это не длилось долго, потому что кто-то из них либо шёл спать, либо работать. Им везло, если они могли просто поесть вместе, что уже считалось за свидание в их ситуации, но в остальном… в остальном всё было плохо. Нет, всё было хуже некуда. Они здоровались, целовали друг друга и расходились каждый по своим делам. Было время, когда им даже некогда было заняться сексом, от чего оба страдали.       В последнее время Куроо много работал. Неизвестно, зачем он пошёл на работу, потому что Кенма стал знаменитым стримером и мог обеспечить их всем, что необходимо. Тецуро с этим не соглашался и всё равно уходил на работу. Они даже ругались из-за этого, но толку от этих споров не было: Куроо продолжал делать то, что считал правильным, а Кенма тихо обижался, что быстро заканчивалjcm, потому что он скучал гораздо сильнее, чем хотел бы. По итогу все будни Куроо свелись к одному: учёба, работа, дом, в котором он делает домашнее задание, а потом сон. В этом графике просто не было Кенмы, для него не было ни времени, ни сил, ни, кажется, даже желания. Он был частью уравнения, которое всё никак не сходилось. Это уравнение можно было решить, только если выкинуть одну его часть, и Куроо решил, что лишней частью в этом уравнении были именно его отношения с Козуме.       Поэтому всего за месяц всё сильно изменилось: не было ни поцелуев, ни нежности в кровати, ни свиданий, ни даже простых походов по магазинам. Не было ничего, они становились друг другу чужими, просто сожителями, которые спят в одной кровати и изредка занимаются очень быстрым сексом, чтобы ещё быстрее провалиться в сон. Они даже толком не разговаривали: по утрам Куроо всегда в плохом настроении, да и Кенма обычно спит, а вечерами, когда Козуме начинал рассказывать про свой день, лежа в кровати в объятиях любимого (ради этого он закончил стрим пораньше!), буквально через пару минут он слышал, как Тецуро храпит ему в ухо, уставший на учёбе, а потом и на работе. И это было, помимо того, что обидно, так ещё и неправильно.       Кенма скучал по Куроо. Он скучал отчаянно, сильно, так сильно, как если бы у него отобрали его любимые игры и компьютер, но это было в сто, в тысячу раз хуже, потому что он ничего не мог с этим сделать. Козуме не мог убедить Куроо прекратить. Он не мог купить нового Куроо. Он не мог исправить это. От него это просто не зависело, потому что это не он поставил деньги выше отношений.       Кенма скучал по мелочам.       Скучал по тому, как просыпался рано утром в выходные, а Куроо уже стоял на кухне и готовил им обоим завтрак в одном фартуке, выглядя при этом чертовски горячо, а потом они шли в гостиную, где Козуме закидывал свои ноги на возлюбленного, и они ели вместе, смотря сериал, который начали смотреть вместе ещё очень давно. Он скучал по тому, как Тецуро убеждал выйти его на прогулку, и они шли в парк, где видели бездомных кошек, и Кенма гладил их, сколько бы Куроо ни говорил, что не стоит этого делать, потому что они могут быть больными. А потом они шли в какой-нибудь торговый центр, и Козуме снова покупал Тецуро внеочередную толстовку, которые он обожал, потому что бывший капитан Некомы в принципе любил одежду. А потом они шли в отдел видеоигр, где выбирали игру, чтобы поиграть вместе, хотя, придя домой, опробовав это творение, приходили к выводу, что ничего лучше Мортал Комбата мир ещё не смог создать. Кенма скучал по тому, как они вместе ходили по магазинам, потому что Куроо настаивал, что нельзя постоянно есть заказную еду и нужно что-то готовить самим, и они бродили по магазину, всё равно выбирая мороженое, чипсы, мармелад и прочую чепуху, вредную для желудка.       И Козуме скучал по тому, как Тецуро играл с их кошками, как он читал книги, надев свои очки, как он пел в душе, как он приносил Кенме еду во время стрима, как он обнимал его во сне, как глупо и пошло шутил, как делал солдатиков из яичницы, как фотографировал стримера, когда тот совсем этого не хотел, как вёл фан-аккаунт Кенмы в Тик Токе, как убирался, танцуя под Битлз, как шептал слова в слух, делая домашнее задание, и высовывал кончик языка, пытаясь одолеть Козуме в Мортал Комбат, как щекотал Кенму и сонный по утрам утыкался холодным носом в ключицу стримера, и даже по тому, как Куроо злобно огрызался по утрам, пока не выпьет свою чашку кофе.       Кенма скучал по мелочам, связанным с Куроо, которые исчезли, испарились, превратившись в пустой дом, одинокие дни, когда не к кому прийти, уткнуться в плечо и попросить полежать с ним, пока он не уснёт. Всё, чего Козуме когда-либо хотел от Тецуро – это сладкие мелочи, пустяки, которые имели значение только для него, потому что только они и означали, что Куроо выбрал его. А теперь было ощущение, что Тецуро утекает у него сквозь пальцев, и Кенма не знает, что он должен сделать, чтобы изменить это.       Поэтому Куроо должен был быть здесь, ведь он обещал, клялся и божился, что на день рождение своего парня выкроит время в своём плотном графике. Поэтому только ради этого одного человека Кенма и устроил это блядство в собственной квартире, пригласив сразу всех друзей. Поэтому Козуме вырядился, как последний дурак, включил музыку, которую ненавидит, и накупил всей этой еды. Потому что Тецуро любил вечеринки, алкоголь, друзей, музыку и дорогущие костюмы. Потому что он того стоил.       Куроо должен быть здесь. Он должен был ворваться в квартиру с этой улыбкой, которая всегда означала "Малыш, я пришёл". С той самой улыбкой, с которой он всегда входил в комнату, где сидел Кенма, гордясь тем, что его парень стал на год старше. Да, Куроо должен был быть здесь, он должен был открыть дверь с ноги и подлететь к Козуме, поднять его над землёй и поцеловать в губы, не стесняясь никого из присутствующих, потому что он никогда не стеснялся целовать своего парня, гордясь, как никто другой, что у него есть Кенма. Да, Куроо должен был быть здесь, он должен был ходить по дому, взяв Козуме за руку, подводить его к друзьям и говорить, "Кажется, вы ещё не успели поздравить Кенму с праздником", потому что он постоянно делал так, заставлял смущаться тем, как сильно он гордится своим парнем, он всегда ставил стримера в неловкое положение своей всеобъемлющей любовью, своей привычкой ставить Козуме на первое место и заставлять всех делать то же самое. Да, Куроо должен был быть здесь, он должен был созвать всех в круг, поставить Кенму в самую его середину и заставить всех гостей петь песни в честь именинника. Куроо должен был быть здесь, чтобы вынести торт со свечами, которые Козуме задул бы, а потом самым первым подарить подарок, который не менялся с тех самых пор, как они начали встречаться – Куроо должен был надеть на себя бантик и сказать, что сегодня он и есть подарок Кенме.       И Козуме чувствовал бы себя, как всегда чувствует себя на праздниках в присутствии Куроо: он бы смущался, злился, ворчал, бубнил себе под нос проклятия, но ещё он бы радовался, что его любимый здесь, и он чувствовал бы, что его любят в ответ, что он важен, что его ставят на первое место. И это было бы похоже на то, что тысячи осенних звёзд влетели прямо в комнату и окружили фигуру Тецуро, превращая его в Бога или ангела, в кого-то, кто осветил собою всю комнату и даже эти маленькие сгустки газа в космосе подчиняются ему.       Но Куроо не было здесь, и ничего из этого не было.       Огни вечеринки искрятся, бокалы ударяются друг о друга, музыка играет где-то позади, и люди переговариваются между собой, но всё, что Кенма может делать – это пялиться на дверь, ожидая, что она вот-вот откроется и на пороге окажется никто иной, как сам Куроо Тецуро. Но время идёт, огни вечеринки переходят от красного к синему, бокалы продолжают ударяться друг о друга, одна заунывная мелодия сменяется другой, люди продолжают говорить, а Кенма всё стоит и смотрит, смотрит, смотрит на дверь, гипнотизируя её. Но ничего не происходит, ничего не меняется.       Поэтому Кенма вздрагивает, когда к нему кто-то подходит, бесцеремонно хватая за плечи и крича прямо на ухо:       — Кенма-а-а, с днём рождения! — Хината порядком пьян, поэтому больше цепляется за Козуме в попытках удержаться на ногах, нежели обнимая его.       Стример слегка отстраняется, маша рукой у лица, чтобы отогнать неприятный запах алкоголя, и презрительно оглядывает друга: старая толстовка Кагеямы, на которую Шоё уже успел пролить шампанское, за что получил по голове от связующего, растрепанные волосы, красные щеки и нос, а ещё остатки еды на уголках губ. Это так сильно напоминало пьяного Куроо… если бы Хината ещё начал твердить, как сильно любит Кенму, это был бы Тецуро один в один.       — Спасибо, Хината, — опускает глаза в пол, пересчитывая трещины в полу. — Ты поздравил меня уже три раза за сегодня. Когда ты успокоишься?       — Когда ты повеселеешь, конечно! — Ударяет друга по спине слишком сильно, заставляя закашляться.       Кенма только фыркает в ответ.       Они пару минут молчат. Хината пялится на Кагеяму через залу, как связующий говорит с одним из друзей Кенмы стримеров. Даже они выкроили время, чтобы прийти, а Куроо так нагло опаздывал! Это было просто смешно. Но по большей части, конечно, грустно. Шоё посылает своему парню воздушный поцелуй через комнату, и Козуме впервые в жизни так сильно хочет ударить своего друга. Он тоже так хочет! То есть, не так, конечно же. Представить, что Кенма посылает воздушный поцелуй через комнату, конечно, невозможно, но он тоже хочет говорить с Хинатой и находить на себе взгляд Куроо, который всегда ревновал Кенму к этому гиперактивному мандарину. Козуме тоже хочет знать, что прямо сейчас где-то в зале есть Тецуро, который ждёт его.       — Он так и не пришёл? — Хината шепчет это, грустно смотря в свой стакан с вином.       — Нет, — шепчет это, сдерживаясь от того, чтобы не заплакать. — Но он придёт. Он обещал.       — Конечно, Кенма! Я в этом даже не сомневаюсь! — Хината улыбается, и Козуме чувствует в себе столько благодарности по отношению к другу. Только Шоё так сильно может верить во что-то такое глупое. Кажется, он верил даже больше, чем стример. — А сейчас пойдём выпьем. Не стоять же тебе у двери весь вечер в собственный день рождения! — Хината не слушает возражений Кенмы, хватает его под руку и уводит в залу.       И Козуме следует за ним. Он доверяется своему другу, не раздумывая лишний раз. Выхватывает бокал шампанского у Бокуто и под громкое одобрительно уханье опустошает его в несколько глотков. Стример танцует, не смотря на дверь, отбивая ноги, и, кажется, ему даже начинают нравиться эти мелодии, когда в голову ударяет алкоголь, словно кувалда по камню. И Кенма играет в УНО – проигрывает. Играет в бир-понг – проигрывает. Играет в бутылочку – целует Хинату. Играет в карты на раздевание – снимает с себя пиджак, ненавистный галстук, который ему подарил Куроо, и остаётся без одного носка. А ещё он играет в Мортал Комбат с каждым гостем по очереди и неизменно выигрывает у каждого из них, даже у других стримеров.       Но это не помогает.       Потому что каждую секунду, когда его мозг не занимают шутки, игры, танцы и поздравления, Кенма оглядывается вокруг и понимает, что своим прекрасным нарядом ему некого впечатлить, не от кого услышать громкий комплимент, чтобы все обратили внимание, или, наоборот, тихий шепот на ухо, который с придыханием делает пошлый намёк на сегодняшнюю ночь, когда никто другой не слушает, а Козуме заливается краской, чувствуя, как сердцебиение останавливается. И все они смеются, даже не представляя, что Кенма распадается на куски внутри. Он оглядывает комнату, каждый её угол, в котором стоят друзья, но в котором нет Куроо, и понимает, что чего-то не хватает. Какой-то кусочек паззла пропал, затерявшись где-то под столом, и сколько бы Козуме не пытался его найти, всё тщетно, потому что это ему не под силу.       И в этот миг Кенма кое-что понимает…       Проходят часы, и Козуме понимает, что больше не хочет находиться здесь. Не только на этой вечеринке, но и в этой квартире, которая каждым своим уголком напоминает про Куроо: на кухне стоят тарелка и чашка из-под кофе, которые Тецуро использовал для завтрака сегодня утром; в их комнате стоят тренажёры, чтобы, как сказал сам Куроо, он не потерял форму, а в шкафу лежит вся его одежда, начиная с толстовок и заканчивая рубашками, которые парень надевал на работу; в книжном шкафу стоят книги, которые Тецуро читал вслух для них обоих, а в углу гостиной – два коврика для йоги (совместное развлечение для них обоих, к которому, конечно же, пришёл Тецуро). И фотографии. Боже, их так много, они стоят и висят в каждому уголке дома: они вместе в детстве в песочнице, они вместе в парке развлечений, они в парке, они в волейбольном клубе, они в магазине, они на море, куда ездили прошлым летом, они в пижамах рано утром, они на выпускном Куроо, а затем на выпускном Кенмы. Они, они, они… их так много, и на каждой чертовой фотографии они улыбаются, потому что они не могут представить места, где предпочли бы быть, кроме как рядом друг с другом.       Но не теперь.       Теперь Куроо предпочтёт быть где угодно, лишь бы не рядом с Кенмой.       И от этого так чертовски больно, что Козуме больше не может сдержать слёз, которые встали поперёк горла, мешая дышать. Кенма не хочет быть здесь, он не хочет всех этих людей, он хочет, чтобы Куроо снова его любил, но это не так, и стример не может этого изменить, и он не чувствует ничего, кроме одиночества, которое охватило его со всех сторон, словно цепи, пожирая душу изнутри.       Тецуро больше его не любит.       Эти слова напишут на могильном камне Кенмы, потому что так и закончится его жизнь. Козуме думал, что это произойдёт годы назад, когда Куроо выпустится из школы и пойдёт в университет, оставив стримера позади, как законченную главу жизни, и Тецуро больше не будет первым человеком, которого Кенма видит с утра, но тогда этого не произошло, потому что бывший капитан Некомы смог доказать, что нет для него человека важнее, чем его лучший друг детства. Видимо, он сделал это, чтобы убить Кенму гораздо более жестоким образом, причинить в тысячу раз больше боли тем, что бросит его посреди праздника, который Козуме устроил не для себя, а только для Тецуро. И Куроо уже нет никакого дела до того, что он творит с Кенмой. Наверное, он даже не соизволит заглянуть на похороны, когда сердце стримера остановится от осознания, что он потерял единственное, что так сильно любил в этой жизни.       И Кенма больше не может находиться здесь. Не может смотреть в чужие глаза и улыбаться, делая вид, что всё нормально, когда всё совсем не так. Он встаёт с дивана, где сидел и наблюдал, как Хината и Бокуто дерутся в Мортал Комбат, и идёт в ванную. Падает на пол, как мешок, притягивая колени к лицу, и, утыкаясь лицом в них, начинает реветь. Тихо, чтобы никто не услышал, но достаточно сильно, чтобы сердце начало ещё сильнее разрываться в груди. Одна слеза – за обещание, которое не было выполнено, вторая слеза – за праздник, который не стоил того, третья слеза – за полное, необъятное одиночество, и ещё сотня слёз за потерянную любовь. Кенма плачет, и плачет, и плачет, пытаясь не распасться на части, но с каждой новой слезой, которая падает на брюки, кусок за куском отваливаются от него, и он превращается не в человека, а в мраморную статую, которая всем прекрасна, только вот там, где должно быть сердце, у неё дыра, огромная и страшная, похожая на черную дыру.       Кенма больше не цельный человек. Части его умерли в тот вечер, в той ванной, где он был совсем один, считая секунды, когда Куроо должен был появиться и извиниться, но этого так и не происходило. Части Кенмы умерли, не имея возможности возродиться, как это было прежде, как это было бы в любой той игре, в которые он играл. Не было кнопки "начать заново", он не мог вернуться к началу вечера, чтобы переиграть момент и всё же дождаться Куроо. Не было момента, в котором он мог появиться снова, не устраивая эту чертову вечеринку, забытую Богом, забытую Куроо. Части Кенмы умерли. Умерло доверие. Умерла надежда. Умерло счастье. Умерло умиротворение. Умерла любовь. Умерло всё то, что наполняло жизнь прежде яркими красками, раскрашивая чужое лицо в цвета, которых Кенма не знал прежде и о существовании которых даже не подозревал, потому что жизнь была черно-белой, пока в неё не ворвался Куроо, раскрасив ночи теми цветами, о которых не говорят вслух. Весь мир был черно-белым, и только Кенма и Куроо светились в нём такими яркими красками, на которые другие люди ворчали.       Дверь открывается, и Козуме слышит это, но не обращает внимания, потому что если кому-то нужно в туалет, то пусть они идут к соседям или в бар через дорогу. Кенму это абсолютно не ебёт. Это его дом, и он может плакать, где захочет, когда захочет и если захочет. Но вместо неловкого молчания Козуме чувствует на своём плече нежную ладонь, которая аккуратно поглаживает его кожу через ткань рубашки, и до боли знакомый голос.       — Мне жаль, Кенма.       Козуме поднимает заплаканные глаза и видит Акааши. Неудивительно, это ведь друзья Куроо, они всегда прекрасно знали, когда что-то не так. Неудивительно, это ведь Кейджи, а он всегда оставлял всеобщее веселье, когда Бокуто было плохо, поэтому это логично, что что он оставил общее веселье, когда Кенме было плохо. Это неудивительно, но это не то, чего Козуме хотел, чего ждал, на что надеялся.       Поэтому он только фыркает, вновь утыкаясь лицом в колени.       — Он сказал, что придёт. Он обещал, что придёт, — и это больше похоже на мольбу. Потому что Кенма не был зол, он не был обижен, он был сломан словами, которые не должны были произноситься, если не были правдой. И он всё ещё надеялся, что Куроо придёт, но этого не произойдёт, потому что Тецуро это не нужно.       — Я знаю, дорогой, я знаю, — садится рядом на пол, притягивая к себе Кенму за плечи, и стример не может удержаться, он утыкается лицом в чужую грудь, задыхаясь в слезах, потому что он не знает, что ещё может сделать, чтобы пережить это, потому что ничего другого ему не остаётся. А Акааши смотрит вперёд, на все эти баночки со средствами для волос, которые, конечно, принадлежали Куроо, и один осветлитель для волос, который Козуме купил неделю назад, потому что Тецуро пообещал, что покрасит ему волосы перед днём рождения. Этого так и не произошло. — Мы оба знаем Куроо. Он никогда не поступил бы так, если бы на то не было причины.       И Кенма молчит. Потому что знает, что это правда, но он не может найти такому поведению ни единой причины, кроме как то, что чувства Куроо ушли. Ему в тягость любовь Козуме, ему в тягость его взгляды и прикосновения, ему в тягость даже просто поприсутствовать на празднике в честь дня рождения его парня. Тецуро больше не нуждается в этом. А Кенма нуждается, Кенме это нужно, ему нужен его Куроо. И что остаётся делать, когда любовь другого человека ушла, кроме как сидеть на полу собственной ванной и реветь в рубашку первому попавшемуся под руку человеку.       Потому что, если вы никогда не теряли кого-то, кого так сильно любите, вы не сможете понять Кенму. Нет ничего, сравнимого с этим чувством. Ощущение, что ты остался инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Ноги, конечно, нужная вещь, но зачем они нужны, если на них нельзя прийти к любимому человеку? Руки, конечно, нужны каждому, но зачем они, если ими нельзя обнимать любимый торс? Язык, безусловно, необходимая вещь, но зачем он нужен, если им нельзя произнести самое красивое имя на свете? И уши, конечно, тоже важны, но зачем они нужны, если ими нельзя слушать любимый смех и то, как кто-то очень важный говорит, "Я тебя люблю"? И нос, и глаза тоже не нужны, если ими нельзя унюхать любимого аромата или увидеть любимого лица, улыбку на нём и заспанные угольки, в которых проскальзывает искра новой безумной затеи. Всё это становится обузой, когда мир погружается в беспросветную тьму, вновь становясь черно-белым.       И всё это в буквальном смысле как в слоу-мо: Кенма сидит в ванной, изливая в чужую рубашку литры слёз, цепляясь за неё, за человека, словно это может что-то исправить. И Козуме не сомневается, Акааши уже пытался сделать это, он, наверняка, звонил Куроо, но тот, очевидно, был не доступен или, что ещё хуже, сказал, что не придёт. Поэтому Кейджи пришёл сюда, в эту ванную, чтобы успокоить кого-то, кто уже потерял надежду, кого уже нельзя успокоить. Свет внутри Кенмы погас, и нет человека, что смог бы вновь зажечь его. Из другой комнаты доносились взрывы смеха и удары бокалов друг о друга, а в этой комнате только всхлипы, и стоны, и слова, которые Акааши шептал на ухо человека, которого уже не спасти.       И если так заканчивается любовь, Кенма её не хочет, потому что она оставляет ожоги, несовместимые с жизнью. Потому что вот место, где заканчивается любовь – в ванной, где кто-то заботливый включил воду в кране, чтобы не было слышно всхлипов. Потому что любовь сама по себе похожа на минное поле, а конец её заключается в том, что ты рано или поздно наступишь на мину, и кто-то очень аккуратно вытащит твоё тело, начнёт его перевязывать, но этот ужас, несравнимый ни с чем, ты запомнишь на всю жизнь, а ошмётки твоей собственной ноги где-то в полуметре от собственного тела будут приходить к тебе во снах. Потому что любовь – это снежная буря, и повезёт, если ты сможешь добраться до дома прежде, чем потеряешься в снежной пустыне, но чаще всего ты так и останешься бросить среди вьюги, пока твои кости не заледенеют и ты не упадёшь, замерзая на смерть. Последним замёрзнет сердце, согреваемое лишь хорошими воспоминаниями о времени вдвоём, которые сотрутся из памяти, когда лёд доберётся до мозга.       Потому что, если любовь существует, Кенма кое-что сегодня про неё понял…

***

      Что делать, когда слёзы заливают твоё лицо на глазах у всех, кого ты когда-либо знал?       Кенма знал, что делать – закончить эту чертову вечеринку, которую он даже не хотел устраивать. Необходимо наплевать на все возражения Бокуто, на все уверенья Хинаты, что Куроо придёт, на недовольный взгляд Кагеямы и разочарованные глаза гостей. Нужно выпроводить всех за дверь, не беря на себя ответственность за происходящее, потому что Козуме не виноват. Есть только один человек, который виноват в происходящем, и, если у кого-то есть претензии, пусть они идёт прямиком к Тецуро, который разрушил, уничтожил, испортил эту вечеринку. А Кенма не виноват, и поэтому он даже убираться не станет. Пусть на столе так и останутся стоять бокалы и еда, в колонках будет играть грустная песня, а подарки разбросаны по полу, упав с огромной горы, в которую их аккуратно поместил Кагеяма, развлекаясь тем, что ходил за всеми попятам и убирался. Пусть всё останется таким, каким было весь вечер, и Куроо придёт, увидев, что именно он пропустил.       Что делать, если единственный человек, что значит для тебя больше других, не пришёл на твой день рождения?       Кенма знает, что делать – нужно уехать, собрать все пожитки, которые только можно унести с собой, и больше не мучить человека своими чувствами, которые больше не представляют ценности для другого парня. Необходимо достать небольшой чемодан, который ты в последний раз видел год назад, когда уезжал на море с ним, и который тогда нёс не ты, а он, потому что предмет был слишком тяжёлым, и покидать в него всё, что сможешь найти: бросить одним большим комком внутрь одежду, бережно сложить туда любимые компьютерные игры, собрать по уголкам дома аптечку и средства гигиены, положив их в дальний угол чемодана, и, сомневаясь, всё же бросить пару совместных фотографий, чтобы осталось хоть что-то на память. Нужно достать переноску для кота, положить в неё плед, воду, еду и с большими усилиями всё же засунуть в неё рыжего Марио, который будет сопротивляться и царапаться, а ты будешь продолжать плакать, беспомощно повторяя, "Я знаю, что ты не хочешь уезжать, я тоже не хочу, но так надо, так будет лучше для нас всех". И главное в этот момент оставить надежду, что сейчас-то он всё же ворвётся в квартиру, извиняясь и умоляя не уходить. Главное – оставить надежду, что всё ещё можно исправить, потому что это не так.       Поэтому Кенма дрожит всем телом, когда дверь в квартиру открывается. Он хотел уехать прежде, чем придёт Куроо, потому что не хотел терпеть мольбы Тецуро остаться. Но ещё больше он не хотел видеть безразличного выражения на лице, когда скажет, что им нужно прекратить. Неизвестно, что из этого хуже, и Козуме не хотел узнавать ответа на вопрос.       — Кенма, я пришёл! — О, этот голос. Такой родной, такой счастливый, такой любимый. Звучит прямо так, как звучал раньше, когда Куроо возвращался домой – словно впервые за весь день Тецуро мог расслабиться, возвращаясь в родные кущи, где всё было спокойно и мирно и дома ждал человек, который неустанно мечтал о возвращении Куроо домой. Голос, словно ничего-то и не изменилось и словно Тецуро мечтал об этом моменте весь день.       Больно. Больно осознавать, что это совсем не так.       Шаги уверенно направляются в спальню, по дороге выключая музыку из колонок, где Кенма укладывает последние вещи в чемодан. Неудивительно, что Куроо, не сомневаясь лишний раз, идёт сюда. Он, наверное, думает, что Козуме сидит за компьютером, проходя игру в сотый раз, но это не так, и от этого изменения тоже больно. Тецуро открывает дверь в комнату и тут же заключает Кенму в объятия сзади, утыкаясь носом в чужую макушку. Козуме дрожит, надеясь, что слёзы не упадут на чужую кожу, чтобы Куроо даже не посмел подумать, что сделал своему парню и впрямь больно. А ещё он надеется, что не сдастся от этих объятий, что его решение не изменится лишь потому, что Тецуро хороший актёр.       — Мне жаль, что я не смог попасть на вечеринку, котёнок, — шепчет это в чужие волосы, жадно вдыхая аромат мяты и белого шоколада, как это было и раньше.       — Мне тоже жаль, — имеет ввиду совсем не вечеринку, смотря в чемодан, который уже почти собран.       — Судя по бардаку, вы неплохо повеселились, — усмехается, выпуская Кенму из объятий и падая спиной на кровать прямо рядом с чемоданом, которого он, кажется, совсем не замечает. Лежит, положив руки за голову. Как всегда. Властный, уверенный, сильный, улыбающийся. Но что-то в нём изменилось. Что-то есть новое, чего Козуме пока не может понять. А Куроо продолжает: — Чувствую, завтра я заебусь убирать весь этот бардак.       Кенма только кивает в ответ. Да, завтра Куроо заебётся. А Козуме уже не будет рядом, это будет не его проблема, и он даже не подумает винить себя, что не убрался, хотя это была его вечеринка, потому что он не любил ни вечеринки, ни уборку. Завтра всё уже будет по-другому. Интересно, как это будет ощущаться? Это будет больно или нормально? Сможет ли Кенма ужиться с этой болью, как долго она будет убивать его, что за ней последует: безразличие или умиротворение? Сможет ли Козуме вообще когда-нибудь смотреть на Тецуро без боли внутри?       — Как там Хината и Кагеяма? Ты давно мне о них не рассказывал, — продолжает улыбаться, смотря в окно, за которым мелкими хлопьями начинает падать снег. Рано ещё для зимы, но почему-то сегодня это ощущается правильно. Нет лучшего момента, чтобы уйти, чем первый снег.       — Нормально, — шепчет это, потому что, если скажет хоть на децибел громче, голос дрогнет, и станет совершенно очевидно, что Козуме плачет. По той же причине не убирает волос с лица – просто чтоб красных глаз не было видно.       — "Нормально" и это всё? Обычно у меня уши вянут от твоих рассказов про Хинату, — начинает что-то подозревать, кидая сомневающийся взгляд на своего парня. Куроо всегда был тугодумом. — Что не так, Кенма?       — Всё нормально…       — Не вешай мне лапшу на уши! — Садится на кровати, перебивая своего возлюбленного на полуслове, и хмурится. — Что здесь делает чемодан? Куда ты собрался?       — Сначала к родителям. Потом разберусь, что делать дальше, — до сих пор не находит в себе сил поднять глаза на Куроо, вместо этого проверяя составляющие аптечки на случай, если он что-то забыл взять.       — Зачем это?       — Потому что ты не пришёл, Куроо! — Поднимает свой взгляд на Тецуро, теперь уже не стесняясь слёз, которые текут по лицу ручьями. Он зол, обижен, расстроен, а ещё хочет, чтобы Куроо понял, что именно сделал, а именно – разрушил то, что было между ними. Но не может смотреть слишком долго и вновь опускает взгляд на чемодан. — Ты не пришёл. Я всё понял. Тебе это больше не нужно…       — Это не так! — Вновь перебивает Козуме. — Послушай, Кенма…       — Не хочу! — Тоже перебивает, потому что от объяснений Тецуро только больнее. — Я уже всё решил, прошу, просто отпусти меня… — шепчет эти слова, чувствуя, как боль сжимает легкие так, что невозможно дышать.       — Хорошо, ладно, я понял, — соглашается, кажется, только для того, чтобы успокоить рыдания Кенмы. Молчит пару секунд, кусая губы, а потом произносит: — Сделай мне последнее одолжение.       — Какое?       — Открой, — встаёт с кровати и проходит к двери. Кенма поворачивается за ним и видит, что у двери стоит большой подарок в красной обёртке и с бантом. Куроо кладёт его рядом с чемоданом, прямо перед Козуме, а сам садится рядом, умоляющим взглядом смотря на стримера. — Пожалуйста.       Кенма кивает. Вряд ли это что-то изменит. Он никогда не был из тех людей, которым были важны подарки. Что бы там ни было, Козуме нет до этого никакого дела, но, если это заставит Куроо просто оставить его в покое, он может потерпеть.       Кенма очень неаккуратно отрывает кусок подарочной бумаги и тут же застывает. Большими буквами в углу написано PS5. Ничего больше, только две буквы и одна цифра, но они заставляют сердце Козуме пропустить удар. Буквы и цифра, которые стример знает так хорошо, которые сотни раз видел в рекламе, интернете и магазинах. Буквы и цифра, которые он так жадно желал все эти месяцы, о которых мечтал и которые снились ему во снах. Буквы и цифра, которые стоили чертову кучу денег.       — Что это? — Кенма шепчет эти слова, проходясь кончиками пальцев по упаковке.       — Это плейстейшн – твой подарок, — пожимает плечами, но голос его дрожит так, словно он сам сейчас готов расплакаться.       — Но он же… — теряется в словах, не зная, как правильно выразить эмоции. У этого может быть только одно толкование. — Стоит уйму денег.       — Я знаю, я его купил, — усмехается, но как-то очень грустно. — Работал, как проклятый, весь этот месяц, только чтоб купить тебе достойный подарок на день рождения. Даже праздник пропустил, взяв дополнительные часы работы… дурак. Я пойму, если ты уйдёшь, но я хочу, чтобы ты забрал его с собой, потому что мне-то он даром не нуже…       Не успевает договорить, потому что Кенма бросается к Куроо на шею, обнимая. И Козуме чувствует, как по чужому лицу текут слёзы, когда он обнимает стримера в ответ. Может, бывший капитан Некомы считает, что это последнее их объятие, но это не так, потому что Кенма садится к Тецуро на колени и целует, и их слёзы сливаются в один большой поток. Ни один из них не может успокоиться: Куроо берёт щеки Козуме в руки и начинает целовать всё его лицо сразу, начиная с губ и заканчивая глазами, а Кенма смеётся, продолжая плакать, просто уже не в силах остановиться. А Тецуро только бесцельно повторяет, "прости, прости меня, прости, пожалуйста, я так виноват". И Козуме знает, что это правда так, но злиться и обижаться больше не может.       Акааши был прав, у Куроо была причина не прийти, и этой причиной, как всегда, был сам Козуме Кенма.       И в этот момент Кенма и впрямь что-то понимает про своего парня…