Разное о разных

      Шумно распахнулась дверь, и в комнату ворвался взволнованный адепт, слишком юный для передовой, но достаточно сильный, чтобы служить номинальному главе некогда Великого Клана.       – Вернулись! – запыхаясь проговорил он, кланяясь.       – Благодарю, – Цзян Фэнмянь медленно отложил кисть в сторону и поднялся на ноги, чувствуя, как заболели колени от долгого сидения.       Он двинулся к выходу, шаркая, как старик.       Вспыхнула и погасла злость. Он был жив. Он мог помогать в меру своих сил, переняв у Цзэу-цзюня все, что касалось переговоров и убеждения. Раз уж лишившийся своего ядра глава почти уничтоженного клана продолжал бороться и следовал своему девизу, то другим, полным сил, было бы стыдно оставаться в стороне.       А юный глава Лань был полезнее на поле битвы. Как и Цзыюань. Как и Вэй Ин, и А-Чэн.       Он добрался до шатра. Не удосужившись сообщить о своем намерении, откинул полог.       Жена замерла посредине помещения, сцепив зубы.       Иньчжу стояла рядом со своей госпожой и аккуратно смачивала ткань одежд, чтобы можно было почти безболезненно отделить их от засохших ран.       – Я помогу, – произнес Цзян Фэнмянь, делая решительный шаг вперед. – Иньчжу, ты можешь идти к сестре.       – Слушаюсь, господин, – женщина аккуратно положила окровавленную тряпку в миску с розоватой водой, поклонилась и выскользнула на улицу, торопясь к сестре. Не только Цзян Фэнмянь заплатил своим ядром за их спасение.       Он приблизился к супруге, взял тряпку, едва не обжигаясь холодом воды в миске:       – Слишком холодная, почему не подогрели?       – Холод отвлекает – не так больно.       – Жена…       – Либо помогай, либо верни сюда Иньчжу, – рыкнула Цзыюань.       Цзян Фэнмянь покачал головой, но принялся промакивать присохшую к ранам ткань. Так много. Слишком.       – Почему молчишь? – спросила она напряженно, когда глава Цзян принялся медленно стягивать с нее верхнее ханьфу.       – Не хочу злить мою госпожу.       – Ты…       – Я зол... И рад.       Цзыюань повернула к нему лицо. Бледное, с темными синяками и ярко сияющим пурпуром левым глазом. Темная повязка на другой стороне лица сбилась, частично обнажая уродливый ожег.       – Зол?       – Моя госпожа совсем не заботится о себе. И я ничего не могу с этим поделать. Каждый раз, я не знаю, вернется ли она. Будет ли цела? А может получит такие травмы, что хоть на несколько дней удержат ее на месте?       – В ближайшие дни я не вернусь туда.       – Нет?       – Нет. Наш сын очень ясно выразил свое нежелание видеть меня поблизости, пока я не оправлюсь полностью.       – Рад, что ты слушаешь хотя бы его… Как они?       Заметив, что Цзыюань дрожит, Цзян Фэнмянь поторопился помочь супруге избавиться от нижних одежд. Некрашеное полотно побурело от крови – его хотелось предать пламени.       – Они дети, повзрослевшие на войне. В А-Чэне столько ярости… – сжались в линию тонкие, четко отчерченные губы, голос едва слышно дрогнул. – Цзыдянь избрал его. Он до сих пор мне послушен, но в руках А-Чэна, – Цзыюань покачала головой, – немыслимая разрушительная мощь.       Цзян Фэнмянь молча кивнул, тщательно, но тщетно выполаскивая тряпку.       – Надо сходить за водой, – заметил он.       – Не надо – Иньчжу принесла много. А эту просто выплесни на улицу.       Простое действие на мгновение отвлекло от навязчивых образов, мелькающих перед глазами. От слишком юного для таких трудностей сына, пылающего ненавистью и жаждой мести. И скорбной дочери, стойко принимающей все тяготы. До жены – живого воплощения борьбы.       Они должны были погибнуть в Пристани Лотоса. Он обязан был это сделать. Но встреченные на реке, связанные друг с другом Цзыдянем А-Сянь и А-Чэн вызвали в нем первобытный, неконтролируемый страх. Его дочь была в безопасности, его сыновья были в безопасности. Но их дом... Ученики и его Жена...       Не было в его жизни ничего страшнее и больнее горящей Пристани и тел юных адептов. Никогда не видел он ничего красивей, чем его супруга, противостоящая Вэнь Чжулю. За нее, прекрасную и решительную, было не жаль отдать ни ядра, ни жизни.       – Муж, – она позвала без напряжения и злости, вырвала его из тяжких мыслей.       – Прости, родная. Я задумался.       – О чем?       – Я так мало могу.       – Дурак.       Ее чистый звонкий голос рассыпался разбитой чашей. Цзян Фэнмянь бросился обратно, чтобы подхватить свою супругу, запечатлеть сухие от потрескавшихся губ поцелуи на ее бледных щеках. Зажмурившись, он прижался лбом к скульптурным скулам, уловил носом тонкий аромат: он так много пропустил в их совместной жизни. Им так мало осталось.       – Муж, – хрипло выдохнула Цзыюань, впиваясь тонкими пальцами в его спину, – позаботься обо мне.       Цзян Фэнмянь задохнулся, поднял голову, чтобы встретить пылкий взгляд единственного пурпурного глаза:       – Моя возлюбленная супруга ранена, – напомнил тихо.       – От того менее желанна?!       Цзыюань закаменела в его руках, и Цзян Фэнмянь почувствовал отчаяние.       – Нет, – выдохнул он иступлено. – Нет! – двинулся чуть выше, нашел до сих поря мягкие губы, обхватил руками стройную талию, надеясь не причинить больше боли...       ... Она позволила наполнить себя семенем, чего не делала невыразимо долго, и не бросилась смывать с себя следы их близости – свернулась клубком, положив голову ему на плечо.       – А-Юань? – неуверенно, боясь спугнуть, обратился Цзян Фэнмянь к супруге.       – Т-с-с. Подожди, – глухо пробормотала Цзыюань. – Нужно, чтобы это был мальчик, настоящий мужчина – глава клана.       – Но у нас есть наследник. Наш А-Чэн.       Его сын. Такой же резкий и сильный, как мать. Настоящий лидер, идущий вперед, вопреки любым преградам, – истинное воплощение девиза Юньмэн Цзян, у которого был лишь один недостаток...       – А-Чэн – наша гордость, – согласилась Цзыюань. – Но я не желаю ему участи горше, чем была у нас.       – Горе обратилось сладостью, – напомнил Цзян Фэнмянь, крепче сжимая тонкое желанное тело в объятиях.       – Знаю. Но ты веришь, что и у них будет так?       – Я отправлю Вэй Усяня в Гусу, когда все закончится. Второй молодой господин Лань, кажется, заинтересован. А А-Чэн знает долг...       – Раньше я была бы с тобой согласна, муж мой, я бы первая об этом просила.       – Что изменилось?       Цзыюань завозиалась в его руках, повернулась и взглянула твердо в глаза:       – Они – одно. Неделимое. И разлучить их – значит убить.       Цзян Фэнмянь хотел бы возразить: они не Лани – все могут друг без друга, и А-Чэн воспитан с принятием своего долга и обязанностей, но... Случись, что с Юй Цзыюань, сам Фэнмянь без раздумий последовал бы за ней. Потому, какое он имел право требовать от сына иного?       – Значит, будем молить о жизни, – хрипло произнес он, огладил плоский живот супруги и накрыл ее губы своими.