Трёхочковый

Больше всего на свете Арсений любит себя. Время от времени он в себе уверен — чаще самодоволен. У него все под контролем: он обожаем публикой и сделает все, чтобы остаться в центре ее внимания. Он знает себе цену… «Ох, Антон, привет. А ты куда, можно с тобой? Нет? Хорошо, ты только скажи, когда будет можно».

Серега видит друга на гримстуле со сложным ебальником. Тот ни и на кого кроме своего отражения не смотрит, на приветствие что-то буркнул в ответ — не факт, что цензурное. Принцесса не в духе. Серега, за годы бок о бок с Арсением, уже свыкся с этими театральными отыгрышами (как у собак: год за 14 лет, а дальше 4 по накопительной) — перебесится, сам придет с миром зализывать раны (точно пес). И вот Сергей уже приветствует очаровательную гримершу Ксюшу, которая в ответ на его не всегда удачный флирт — всегда стреляет ему подведенными глазами. Арсений решает выговориться во Вселенную: — Он думает я за ним буду бегать как собака на привязи? — Чего? Сергей повернул голову к подавшему голос другу. Глядя по-пиратски, одним глазом, другой прикрыв ватным диском в мицелярке. — Тебя как, к земле магнитными волнами не прибивает? А то рядом оказывается центр мира. — Арс, чего завёлся? — Да ничего! Арсений дергается, от чего получает от своей гримерши по шее — девушка щипала тому брови, а с его нервных танцев пинцет в ее руках мог стать холодным оружием. В гримерку шумно заходят Стас и Оксана: сопровождают Антона. Последний ещё в куртке и буквально отмахивается от своей делегации, как от надоедливых насекомых. В одной руке уже сигарета, в другой пачка, а на лице недовольный хлебальник, вставшего до 12 часов дня Шастуна обыкновенного. — Стасик, дорогой мой. Я покурю и обсудим, прошу тебя. Ты же знаешь, у меня голова не варит сейчас. Оксан, пожалуйста, покурить! Девушка морщит брови и губы, выражая абсолютное недовольство отсутствием чёткого тайминга на площадке. Арсений весь замер, так и закусил весь свой серьезный спич за щеку. Тут же в лице переменился на тупое и громкое: «О-ой, Антоша». Если выражение лица умеет говорить, конечно же. Глазеет на нервного Шаста в отражении и только чуть губы дует. Совсем немного показывая, что жопится его поповская натура. — Вон, Серега ещё чистый, Димка в пробке. Все я курить. Антон проходит вглубь комнаты, приветственно ударяет Серого по плечу, подступаясь к Арсу. Арс взгляд из-под ресниц бросает: что, правда ко мне? — Арс, курить пошли. Мужчина весь сияет и похуй, что сам курит только по сильному перепою. Просит гримёра перерыв и пиздует следом, чуть язык не высунув. Серега только крякнул от смеха, складывая все вводные утренних монологов. Ну и баклан.

***

Арсений уже морозится у выхода. Куртка осталась на вешалке. А он сам уже вешается на чужую шею: руками гладит-водит по болони, тот звучит смешно, в ушах приятно вибрирует. Лишь бы обняться, подольше коснуться. Хотя команды на ласки не давали, да и сообщения с отметкой «прочитано» в 21:54 с пятницы прошлой недели все ещё скребут под сердцем. Но как хочется касаться. Дурацкая куртка. Тепло только от голой шеи. Антон лишь курит, ничего не говорит. Смотрит прямо, изучает Арсения, и позволяет тому водить руками по ткани и забираться под одежду. От холодных пальцев на шее вздрагивает. Разрешает расстегнуть молнию, чтобы руки пролезли под синтепон — погрелись. Арсений от взгляда не уходит. Даже, когда дым прямо в лицо. — С Ирчиком планы были. — Я понял. — Там связи не было. За городом. Хочешь свожу? Антон разблокирует телефон и в руки отдаёт. Жестом показывает, чтоб Арс листал фотки сам. На одной Ирина в снегу валяется. За городом зима настоящая, не то что грязные лужи в Москве. На другой Шастун с Ириной греют ноги у камина. Ирина с бокалом. С камином. На диване. Губы «пю» через ветви ели. 10 одинаковых селфи с поцелуем, как по заказу — Арсений листает, лицо держит: Шастун с бокалом, Шастун в отражении окна, Шастун с камином, переплетённые ноги в носках. Эту фотку Арс в близких друзьях у Ирины сегодня видел. Сучка. — Перед камином потрахаемся. Как в кино, а? Там эта ебучая медвежья шкура. Все по красоте. — М-м-м. — Я уже заборонил. В четверг. После съёмок, ок? Не планируй ниче. Прикинь, там запись на полгода вперёд, сезон сейчас, ага. Знал бы, какую я «звезду» скрутил: отмечу в инсте, ля-ля-ля. Антон забрал телефон из рук, сложил куда-то обратно под куртку. Сигаретку затушил и Арсения по щеке — хлоп-хлоп. А Арсений ресницами так же: хлоп-хлоп. — С выходных же, а под глазами пизда, Арс. Иди на грим.

***

Арсений себя опиздошенным чувствует. Своё охуенно важное достоинство походу швырнул с седьмого этажа офиса, как только Антон ему улыбнулся «не так как всем». Ползти к ногам был готов. Просто посмотри на меня, Антон. Обрати на меня внимание. Задержи взгляд. Улыбнись только мне. Посмейся от дурацкой шутки. Дотронься. Он едет в его машине. На заднем сумка дурацкая, которую собрал тем же вечером, в понедельник. Хотя до самого четверга себе говорил, что провалится на месте, если поедет в этот «загород». Антон мнет его бедро. Лыбу давит. — Похмельдос, крох, пизда. Еле соскреб себя с кровати. Тебе бы снимать поближе к нам, я заебался пока до тебя ехал. Ирчика попрошу тебе квартирку поискать. Она любит в этом копаться. Бедро под ладонью как масло. Арсению страшно, что будет, когда между ладонью и горячей кожей не будет плотной джинсы. А глаза наконец посмотрят прямо в глаза, а не на дорогу. Арсений перестанет существовать. Станет мелким корабликом плывущим на айсберг, посылая sos в тишину. — Сюшка, Ирчик говорит, ты ей не отвечаешь по Новому. Ты ответь. Мы планируем. Ты в Питер? Арсений кивает. Сюшка так Сюшка. — Ну что? Говори, ну. — Не хочу ей отвечать. Я же просил. Уеду в Питер. К своим. — А мы не свои? Антону не нужен ответ, он и так знает, ему просто хочется так же как Сюшке побыть букой. Букой, которому за дутые губки сложат к ногам все дары мира. Пока прокатывало со всеми, кроме одного. Антон все так же отказывался танцевать под дудочку сибирского факира. И давно стал ядовитой змеей перехвативший управление под себя. — Ответь Ирине. — Не буду. Я трахаюсь с тобой, а не с ней. — Пока ты занимаешься траханьем только моих мозгов, крох. Уже обсуждали. Если хотел поссориться, нужно было это делать до МКАДа, Арс. Допизделся. — И что, высадишь? — Бесишь. Антон едет дальше, даже музыку вырубил. А Арсения все внутри сжимает на каждом повороте. Еблан. Испортит выходной. У Антона их и так плюнул-перетер. А тут один для Ирины, другой для королевского высочества. Потому что он с Ириной не хочет. И об Ирине знать не хочет тоже.

***

Сумка эта треклятая летит на диван. А Антон в ванную: шкварчит весь. Арсению кажется, что при включении воды в душе, он слышит шипение масла. Хочется кинутся в пузырчатый кипяток и просить прощения. Ему достаточно, правда, всего достаточно. Антон выходит в фирменном халате, шея из ворота виднеется распаренная, от Антона веет теплом и кажется, будто по шее стекает вовсе не вода, а пот. Арсений аккуратно едет бедром по дивану ближе, и ближе, и ещё ближе — пока за это бедро не хватают и не укладывают спиной на диван. А как же медвежья шкура? Замерший пластик глаз искусственного животного подмигивает с пола. — Хочу гулять по морозу, чтоб у тебя щеки стали красные. Жахать тебя веником в бане. Из кровати не вылезать раньше обеда. Понял? Арсений кивает слабо и лезет руками. К ушам. Мокрым завитушкам. К этой красноватой горячей шее. И губами к губами. Антон кусается, не хочет нежить. Арсений скулит жалобно: приласкай, дай мне внимания, обними. Антон бьет по бедру неприятно: — Собирайся гулять. Надеюсь ты взял подштанники. Твои джинсы — хуйня. Выразительно лезет пальцем в дыру на колене. Щекотно. И обидно. Эти джинсы на распродаже в Италии брал — Дизель. А дальше все по расписанию Антона. Прогулка до красных щек, и замороженных, в замшевых демисезонных ботинках, пальцев занимает 20 минут. Антон наконец ласков: достает из сумки две пары шерстяных носков, зарывает в одеяло и звонит на ресепшен, чтобы затопили баню. Арсений дрожит чуть меньше, а вот плавится под вниманием чуть больше. — Арс, чо не понятного в слове «за город». Какие нахуй джинсы и демисезонные чешки? Из Сибири ж вроде. Антон ворчит, но сам лезет под то же одеяло и мусолит шею в мокрых поцелуях. Арсений снова начинает трястись, но уже не от холода. Нервно стягивает штаны, но успевает только до колен, Антон уже трет скользкое пятнышко через боксеры и Арсению становится плевать на все. На замороженные пальцы ног, на неудобные джинсы, которые сковывают движения, и даже на свою похороненную где-то в 15км от МКАДа обиду. Он отчаянно бросается вперед, в поцелуй, и хватается ногтями в плечи, чтобы у Антона не было шанса на побег. Арсений слышит жалостливые звуки, в пару мгновений понимая, что это он сам, просящий большего, чем простое трение через ткань. А Антон всегда был щедрый: он захватывает губу в поцелуе укусе и ныряет пальцами в трусы. И Антон придвигается ближе, ближе и конечно Арсений льнет в ответ. Пока между ними не останется только горячий воздух дыхания изо рта в рот, а Антону будет неудобно двигать рукой в трусах Арсения. Каким-то образом трусов больше нет, как и джинс. Арсений перевернут на бок и прижат спиной к груди Антона, а движения на члене стали такими яркими, лихорадочно быстрыми. Арс задыхается, все тело пробивает на движения, ему хочется сжаться и одновременно раскрыться в своей лучшей растяжке. И ударяясь макушкой о подбородок Антона, чувствуя в волосах неровное дыхание, он кончает в руку друга, что не перестает двигаться, теперь ещё больше смазанный для лучшего скольжения. — А-антон. — Арсений беспомощно скулит и рука исчезает. Он тяжело дышит и слышит как Антон задыхается ему прямо в ухо: — Я бы трахнул тебя, но пора в баню. Антон хлопает по Арсовому бедру, подгоняя и подло марая кожу спермой. И хихикает на свое злодеяние как мальчишка. — Пять минут, Сюш. Последнее что Арсений видит, перед тем как упасть на подушку и закрыть глаза на жалкие минуты — выделяющейся во всем образе стояк Антона в серых спортивках.