Вспышки

Лиам Солсбери сходит с ума три года девять месяцев две недели и одиннадцать дней. Доход от его антикварной лавки растет наравне с безумием: с каждым полученным фунтом реальность происходящего кажется Лиаму все более призрачной. Поначалу он все связывает с трагической кончиной отца — первые дни после гибели последнего кошмары с мертвецом в петле будят Лиама посреди ночи, заставляя судорожно искать снотворное на прикроватном столике и еще около получаса всматриваться в темноту, пытаясь унять липкое чувство ужаса, перемешанное с виной напополам. Но постепенно призрак отца исчезает, уступая место поначалу нечетким видениям о забытом богом городе, что не отыщешь ни на одной карте мира, а после вполне связному сюжету существования в Тотспеле с его петляющими улицами и вечно серым небом. Явь мешается с вымыслом, и дни в антикварной лавке подергиваются дымкой, становятся бледными и невыразительными, тогда как будни в заколдованном городе без начала и конца обретают четкость, вытесняя реальное настоящее. Лиам считает часы до заката, спешит поскорее захлопнуть бухгалтерские книги, запереть лавку, разобрать накопившиеся картины и отправиться домой. В комнатах так тихо, что слышен шелест летящих листьев за окном. Лиам ложится на кушетку, закрывает глаза, и погружается не то в грезы, не то в иллюзию жизни. Там, в Тотспеле, в старинном, пусть и порядком обветшавшем уже особняке горит свет, скрипят лестницы, там в гостиной шипит чайник, звякают блюдца, и Лилит хмурит брови, накрывая на стол. Она снится ему каждый день, понемногу вытесняя все остальные образы, проникает в реальность, привычно вставая за плечом в лавке, листает гроссбух вместо с Лиамом и разглядывает антикварные редкости, наклонив голову. Однажды он замечает поразительное сходство между девушкой из грез и незнакомкой с портрета, той самой заточенной, что косвенно погубила его отца. Лиам долго стоит перед картиной, а после убирает ее в шкаф — на всякий случай. Он ни с кем не говорит о своих видениях, да и о чем говорить? История о несуществующем мире, где он почему-то пытается написать шедевр и мучается, не в силах изобразить даже цветок, звучит безумно, история о любви к несуществующей девушке кажется еще большим бредом сумасшедшего чем первая. И все идет своим чередом. Время подстраивается под ход старых часов из гостиной, минуты неспешно текут одна за другой. Лиам живет в ожидании, но попроси его кто сформулировать в ожидании чего именно, он затруднился бы с ответом. Наступает пора выставок, и он всматривается в лицах на портретах. Когда-то давно Лиам услышал, что горе — это картины, которые каждый вынужден носить в себе. Его персональному горю, обретшему воплощение на холсте, он отведет центральную экспозицию на предстоящей выставке. Заточенная грустно смотрит на него со стены. *** Роберт Штицхен — капитан своей собственной судьбы. Точный расчет, выверенная тактика, здоровый цинизм — вот его постоянные помощники. Роб не мучается бессонницей, не замаливает грехи, не любит серую мораль, и не приемлет сослагательного наклонения. Всевозможные «может быть» исчезают в тот день, когда вернувшись домой он обнаруживает труп собственной матери, и клянется отомстить. Он не делится ни с кем своим отчаянием, заглушая его сигаретами и бесконечными погонями в поисках справедливости. Его жизнь — идеально упорядоченная система с точно отмеренным количеством никотина в качестве послабления. А потом с Робом случается Селена, и корабль капитана Штицхена идет ко дну. Роб долго разрабатывает план по поимке варщика, но то ли злой рок, то ли другая сила сводит на нет его усилия. Селена оседает на руках Роба подбитой птицей, кровь красным цветком распускается на ее белой блузке, глаза стекленеют. Он осторожно кладет ее на землю, холодную, пыльную, пропахшую чужими запахами землю, опускается на колени, и мысленно призывает ее не умирать прямо тут, у всех на виду, на потеху публике. Все, что хочется Робу — лечь рядом с подстреленной девушкой и лежать ничком, не шевелясь. Селену увозят на скорой, толпа расступается, а Роб медленно поднимается и встает посреди ярмарочной площади, слепо щурясь на солнце, выкуривая одну сигарету за другой — жалкая пародия на детектива из нуарных фильмов (для довершения образа не хватает длинного плаща и шляпы). — Живи, живи, живи мать твою, — повторяет он отчаянно, и гул толпы заглушает его мысли. В больницу Роба не пускают. С того злополучного момента Селена снится ему каждый божий день, немым укором видится ему в каждой встречной, кладет голову на подушку рядом и просыпается вместе с ним ранним утром. Робу грезится странное место — долина наваждения, где все та же Селена в образе эльфийской королевы норовит всадить ему нож в спину, а он пытается сопротивляться ее чарам. Получается, впрочем, плохо. *** Шутку о том, что у каждого врача есть свое персональное кладбище Берт слышал не одну сотню раз. Поначалу он даже пытался улыбаться. После пополнения собственного склепа улыбаться резко расхотелось. Та девочка была лишь началом в череде неудач и ошибок, первым тревожным звонком. Берт не верил в приметы, не считал себя суеверным, но после очередной неожиданной смерти на операционном столе, стал подумывать о смене карьеры. Тогда-то и появилась она. Незнакомка, что пришла к нему в один из тех беспокойных послеобеденных снов, когда голова становится совсем тяжелой и неподъемной. Девушка из сна задумчиво стояла около стенда с кричащей надписью — при пробуждении Берт не мог вспомнить что именно там было написано, но точно помнил картинку с изображением моста через пролив. Девушка молчала. Берт поразился тому, насколько грустным и безнадежным был ее взгляд, в нем сквозило отчаяние. На следующую ночь незнакомка приснилась ему снова. Все попытки заговорить с ней были обречены на неудачу — Берт просто не мог вымолвить не звука. Так они и стояли около вывески, плечом к плечу — никому не нужные, всеми покинутые. Сон настойчиво повторялся несколько месяцев, и Берт выучил каждую мелкую деталь во внешности девушки, запомнил каждую черточку ее грустного лица. Заговорить с ней он так и не попытался. *** В кино все выглядит красиво. Каталка с пациентом стремительно проносится перед камерой, по обе стороны от нее бегут озабоченные врачи в белоснежных халатах, на ходу подключая капельницы, медсестры сбиваются с ног, стремясь выполнить на-значения как можно быстрее. Полная хрень. В реальности никто никогда не торопится. — Там огнестрел привезли, — говорит коллега Берту с крайне скучающим лицом, — лови давай. А моя смена закончилась. — Козел, — думает Берт беззлобно. В конце концов, он мог бы и не возвращаться. Но что-то тянуло Берта назад в больницу, где странный коктейль из страха и адреналина заставлял чувствовать себя живым. Не последнюю роль в его возвращении сыграла и бессловесная незнакомка, что появлялась в снах Берта с завидной регулярностью. Иррационально он решил, что стремление к работе поможет ему подтолкнуть статичный сюжет собственных сновидений и разговорить девушку. Каталка стоит в коридоре, возле нее, слава богу, не видно никаких посторонних людей. Успокаивать неадекватных родственников Берту всегда удавалось плохо. Пациентка лежит на спине, и видное издалека ярко-красное пятно на груди не оставляет сомнений в серьезности ранения. — Имя? — коротко спрашивает Берт у одной из дежурных медсестер, которая готовит лоток со шприцами и бинтами. — Селена, — с готовностью откликается та. -Ну здравствуй, Селена, — хмыкает Берт, и смотрит на пациентку в упор. И тут же чуть не оседает на пол рядом с каталкой. Он узнает ее мгновенно. Имя девушки ухает молотом в висках. Так вот кто ты. Селена. Светлая сторона луны. И он сделает все, чтобы наконец поговорить с ней. *** Она открывает глаза и почти сразу улыбается. — Здравствуй, Селена, -Берт аккуратно сжимает тонкие, длинные девичьи пальцы. Она поднимает руку и проводит ладонью по его лицу. — В Тотспеле твои волосы были короче. Голос у нее сипловатый, неуверенный. Берт смеется. — Наверное, я просто давно не был в парикмахерской. *** Селена умирает у него на руках, истекая кровью. Где-то в глубине души Роб морщится и думает что все происходящее — удивительно пошлое клише. Из спины торчит обломок копья — кто-то из драяд или людей достиг своей цели. Несостоявшаяся королева Долины молча закрывает глаза, а Роб идет вперед, утопая в темной вязкой крови, прижимая ее к себе. Все вдруг резко становится бессмысленным. Копья, предназначенного ему, Роб так и не дожидается — над ухом противно звенит будильник, и он просыпается. В тот же день он узнает, что Селена успешно перенесла операцию. *** На выставке многолюдно, и Лиам спешит как можно быстрее скрыться в одном из дальних залов. — Поговори с инвесторами, — шипит Жозефина ему в ухо, но он лишь отмахивается, и уходит, захватив с собой пару бокалов с шампанским. Заточенная висит в центре залы, по-прежнему неподвижная и одинокая. Лиаму кажется, что она следит за ним с портрета. В какой-то момент Лиам понимает, что это иллюзия — кто-то находится у него за спиной и разглядывает картину на пару с ним. Поворот, и вот он видит ее. Девушка из снов, Лилит, стоит чуть наклонив голову, и бокал с шампанским в ее руке чуть дрожит. -Мой милый Лиам, — говорит она почти беззвучно. Он нервно сглатывает. Заточенная за его спиной с грохотом падает на пол, рама раскалывается надвое. *** Роб ничуть не удивляется, увидев ее возле участка. Селена стоит опираясь на стену, луна освещает ее волосы мягким серебристым светом, отчего лицо кажется растворяющимся в дымке. Роб молчит. Он мог бы сказать ей так много, но слова застревают в горле. Прошлое оседает расплывчатыми воспоминаниями в черно-красной земле долины, напитавшейся кровью своей королевы. Вокруг них нет ни драяд, ни людей: весь мир словно замер, сосредоточившись на маленьком участке вокруг полицейского управления. Сигарета Роба вспыхивает в полумраке карминовым огоньком, выхватывая из темноты бледное лицо Селены. Она молчит как и он. Пепел летит с сигареты на ее туфли, смешиваясь с некстати начавшимся дождем. Миг — и Селена делает шаг, маленький, робкий, но этого достаточно, чтобы Роб шагнул к ней навстречу. Так они и стоят в обнимку, не сказав друг другу не слова. Порой молчание может объяснить больше, чем самая красивая речь. Дождь шумит где-то над их головами.