Arche

Утро и мы играем В нашей игре нет правил Ссадины и укусы Больно — не значит грустно Помню твои глаза Точно такого цвета Жаль, что уже не лето Я бы тебе сказал… Дальше бежать Изо всей дурной силы И вырастут крылья Дальше лететь За малиновым солнцем Пока не вернется ночь

      — Маленький ребёнок спит, а я тоже хочу спать, — Сириус остановился как раз вовремя, чтобы не врезаться лбом в закрытую дверь детской, развернулся и пошёл к окну размеренными шагами. — Не его вина вообще, что режется… зубов… пять?..       Сириус расхаживал туда-сюда, укачивая маленького Гарри на руках. В окно светили месяц и звезды, занавески колыхались от слабого ветерка. Колыбельная была спета уже трижды, и новые слова Сириус напевал, как чувствовал, накладывая на мотив песенки про волчка.       Со стороны двери раздался приглушенный смешок. Ремус, сонный, но очень радостный, зашел в комнату, прикрыв за собой дверь. Под его ногой тихо скрипнула половица, Сириус едва не зашипел.       — Бродяга, милый, моя очередь теперь, — попытался продолжить мотив Ремус, но Сириус лишь прижал к себе спящего ребёнка, поправляя ему соску.       — Ничего подобного — прошло всего лишь полчаса.       — Час прошёл уже давно, давай Гарри и иди спать.       — Ты поешь не в рифму ведь… и укусит за бочок…       — А, это опять волчок?       — Нет, это ты волчок…       Гарри слегка заерзал, и Сириус переложил его в руках, с восторгом глядя, как маленькие ручки цепляются за футболку. Ремус подошел ближе, пораженный хрупкостью зрелища, и они встали вплотную, с любовью заглядывая друг другу в глаза, светясь от счастья. Они были самыми радостными людьми на Земле, потому что между ними крепко спал маленький Гарри, Джеймс и Лили спали в соседней комнате, а жизнь казалась простой и понятной…       …Сириус проснулся на рассвете, по окну тарабанил дождь, сон оборвался. Уже повзрослевший Гарри уткнулся носом ему куда-то под ребро и вцепился в футболку по-детски маленькой рукой с обгрызенными ногтями и тонкими пальцами. Сириус тепло улыбнулся, повернул мальчика в нормальное положение из позы скрючившейся креветки и подтянул его к себе, плотнее заворачивая в одеяло. Сохатик сквозь сон пробормотал что-то взволнованное, отчего Ремус с другой стороны кровати повернулся на бок, рукой пытаясь нащупать, куда делось то нечто, которое только недавно разложило поперёк его живота костлявые лодыжки. Сириус вновь провалился в сон, но ему больше ничего не снилось. Он проспал еще около часа, дождь не прекратился. Гарри перекочевал под руку к Ремусу и лежал головой у него на плече, держа ладонь Сириуса, будто пытаясь удостовериться, что тот все еще рядом.       Блэк осторожно высвободил руку из слабой детской хватки, сел и потянулся, широко зевая. Посмотрел на спящих в обнимку Гарри и Ремуса. Насколько же Лунатик красив в этой своей родительской взрослости: даже когда он спит без задних ног, истощённый полнолунием, он все еще заботится о ребенке. А еще, насколько же Гарри хрупкий для своего возраста. И ведь он был подростком — по идее, в том возрасте, когда скачки роста уже должны были начаться. Сириус видел его рядом с друзьями в школе, и Гарри был самым низким, уступая только Гермионе — и то, она точно вытянется за лето. Он спокойно мог поместиться у Ремуса под рукой или у Сириуса на коленях, завёрнутый в одеяло; и, хотя никто не жаловался, это говорило о проблемах со здоровьем.       Сириус все равно слабо улыбнулся, убрав с лица Гарри кудряшку, чтобы та не щекотала его нос и не разбудила. Они справятся со всем этим. Он зашторил окна, решая, что всем сегодня стоит поспать подольше. Прокравшись в ванную, он включил свет и, встав перед зеркалом, решил посмотреть на ущерб после прошлой ночи.       Как он и ожидал, все его тело было вдоль и поперек исчерчено царапинами: мелкими и покрупнее, но не толще того, что мог бы сотворить нож. Особенно пострадал низ спины и бедра, щиколотки слегка саднило — там были самые глубокие раны. На щеке рядом с синяком расцвела небольшая царапина в подтеках крови, которую Сириус поспешил намазать заживляющей мазью. Царапина сразу пропала, синяк пожелтел.       Руки поверх татуировок были изранены, но ничего непоправимого. Самое страшное ожидало его на пояснице и ягодицах, где живого места не осталось. Если Сириус правильно понимал, то в животной форме это была задняя часть его бедер и, возможно, хвост. За что его несчастный пушистый хвост истрепал Волк — Сириус не понимал, но слегка обижался. Как ему теперь сидеть, черт возьми?!       Умывшись и залечив некоторые мелкие раны, Сириус ушел на кухню. В сковородку отправились бекон, несколько яиц, зелень и помидоры. Готовить ранним утром после тяжёлой ночи успокаивало нервы. В доме было тихо и темно, спокойно. Сириуса немного испугала тишина и он отыскал пластинку The Doors. Ему хотелось послушать Riders On The Storm, но даже она не могла заглушить громкие мысли.       У Сириуса есть дом с лужайкой и белым заборчиком, коллекция пластинок, муж, ребенок. (Вообще, у Сириуса все еще была довольно бредовая идея завести собаку, но Ремус настаивал на кошке, а что об этом думал Гарри они вообще пока не обсуждали, и Сириус готов был поклясться, что заведёт даже попугайчика, если тот захочет). Сириус много думал о том, насколько ему нужно это все и справится ли он со всем этим привалившим в одно мгновение счастьем. После всех бессонных ночей и дней, полных собственных бредовых идей и мыслей, у него всё было в порядке. Не том плане, что все было хорошо, но в его жизни был хоть какой-то паттерн нормальности, за который он мог уцепиться и разрешить оставшийся пиздец.       — Сириус? — оу, он не услышал, как Гарри спустился. Завернутый в какой-то свитер Ремуса и сонный, он теперь смотрел большими зелеными глазами. Любопытный, как любой другой ребенок. — Ты чего?       — Готовлю завтрак, — улыбнулся Сириус в ответ. — Я тебя не разбудил?       — Неа, — хотя мальчик сразу следом зевнул. — Ремус не хотел меня отпускать.       — Правда? — усмехнулся Сириус, накладывая согревающее заклинание на остывшую кружку с чаем и яичницу на столе. Гарри закивал, довольно улыбаясь. — Очаровательно.       Они завтракали в тишине, играла только поставленная Сириусом пластинка. Гарри привыкал есть медленнее, пытаясь подстроиться под ритм крестного, но все равно заканчивал первее.        — Ты ведь плоховато спишь, да? — с оттенком утверждения спросил Сириус, присаживаясь напротив Гарри с кружкой утреннего кофе. Он слегка поморщился, когда боль от исцарапанной задницы и бедер прострелила вдоль позвоночника, но попытался сдержался, чтобы не испугать ребенка. — Детка, мне правда нужно знать о таком.        — Так много ворочался ночью что ли? — усмехнулся Гарри, с сомнением смотря на явный дискомфорт Сириуса.        — Ты с рождения был беспокойным ребенком и не хотел спать. Но сейчас я не могу полночи держать тебя на руках. Даже если бы захотел. Да и мое пение ты слушать больше не захочешь… Но тебе плохо. И я хочу найти способ тебе помочь.       Гарри отвел взгляд, отпил немного своего чая, ему стало неловко. Хотя бы потому, что он бы хотел послушать, как Сириус поет… Он знал, что крестный не хочет его расстроить, но все эти вопросы все еще слегка выбивали его из колеи. Забота все еще не вошла в привычку.        — Да, — признался Гарри. Он отодвинул тарелку и поставил перед собой кружку, будто та могла его защитить. — У меня кошмары. Они были у меня всю жизнь, но в последнее время все стало хуже.        — Оу. Могу я спросить об этом? Что тебе снится? Что стало хуже?       Гарри пожал плечами и вздохнул. Сириус почти физически мог почувствовать, как у Сохатика пересохло в горле.        — Тебе не обязательно мне рассказывать. Но если тебе нужна помощь…        — Раньше мне снилось что-то стремное, но я не помнил, что именно. Теперь мне снится много конкретных всяких штук… Обычно, что меня забирают отсюда и возвращают обратно, туда, на Тисовую. И на меня громко кричат. Или бьют. Много всякого такого. Я понимаю головой, что никто не собирается меня забирать, когда по документам мое опекунство, типа, установлено, но мое тело как будто оно… оно пока не понимает. И заставляет меня бояться.       Он вновь отпил чай, как будто хотел заткнуть себя хоть чем-то. Сириус мог с точностью сказать, что Гарри не договорил, но это было его дело — открываться или нет. Он не собирался настаивать.       — Значит, начнем давать тебе зелье, чтобы ты спал без снов, хорошо? Оно кислое на вкус, но хорошо помогает.       — Ладно, — как-то безразлично ответил Гарри.       — И ты можешь приходить к нам с Лунатиком в любое время ночи, мы поможем тебе уснуть.       Сириус умолк, Гарри выглядел нервно.        — И, если что, напоминаю, что из этого дома тебя заберут только через наши с Ремусом трупы. Места безопасней для тебя во всем магическом мире не отыщешь.       На лице Гарри невольно появилась счастливая улыбка. Он поднял взгляд от своих рук на Сириуса и смешно поморщился, пытаясь спрятать свою радость. Блэк улыбнулся уголком губ в ответ и посмотрел на лестницу, услышав шаги Ремуса.        — Доброе утро, Луни, — воскликнул Сириус. Заспанный, уставший Ремус широко зевнул и потер глаза.        — Доброе. И тебе, Гарри. Я не сильно пинался ночью?        — Неа, — поспешил с ответом Гарри.        — Ты отдал эту роль детенышу, — усмехнулся Сириус и протянул свою кружку с кофе мужу. Гарри слегка покраснел. — С ног валишься?        — Нет, порядок. Как ты сам? — обеспокоенно спросил Ремус. Сириус махнул рукой, давая понять, что при ребенке не собирается об этом разговаривать.

***

      Иногда в моменты спокойствия в новом доме Ремус подзабывал, что он волшебник. То ли дело Сириус — для него магия с рождения, как воздух, и он магичит почти так же естественно, как щелкает пальцами, иногда совмещая. Но Рем рос в приемной семье, и магия появилась в его жизни только после укуса (так себе начало). Это не могло дать ему тот же опыт, что был у чистокровных сверстников.       И это стало одной из первых черт, которую он поделил с Гарри.       Они мыли посуду магловским способом — руками, губкой и мылом; они носили тяжёлые стопки книг в руках, забывая, что можно делать это с помощью палочки; им искренне нравилось посвящать себя рутинным занятиям руками вроде вязания или уборки. Сириусу чем-то подобным заниматься было банально скучно, но в магии ли тут дело или в его природной неусидчивости — не понятно.       — Гарри, волчонок, — Ремус вздохнул, покраснев. После полнолуния он чаще позволял себе вольность в виде прозвища, но ему всё ещё было непривычно такое от себя слышать. — Я же сказал, что помою.       — Можем помыть вместе, — Гарри отзеркалил смущенную улыбку, стоя с руками по локоть в мыльной пене.       — Это дело двух секунд, — усмехнулся Сириус, достав палочку. Две тарелки были выдернуты из раковины, но пространство кухни разрезал пронзительный вскрик:       — Эй!       Гарри на секунду нахмурился, выглядя обиженно и глядя на Сириуса с осуждением. У того внутри всё похолодело, тарелки осторожно опустились назад в воду. У Сохатика затряслась нижняя губа, стоило ему понять, что он, кажется, накричал на крестного.       — Тише-тише. Всё в порядке. Это я без спросу вмешался, — мягко сказал Сириус, поглаживая его по плечу. — И вообще. Моё родительское эго не настолько хрупкое, чтобы ты сломал его одним маленьким протестом. И научиться говорить «нет» весьма полезно.       Гарри судорожно вздохнул, его руки продолжили водить по гладкой поверхности тарелки губкой.       — Иди, Гарри, — вдруг сказал Лунатик. — Не очень приятно мыть посуду в плохом настроении, да?       — Ага, — мальчик усмехнулся, чувствуя спиной абсолютное непонимание Сириуса к ним двоим.       Гарри извинился и убежал к себе. Сириус посмотрел на Ремуса, удивленно моргая.        — Я что-то сделал не так?        — Да, — Ремус переложил очередную тарелку в сушку. — Мыть посуду — своего рода терапия, и, как на любую терапию, на это надо настроиться; ты сбил его настрой. Не переживай об этом — магловские причуды. Молчание.        — Как твои царапины? — едва слышно спросил Ремус, и они наконец-то переглянулись. Желто-зеленые глаза Лунатика смотрели внимательно и грустно.        — Ничего непоправимого.        — Ты должен будешь мне показать.        — Обещай не страдать от того, что увидишь на моей заднице — и я весь твой, — игриво подмигнул Сириус.       Ремус закатил глаза. Они не занимались сексом, и он точно знал, что это не намек. Просто Бродяга нервничал, а когда он нервничал — он шутил дурацкие шутки.        — Ненавижу обещать, — Ремус хитро сощурился. — Но на это я бы посмотрел.       У них оставалась неделя до дня рождения Гарри — оно было назначено на субботу, и Сириус начал подготовку к празднику заранее. Гарри ни о чем не знал, а на вопрос про подарки попросил не заморачиваться, с чем никто не был согласен. У Ремуса были какие-то пробы на работу, у Гарри — потребность в личном пространстве, а у Сириуса — шило в жопе (почти буквально).       В понедельник он решил проверить, насколько их задний дворик будет готов к небольшой вечеринке. Он распахнул настежь большие стеклянные двери, собрал упавшие с грушевого дерева фрукты и перебрал их в поисках тех, что могли быть съедобными. Самой большой его гордостью стало найденное заклинание для укорачивания травы. Хотя в будущем они с Ремусом планировали просто засеять газон клевером, чтобы у них всегда был приятный глазу мягкий зеленый ковер, но пока…        — Ох ты ж черт! — Сириус полностью выпал из своих мечт о красивом клеверовом газоне, когда чуть не наступил на ужа, притаившегося рядом с диваном. Змея громко зашипела и отпрянула. Видимо, заползла с улицы, когда он открыл двери. Сириус только вытащил палочку из кармана, чтобы поднять рептилию в воздух и вышвырнуть её обратно во двор, но тут по лестнице быстро сбежал Гарри и, переглянувшись с крестным, ринулся разговаривать со змеюкой. На змеином наречии.       Сириус стоял, открыв рот, пока Гарри, улыбаясь, болтал с длиннющим черным ужом. Тот позволил взять себя, доверительно обвился вокруг его руки; смотря на змею (и только на змею!), мальчик вынес её во двор, в самый дальний угол, к забору. Они болтали, пока Сириус медленно оседал в кресло, найдя его рукой на ощупь позади себя. Он чувствовал головокружение.       Его крестник, сын Лили и Джеймса, гриффиндорец, был, мать его (земля ей пухом), змееустом.        — Рем! — с надрывом позвал Сириус из последних сил, чувствуя, что перед глазами уже темнеет. Ремус с любопытством выглянул из кабинета, а очнулся Сириус уже от запаха нашатыря и легкого ветерка. Гарри обмахивал его журналом, а Ремус держал под носом ватку.        — Старость не в радость? — нервно усмехнулся Ремус.        — Ты змееуст? — севшим голосом спросил Сириус, глядя на Гарри. Тот зарделся, но неуверенно кивнул. Ремус округлил глаза. — Это… просто…        — Мы поняли, — Лунатик прикрыл его рот рукой. — Тебе нужно прилечь.       Сколько всего еще скрывалось в этом ребенке, о чем Сириус пока понятия не имел или не смог бы понять из-за своего происхождения? Чем больше он узнавал о Гарри, тем больше боялся, что они рано или поздно перестанут друг друга понимать окончательно. Он не разобрался, чем вызвано пристрастие к мытью посуды, он впервые узнал о том, что крестник был змееустом, иногда Гарри однозначно предпочитал не делиться с ним своими важными секретами, и у Сириуса появилась навязчивая идея, будто он уже опоздал все исправлять.        — Лунатик, — в темноте ночи спросил Сириус в тот день. Ремус полусонно угукнул. — Гарри ведь первые одиннадцать лет жил, уверенный, что он — магл, верно?        — Ага, — Рем широко зевнул и повернулся к мужу лицом.        — Значит, он любит магловские штуки, — с грустью подметил Сириус. — Мне так жаль, что Лили здесь нет. Она могла бы помочь с этой частью его детства… Я его не понимаю. Кажется, во многом. И я не вижу, чтобы он открывался тебе.        — Может, ему не нужна помощь? — предположил Ремус. Сириус засопел. — Почему ты думаешь, что нужна?        — Он моет посуду, он много читает, — начал загибать пальцы Сириус. — Он с восторгом смотрит, когда я ставлю пластинки, но сам никогда не ставит. А когда я спрашиваю его, он отвечает, что ему все равно. Но я же вижу, что ему не все равно. Квин нравится ему заметно больше, чем Боуи. Ребенок Джеймса, яблочко от яблоньки…       Наблюдательность Сириуса была на пике активности после освобождения. Он замечал буквально всё, пока Ремус просто существовал спокойно и радовался, что у него более-менее наладилась жизнь. Бродяга стал беспокойным, спал плохо, много курил (пока никто не видел, разумеется) и анализировал все, что происходило вокруг, будто бы в попытках предостеречь семью от мнимой угрозы. Ремус видел, что у него развивалась паранойя, но пока не мог понять, насколько все серьезно.        — Ему нравится магический мир и всё такое. Ему нравятся истории про Джеймса и Лили. Но я же вижу, что ему чего-то не хватает. Я не могу понять, чего.       Они молчали несколько минут, и Сириус даже подумал, что Ремус заснул, но тот просто думал:        — Знаешь, кажется, я могу понять, — вкрадчиво начал он. — Он не знает, как должно выглядеть детство волшебника: про игрушечные метлы, про игры, а еще в его картине детства нет походов в Косую аллею и кучи странных вкусов мороженого. Но он отлично знает, как выглядит магловское детство.        — Как? — пытливо спросил Сириус, подбираясь ближе к Лунатику, хватая его за руку и нетерпеливо играясь с его пальцами, сгибая их и разгибая.        — Ну, — попытался припомнить Ремус. — Хм. Обычно это какая-то домашняя еда, которую умеют готовить только твои родители и никто больше, ей даже не обязательно быть замороченной, просто с ней должны быть связаны хорошие воспоминания. Прогулки на детской площадке; игры в прятки, в догонялки; поездки на море, замки из песка, ракушки. Еще дети катаются на велосипедах…        — Те странные штуки, на которых дети катаются по нашему району? Они как недо-байки.        — Ты не можешь подарить Гарри байк, уж точно не в этом году — мы обещали Лили, что не посадим его на байк до двадцати одного.        — Блин. Точно.        —… играют с мячом, что еще… Не знаю, я не помню, что я делал до одиннадцати лет, если честно. Меня водили в магазин и разрешали выбрать любое мороженое на ужин — тоже было весело.        — Это все, ну, действительно весело, да? Ему должно понравиться?        — Когда у тебя нет настоящего волшебства — ты видишь его в мелких радостях. Есть какие-то традиции, которые делают детство волшебным для каждого из нас, вне зависимости от крови. Думаю, для ребенка-магла коньки для хоккея будут таким же классным подарком, как для игрока в квиддич — новая метла, дети не так уж сильно отличаются друг от друга в этом плане.       Тишина ночи не звенела и не давила, а укрывала их мягким одеялом. Сириус чувствовал, как его глаза закрывались.        — Я боюсь, не поздно ли ему дарить всё это. Детство. В четырнадцать уже становишься полноценным подростком — он не запротестует?..        — Никогда не поздно, Сохатик не откажется, — с уверенностью сказал Ремус, крепко сжимая ладонь мужа. — Можем создать какую-нибудь традицию. Можем рассказать ему что-то новое, научить его чему-то интересному или показать что-то, что он никогда не видел. Ему обязательно понравится.        — Ты такой умный, — обреченно вздохнул Сириус. Ремус тихо рассмеялся.        — Спи давай; и не забудь об этом всем с утра.       Сириус, будучи, разумеется, воплощением слова «тактичность», спросил утром за завтраком Ремуса про велосипеды. Тот почти закатил глаза, но в целом сделал вид, что рассказывает ему об этом впервые. У Гарри глаза загорелись интересом.        — У Дадли был велик. Гоночный. Не знаю, правда, зачем он ему — он все равно не катался.        — А ты?       Гарри опустил взгляд в стол, слегка смущаясь.        — Я не умею.       За столом воцарилась тишина. Ремус даже перестал звенеть ложкой, размешивая сахар в кофе.        — Что? — Сириус невинно приподнял одну бровь.        — Не умею кататься на велосипеде.        — Хочешь сказать, что отлично держишься на метле, но никогда не пробовал кататься на велике? — ещё более удивленно спросил Ремус.        — Я, между прочим, тоже не пробовал! — воскликнул Сириус, чувствуя себя обделенным вниманием. Лунатик от него отмахнулся.        — Не то, чтобы меня было, кому учить, — пожал плечами Гарри.       Ремус нахмурился.        — Хочешь научиться?       Гарри поднял взгляд и быстро закивал. Он знал, что обычно отцы учили детей кататься на великах, и это происходило весело и выглядело забавно, оставляя вместе со шрамами на коленках еще и приятные воспоминания.       Ремус запнулся на полуслове, зная, что может немного перегнет сейчас, но решил, что Сохатик всегда может отказаться:        — Хочешь, я научу тебя кататься на велосипеде? — с надеждой спросил Ремус, и Гарри вдруг закивал еще настойчивее.        — Очень! Так вопрос с подарком был решён. Ремус потом долго ходил в приподнятом настроении.       Они с Гарри успели сходить за клубникой и заглянуть за мороженым, что ему сильно понравилось. Они вместе приготовили ужин, Сириус даже ушел, дав Гарри вымыть хотя бы сковородку. Он поставил золотое собрание песен Квин и выкрутил звук так, чтобы было слышно на кухне. Он почитал, потом они какое-то время читали вместе и именно так и провели вторник.       Ремус вернулся поздно с очередного собеседования и помотал головой на молчаливый вопрос мужа. Сириус крепко обнял его, вся семья пошла пить какао. В целом — ничего особенного.       Сириус и Ремус почти не разговаривали о том, что произошло в полнолуние, а если и разговаривали — то все не о том, все о физическом и поверхностно. Лунатик беспокоился и запирался в кабинете, читал, но боялся подойти ближе и спросить прямо. Как и раньше — старался избежать всякого столкновения. Гарри будто бы не замечал, но на самом деле тревожился. Обстановка чутка накалилась.        — Лунс, со мной все в порядке. Я знал, что так будет.       Ремус посмотрел на Сириуса большими удивленными глазами, будто ничего не понял. Это был вечер среды. Сириус, в это время вытиравший вымытую кружку полотенцем (ему хотелось попробовать), даже не посмотрел на него в ответ и продолжил говорить:        — Я же тебя знаю. Ты себя молча будешь жрать и думать, что так тебе и надо. Я не согласен.        — Я тебе весь зад искромсал, — вдруг сорвался и проскулил Ремус. — Ты хоть понимаешь, что раны от оборотня заживают втрое дольше обычных, что их нельзя исцелить магией? И шрамы…        — Хуй с ними. С шрамами.        — Даже если и так, это я натворил, не надо меня жалеть.        — Я не жалею! — взорвался вдруг Сириус, без всякой аккуратности впечатывая многострадальную посуду в стол. — Я просто говорю правду! Не вижу я тебя в этом виноватым. Мне тебя не жалко, ты не... Ты не жалкий в моих глазах, понимаешь? Ты сильный. Ты пытаешься справиться со всем этим. Ты не можешь взять и выкинуть в окно тринадцать лет боли без последствий для себя. Даже если делаешь вид, что можешь — я же не тупой! Я же вижу. А Волк это чувствует лучше нас всех вместе взятых. И ты в этом не виноват. Не ты заключил меня под стражу без суда и следствия. Не ты заставил тринадцать лет гнить в тюрьме.       Ремус посмотрел на него умоляюще: «Ну не вскрывай ты эту рану, не трогай корочку, хотя бы не сейчас, не на кухне и не после спокойного ужина…» Пыл Сириуса чуть приутих, но выглядел он так злобно, будто Ремус считал его не пострадавшим от собственных рук лап, а безнадежно искалеченным бедолагой.        — Лунатик. Любовь моя. Tesoro mio, — Рем вздрогнул, будто у него подкосились коленки. Сириус смягчил голос. — Я тебе поклясться готов. На мизинчиках. Что я не в обиде. И что двойных чувств насчет тебя у меня нет. У тебя есть полное право злиться на меня и на обстоятельства столько, сколько будет нужно. Я тебя очень люблю! А эти сложности — путь домой для нас двоих. Через тернии к звездам, все дела?..       Взгляд Ремуса стал совершенно отсутствующим, будто его унесло в соседнюю вселенную. Сириус пощелкал пальцами перед его глазами, вызывая маленькие искорки в воздухе. Ремус-таки посмотрел на него.        — Услышал меня, mio caro?       Лунатик покраснел щеками от удовольствия, но для вида нахмурился и отвернулся. Сириус надеялся, что он об этом хорошенько подумает и больше не будет строить виноватую морду каждый раз, когда они оказываются в одной комнате.        — Я тебя тоже люблю, — едва слышно сказал Ремус, явно себя преодолевая. Итальянский из уст Сириуса действовал на него безотказно. — И я не злюсь на тебя, я правда не чувствую злости; может, обиду, но я не злюсь.        — Я тебе верю. И все в порядке, ладно? Постарайся не винить себя ни за что из этого.       Той ночью они спали в обнимку, дома было тихо, а тучи наконец рассосались. Утро встретило теплыми лучами на покрывале. На траве блестела роса, когда Сириус босыми ногами ступил за порог. Почему-то ему нравилось вставать раньше всех, хотя раньше это была привычка Лунатика. Весь их маленький мир был на час-полтора в его распоряжении, и это время он потратил на отправку приглашений друзьям Гарри, согласовывание времени с родителями и прочие приготовления. Ремус посоветовал не закатывать огромную вечеринку, чтобы не перегружать ребенка — Сириус, в кой-то веки проявив уважение к чужим желаниям, решил, что это будет вечеринка на троих.       Когда Сириус зашёл пожелать Гарри спокойной ночи вечером в четверг, тот лежал на спине, прикрывая ладонью лицо, как будто ему было больно. Обеспокоенный, Сириус решил не уходить.       — Что такое? Что болит? — спросил он, присаживаясь на кровать рядом и щупая лоб Гарри.       — Коленки, — вдруг выдал мальчик, морща нос, точь-в-точь как Джеймс, когда ему было больно.       — Коленки? — изумился Сириус. — Ты не падал в последнее время? Может, какая-то сверхнагрузка?..       — Не-а, — помотал головой Гарри. — Ничего такого. Но они ноют.       — Ты не против, если я наложу диагностическое заклинание?       — Давай.       Заклинание показало целое ничего. Сириус всё ещё был в замешательстве. Ладно, если бы его собственные коленки заболели — он бы посетовал на старость и промозглый Азкабан, и пошёл жить дальше. Но боль в коленках у подростка была в новинку. У ситуации было очевидное решение…       — Подожди минутку, я позову Ремуса.       Вскоре на кровати сидели уже трое. Лунатик упорно прощупывал колени Гарри, но ничего не находил, и боль от его прикосновений не усиливалась, а успокаивалась.       — Как думаешь, стоит показываться целителю? Это не может быть звоночком чего-то плохого?       — Я не уверен, — нахмурившись, сказал Ремус, и укрыл ноги Гарри пледом. — Постой, а какие зелья мы даем ему сейчас?       — Иммунитетное. И что-то для лучшего усвоения пищи. Или что-то похожее.       Ремус стукнул себя по лбу, будто разгадка была все это время у них прямо под носом. Он добро улыбнулся Гарри и взъерошил его волосы.       — Эта боль значит, что ты растёшь, — объяснил Лунатик. — Зелья заставляют твой организм лучше усваивать все, что нужно тебе для роста, и в очень скоростном режиме. Растёшь ты из-за этого быстрее обычного, поэтому это слегка чувствуется — и это неприятно. Во время полнолуния со мной происходит что-то похожее, только в разы быстрее, поэтому для меня это очень-очень больно.        — Это реально больно, — пожаловался Сохатик, хотя ему было стыдно. Прямо перед ним сидел оборотень, который испытывал боль сильнее и намного чаще, и почти никогда никому не жаловался. Самому Гарри уже приходилось отращивать кости обратно на втором году, но из-за того, что он спал большую часть времени, он не чувствовал все так уж остро.       — Знаю, мне жаль, но обезболивающее здесь не поможет — надо просто перетерпеть.       — Хей, хочешь я посижу с тобой? — предложил Сириус. — Попробую вылечить твои дурацкие быстро растущие коленки?       — Ты уверен? — Гарри переспросил, но в глубине души он очень хотел, чтобы Сириус остался. Ремус был из тех, кто ложился рано и просыпался поздно, но Сириус правда мог бы.       — Конечно, детка.       Ремус пожелал им спокойной ночи и оставил одних. Сириус выключил весь свет, не оставил даже ночник, подтянул Гарри поближе и положил его ноги себе на колени. Гарри всё ещё лежал лицом в потолок. У них было много времени, но Сириус не знал с чего начать разговор, чтобы заболтать Сохатика и поговорить с ним о чем-то действительно важном.       — Не проходит? — спустя пару минут спросил Сириус. Гарри недовольно угукнул.       Сириус погладил его колени и надавил снизу, как делал это Лунатик. Сохатик тут же выпустил тот вдох, который он неосознанно сдерживал.        — Прямо так больно?..        — Ты злишься на меня? Сириус не ожидал такой резкой смены темы. Он не мог взглянуть Гарри в глаза — было совсем темно, но он замер на секунду, а это было достаточно красноречиво. Почему все в этом доме думают, что он злится?..        — За что мне на тебя злиться?        — За то, что я, ну… — Гарри пригладил одеяло вокруг себя. — Змееуст, например. Ты упал в обморок.       Сириус рассмеялся от души. Ситуация по его мнению была забавной, он никогда не ожидал такой слабости от себя — возраст и здоровье брали свое. Но, оказывается, Сохатика это беспокоило.        — Почему я должен злиться на тебя за это? Это редкий дар. Просто не каждый день выясняется, что твой крестник умеет говорить с садовыми ужами.       На улице стрекотали сверчки и прохладный ночной ветер колыхал занавески, обшитые звездами. Гарри куксился.        — Ты сам понимаешь, почему я думаю, что должен.       Дурацкий разговор, особенно потому, что Сириус действительно не понимал. Ну, да, Слизерин говорил на парслтанге. И?.. И что?        — Меня травили за это в прошлом году, — вдруг сказал Гарри и повернулся на бок. — Говорили, что это я атакую… всех.        — Серьезно?! — встрепенулся Блэк. — Травили? Прямо…        — Да, по-настоящему, — Гарри шмыгнул носом, но он не плакал. — Так себе был год.        — Я не знал, — Сириус растер его лодыжки, сочувственно вздыхая. — Кто-нибудь что-нибудь сделал по этому поводу?        — Неа, — пожал плечами Сохатик. — Даже Дамблдор. И прошлый учитель ЗОТИ делал все сильно хуже, вот его действительно пришибить хотелось.       Сириус хмыкнул. Он наслушался достаточно пересказов Ремуса о том, насколько зашуганными были дети после двух предыдущих учителей ЗОТИ.        — Мне очень очень жаль, детка, — честно сказал Сириус. — Это по-дурацки. Не так безумно, как превосходство по крови, но это тоже что-то абсолютно… — он чуть не сказал «уебанское», потому что так об этом и думал, но сдержался. — Неприемлимое. Уж точно такого не должно быть среди волшебников. Не среди детей. Ладно, дети, но почему никто из взрослых не помог? Это по-дурацки.       Гарри уставился на него привыкшими к темноте зрачками. Они были большими, черными в ночи, а у Сириуса — как две серые луны.        — Передо мной редко извиняются.        — Это тоже по-дурацки. Ты заслужил вообще-то.       Сириус сидел там, с руками на острых детских коленках, с глазами, полными лунного и звездного света из окна над ним, и тихо разговаривал с Гарри, у которого слова лились единым потоком. Он давно ни с кем по-честному не разговаривал. Они иногда могли далеко заходить с Гермионой после уроков, или с Роном поздней ночью, но ничто и никогда не успокаивало детский разум так, как взрослый, на которого можно положиться.       Первым таким взрослым пытался стать Дамблдор (но не стал), вторым стал Ремус (и преуспел (и слава богу!)), а теперь появился Сириус. Кто-то вроде отца, но с юношеской легкостью во взглядах на жизнь, как у старшего брата; с прекрасным мужем, который любит Гарри, но никогда не давит на него обязанностями быть самой обычной семьей, где все обязательно называют друг друга по ролям: па, папа, сын, — зато у них были свои роли, которые они выбрали сами. Лунатик. Бродяга. Сохатик. Гарри был благодарен за то, что Сириус их собрал под одной крышей.        — Можешь рассказать мне что-нибудь про друзей во время учебы?        — Конечно. Эм, у нас была очень классная подруга, Мэри. Красивейшая девушка, моя первая школьная любовь…        — Воу! — воскликнул Гарри вдруг. — Я… думал ты, ну, по парням…        — Нет, это Лунатик гей, — отмахнулся Сириус просто. Для него квир-терминология уже не чувствовалась такой запретной. — Я би.        — Би-би, — в пустоту сказал Гарри, рукой делая жест, будто он нажимает на гудок в машине. Сириус рассмеялся. — А что это?..        — Когда тебе нравятся и девушки, и парни. Или больше двух.        — Ага, — это звучало уже более уверенно.        — Ну так вот. Мэри. Невероятная…        — А она, ну?.. — Гарри поерзал, потому что из любопытства перебил снова. — Она еще жива?        — Да. Но, — Сириус длинно выдохнул. У него самого эта рана была слишком свежей. О ней было страшно говорить. — Она направила на себя обливиэйт. И она никого из нас не помнит.       Сириус прикусил язык, чтобы не рассказать о том, что Мэри была крестной Гарри — это все уже было для него тяжелым. Сириусу всегда было болезненно рассказывать о судьбе своей первой любви. Мэри была чертовски прекрасной, харизматичной, умной, она во многом помогла Сириусу. Они были крестными родителями Гарри. И хотя Сириус был очень рад делить родительские обязанности с Ремусом, у Сохатика все это время мог быть хоть кто-то хороший в качестве законного опекуна, кто связал бы его еще и с Лунатиком и подарил нормальное детство… Сейчас Сириус впервые задумался, что ему кажется странным решение Мэри. У нее была причина оставаться в сознании ради Гарри.        — Мне очень жаль.        — Главное, что у нее все сейчас в порядке, — вздохнул Сириус. — Лунатик в этом удостоверился. Мэри всегда была умницей, так что мы за нее не переживаем, — естественно, он соврал. Они переживали время от времени. — Ну так вот. Мэри была первой красоткой в школе. Хотя, вся компания Лили была… Она очень классно одевалась. И однажды это не понравилось кому-то из учителей. Уже не помню, кому. Она пришла в гостиную, рыдая. Измазала мне белую рубашку тушью и сказала, что ее отчитали по поводу длины юбки. Твоя мама, — важно заявил Сириус. — Одолжила мне свою.       Гарри начал смеяться, уже понимая, что будет дальше.        — И я надел её на следующий день. И знаешь, что? Сохатый выпросил ту самую юбку у Мэри. И Ремус, вроде бы, попросил у Лили юбку в пол — а та ему никогда не отказывала.        — Ого! — хихикнул Сохатик. — И как вам юбки?        — Прекрасно, у меня до сих пор есть несколько юбок, но длинных. Короткие мне не очень нравятся.        — Правда? — он сел, почти подскочив. Сириус по-собачьи рассмеялся.        — Да, детка. Они где-то в шкафу. Думаю, я найду их завтра, я о них просто забыл.        — Вау, это все звучит так круто. Вы были крутыми.        — Да-а-а, — довольно протянул Блэк. Если крестник называет его крутым, то одна из целей жизни достигнута. — Мы были. И мы до сих пор крутые.        — Это так здорово, — вздохнул Гарри. — У вас была такая классная дружба. У меня все сложнее.        — М?       Он рассказал, что его друзья не всегда хорошо общаются друг с другом, что он сам не всегда хороший друг, пусть и старается — он никогда в жизни до этого ни с кем не дружил, как он мог знать, что такое дружба?.. Сириус слушал с терпением и тянущей тоской под ребрами. Он неосознанно продолжал гладить Гарри по коленкам, но смотрел теперь в окно над кроватью — оно было сделано в крыше на случай, если вдруг захотелось бы позаниматься астрономией. Сириуса ночное небо успокаивало — он знал все созвездия и легко ориентировался по звездам. Нашел созвездие Льва и Регул, чтобы на душе стало чуть менее одиноко.       Гарри рассказал ему обо всех своих волнениях по поводу друзей. Сириус выдержал небольшую паузу на случай, если тот припомнит еще что-то, но когда молчание затянулось, он ответил:        — Эй, не все так просто. У нас были ужасные склоки. И я тоже не очень хороший друг, так-то. И я не очень хороший брат. У нас есть один… случай. В общем, я почти уверен, что Ремус не простит меня за него никогда. А если он уже простил, то я себя не прощу.       В этот момент Сириус немного постыдился. Ведь у Ремуса тоже были такие страхи — никогда не быть прощеным, пусть даже и в глубине душе и исключительно самим собой. Не найти покоя. Быть плохим. И Бродяга всегда злился на Лунатика, хотя сам недалеко от него ушел.        — Додружились, — едва прошептал он. Но, повернувшись к Гарри, голос смягчил: — Ничего страшного. Все пытаются учиться дружить, вот и выходит, как выходит. Вы споетесь. Вы уже неплохо спелись, иначе не были бы вместе. Не торопи себя. Главное, что ты следишь за собой, за своим поведением. Не все подростки могут таким похвастаться.       «Ну, уж точно не я…» — решил про себя Сириус. Дружба Гарри с Гермионой и Роном казалась ему чуть ли не самой идеальной дружбой между детьми, которую он видел.        — Ты молодец, и я тобой горжусь. Ты хороший друг, честно. Иногда тебе будет казаться, что это не так. Не грызи себя за это, научись вовремя извиняться. И самоконтролю. И преданности, но сомневаюсь, что ей тебя нужно учить. Остальное приложится. Продолжай в том же духе.       Они помолчали еще немного, но в воздухе висело напряжение от недосказанного вопроса.        — Бродяга?        — Да, Сохатик?       Гарри приумолк, как будто засомневался. Но они тут обменивались искренностями, и никто никого пока не осудил.        — Как ты пришел к тому… какой ты?        — Это такой абстрактный вопрос, может, уточнишь?       Ох уж это тяжкое детское сопение, под которое в голове крутятся шестеренки…        — Ты классный. Ты очень смелый. Ты говоришь о себе и о Ремусе без всякого страха. Ты надел юбку в качестве протеста просто потому, что обидели твою подругу — а потом она тебе так понравилось, что ты начал ее носить просто так, хотя на тебя наверняка смотрели странно. И, знаешь, я никогда не видел парней в юбках. У тебя классные серьги…       Сириус готов был поклясться, что чувствовал каждой клеткой тела, как Гарри покраснел. Наверное, потому что у самого Блэка внутри разгорался огонь гордости и, что это? Неужели, он смущался?        — Ты не думаешь, что о тебе говорят — только на близких обращаешь внимание, ты классный. Это вообще реально?.. Я… я могу быть похожим на тебя?        — Ответь-ка быстренько: у тебя болят коленки?       Гарри напрягся, будто его осторожно выгнали с территории, где ему быть не положено. Он подергал ногами и сказал:        — В норме.       Сириус завалился на спину и притянул Гарри к себе под руку — тот радостно засмеялся, сразу поняв, что Бродяга игрался. Крепко обнял его и положил им двоим по подушке под окно в потолке.        — Похожим на меня? — хмыкнул Сириус, одной рукой обнимая крестника. — Краткий ответ: конечно, можно. Но, наверное, не нужно. Смотри на всех вокруг: на Лунатика, на своих друзей, на то, что рядом с тобой и что понравится тебе первому. Не ограничивай себя никакими рамками. И я имею в виду, вообще никакими.       — Типа, «Если ты носишь юбку — ты девчонка»?       — Да. А если ты девчонка — что плохого в том, чтобы быть девчонкой. Попробуй ломать рамки — может, тебе понравится. Есть что-то, что нравится тебе, но о чем я не знаю?        — Мне нравится «Нирвана», — на одном дыхании выпалил Гарри. — И у нас нет ни одной их пластинки.        — «Нирвана»? Что-то новенькое?        — Это очень классная группа. Они совсем молодые. Они играют громко и чувственно, и… наверное, это надо просто слышать, чтобы понимать, о чем я.        — Запомнил. Еще?        — Мне нравятся конверсы.        — Лунатик тоже обожает конверсы.        — Мне нравятся ваши стили. Обоих.        — Спасибо, мы стараемся. Рем иногда себя стесняется. Он несильно изменился курса с пятого, он всегда был… Мягким. Но и диким тоже. Ему кажется, что он выглядит слишком опасно для незнакомцев и излишне мягким для близких. Но на самом деле он настоящий панк! Видел бы ты его на четвертом курсе… У него голова была выбрита, как у скинхеда. Я не удивлен, что у тебя от него что-то появляется. Лунатик просто-напросто крутой.       Гарри рассмеялся. Сириус был в такой любви с Ремусом!       Они долго болтали о том, что им нравится и не нравится, Сириус старался молчать и ловил каждую мелочь, которую слышал — ему это было важно. Да, он действительно плохо знал Сохатика — отчасти потому, что не был знаком с культурой последнего десятилетия, отчасти потому, что его не было рядом. После долгого разговора Гарри свернулся под его рукой калачиком и заснул, а Сириус и сам не заметил, как задремал тоже, обнимая его. Пора было перестать кочевать из кровати в кровать каждую ночь, но Бродяга просто не мог отказать любимому ребенку во внимании. Тем более, ему нужно было возместить несправедливо отнятые тринадцать лет.       Но уже на следующее утро Сириуса рядом не оказалось. Гарри быстро привел себя в порядок и спустился на кухню, где его поджидал счастливо улыбающийся крестный.        — Вот! — победоносно воскликнул он и выложил на стол несколько фотографий. — Я решил, что ты должен видеть это!       Там Сириус и Ремус стояли рядом. Сириус обнимал смущенного Ремуса за талию, а тот закрыл лицо руками, только уши горели ярко-красным. Бродяга выставил одну ногу, во всей красе показывая ярко-красную в черную клеточку юбку выше колена, а Лунатик рядом стоял в темно-зеленой длинной плиссированной юбке и в большом красивом свитере с узором. Гарри не мог насмотреться на их счастливые улыбки уже на следующем фото, на проколотую губу Сириуса и юного, сильного Ремуса. Они выглядели идеальной парой, уникальной в резкости своего высказывания и нежной в любви друг к другу.       Зато на последнем фото на стуле перед всеми стоял Джеймс в юбке, похожей на ту, что надел Сириус, и что-то говорил, активно жестикулируя. Он выглядел очень классно — Гарри смотрел с открытым ртом на жесты отца, на резкий взмах рукой и то, как он не стесняясь покрутил бедрами перед всеми, явно привлекая к себе внимание. Ему это понравилось. Он бы хотел выглядеть так же.        — Надеюсь, мы будем для тебе примером для подражания, — пробормотал Ремус. — В плане смелости: ищи себя, волчонок, — а мы будем рядом, помнишь?       И у Гарри внутри что-то рухнуло. Ему впервые захотелось попросить кое о чем…