Держи меня

Время прощания всегда кажется самым странным, самым болезненным, от которого ком в горле, руки дрожат и просто страшно осознавать, что вдруг человек перед тобой сейчас сядет в самолёт и окажется от тебя невероятно далеко. И вот эти минуты хочется как растянуть в часы, так и оборвать. — Не смотри таким взглядом, Володя. Мы же не прощаемся навсегда, как только я почувствую себя лучше и ты решишь все свои дела, ты приедешь ко мне, — Юра пытается улыбаться снова своей самой широкой и красивой улыбкой, словно пытается ободрить, но по глазам видно, как на их дне таится необъятная печаль. — Не заставляй меня снова всё бросать и сдавать билет. Я так не хочу улетать от тебя… Юра вроде и в шутку журит, сам почти тянется взять за руку, но сдерживается, а Володя вдруг вспоминает его слова и обвинения в том, что это Володя стал причиной Юриной депрессии, что это он виноват во всём, что случилось. И кажется, от этих слов в своей голове уже никогда не избавиться. — Ты прав, мы обязательно увидимся, — Володя улыбается, пытаясь заверить себя, что ложь во благо — не является ложью. Он хочет как можно лучше для Юры. Всегда этого хотел. Как всегда его и любил. И лишь поэтому умалчивает о том, что пожалуй да, это последний раз, когда они видятся. И боль кажется такой силы, что сложно дышать, но Володя вдруг понимает, что умеет такое переживать. Время научило его игнорировать это и просто плыть по течению. Он будет по нему скучать. И он желает ему счастья. — Мне пора, — Юра оглядывается и виновато улыбается, часто моргая, словно пытается не заплакать — Чёрт, расстаёмся ненадолго, а ощущение, будто навсегда. Он ведёт плечами, а Володе хочется грустно усмехнуться. Юра умеет отлично чувствовать происходящее, путь и обманывает себя верой в лучшее. Но ему это нужно. И так будет лучше. Когда-нибудь, Юра поймёт его и простит. Они обнимаются на прощение, и Володе плевать, как на них кто-то посмотрит, когда сжимает его так крепко, как только может, прижимается губами в его щеке и просто зажмуривается. — Ты меня поймёшь. Шепчет еле слышно, видя под зажмуренными веками картинки из прошлого: начиная от ещё юного Юры Конева, верующего в любовь, стремящегося к нему, и уже взрослого Юры, который играл на пианино, писал ему музыку и держал за руку. Они разные: Юра сейчас и Юра из лагеря, но Володя успел полюбить их обоих. И память о Ласточке никогда не умрёт, как никогда и не уйдут воспоминания о Германии, о ночами в доме Володе, но воспоминаниями нельзя жить. — Что? — Юра ожидаемо не разбирает слов Володи, и тот только качает головой. — Хорошей дороги, Юр. — И ты береги себя. Увидимся скоро, — Юра улыбается снова, так широко, так ярко, как умеет только он, и Володя эту улыбку отпечатывает в памяти навечно. Юра уходит нехотя, оглядывается всё время, а Володя стоит до последнего, провожая его всем сердцем. — Я тебя никогда не увижу… — шепотом, так болезненно. Юра оглядывается в последний раз, машет рукой и скрывается из виду. — Я тебя никогда не забуду.

***

Юра медленно и верно идёт на поправку, ему становится лучше среди родной обстановки, он постоянно пишет Володе, правда теперь реже, чем было в первые дни, и Володя понимает, что пора. Пора оборвать ту последнюю нить, связывающую их, чтобы они окончательно оставили в Ласточке своё прошлое, будущее и настоящее. Есть в жизни такие эпизоды, которые остаются в памяти навечно, но их никто не станет возвращать обратно. Есть то, по чему приятно тосковать, но не жить этим. Вероятно, Юра и Володя и оказались тем самым событием в жизни друг друга. Они друг друга никогда не забудут, но лучше им никогда друг друга больше не видеть. Говорить это, разговаривая по скайпу, Володе смелости не хватает. Он не сможет сказать прощай, смотря в Юрины глаза.

«Я рад, что тебе становится лучше. Значит, Анна даёт верные советы. Она мне тоже сумела сказать правильные вещи, пока ты пытался написать хоть что-нибудь, закрывшись от всего мира. Закрывшись от меня. Мы с тобой утянем друг руга на дно, Юр. Есть то, что просто должно остаться в прошлом — и это мы. И то лето, лагерь, наша влюблённость. В прошлом должны остаться любые мы, из любого времени. Я не хочу снова терять тебя, но теперь я понимаю, что это нужно. Прости, что не сумел сказать раньше, боялся, что ты снова останешься и тогда мы утонем друг в друге. Ты и сам когда-нибудь поймёшь, что я поступаю верно.

Прости меня, Юрочка. Мы пытались и не смогли. Здесь никто не виноват. Давай просто останемся друг у друга в памяти. Не пиши мне, пожалуйста, я больше не отвечу.

Пластырь нужно срывать быстро, помнишь?

Прощай, Юра. Береги себя.

Твой Володя.»

Володя и правда заблокировал его везде, где мог, лишь бы Юра ему не писал, не бередил рану. От Маши он знал частичные подробности, но она в основном лишь ругалась на него за столь импульсивное решение, не понимая, что Володя очень долго думал и принимал это решение. В конце концов, ему тоже оно далось нелегко. Он не может без него спать, смотрит в тёмный потолок и вспоминает все ночи, проведённые вместе. И боль оказывается сильной, как болезнь, которая подкашивает ноги. Он кусает уголки подушки, чтобы отвлечься, но больше к кипятку не лезет, не причиняет себе боль. Юра бы это не одобрил и себя бы не простил, если бы узнал.

Як тобі сказати? (Как тебе сказать?)

Без тебе не можу спати. (Без тебя не могу спать.)

І місяць по кімнаті (И луна по комнате)

Розкинув сатин. (Разбросила сатин.)

Очі тобі зав’яжу (Глаза тебе завяжу)

І серце своє покажу, (И сердце свое покажу,)

Тобі про все розкажу (Тебе обо всем расскажу)

З настільних картин. (С настольных картин.)

Время движется вперёд и легче не становится. Проходит месяц, а Володя всё ещё пытается не сожалеть. Пожалуй, он сделал то, что не смог сделать Юра, но то, что нужно было им обоим. Они любят друг друга, но именно из-за любви не замечали, что поступают неверно. Маша говорит, что Юра злился, что был в ярости, но сейчас он просто больше никогда не хочет слышать имя Володи, и Володя с болью в сердце понимает и принимает его чувства. Он решил за них обоих, и строптивый Юра просто не хочет видеть за этим действием желание его же и спасти. Без него, где-то там, в далёкой Германии, ему снова стало легче. Без Володи. А значит, Володя принял верное решение, отпуская тогда Юру навсегда.

Посеред моєї хати (Посреди моего дома)

На мене будеш кричати, (На меня будешь кричать,)

Бо як же тобі порвати (Потому что как же тебе порвать)

Ті в серці сліди? (Те в сердце следы?)

Чи чуєш, як страшно (Ты слышишь, как страшно)

На эмоциях, ночами, в тишине, пока Герда преданно заглядывает в глаза, словно пытаясь понять, чем она поможет помочь, Володя хочет искренне сожалеть о их встрече с Юрой. И нет, не сейчас, спустя двадцать лет, а именно тогда, ещё в 1986 году, в Ласточке. Может, было бы проще, если бы они никогда друг друга не знали? Может, они — это ошибка? Но как бы ни хотелось верить и ненавидеть прошлое, Володя не может. Он Юру любил. Самой чистой и искренней любовью. Что тогда, что теперь. Такое не может быть ошибкой. Просто сейчас ему тяжело, но время должно всё исправить. — Хотя бы ты остаёшься со мной, — Володя гладит собаку по холке и та укладывает ему голову на колени, доверчиво прикрывая глаза.

Мені у полоні? (Мне в плену?)

Як в твоїх долонях (Как в твоих ладонях)

Нема так ніде. (Не бывает так нигде.)

І крила так важко (И крылья так трудно)

Розправити пташці, (Расправить птичке,)

Коли бідолашку (Когда бедняжку)

Погубить любов… (Погубит любовь…)

Проходит ещё один месяц, и Володя с трудом соглашается на упрашивания Маши показать ей лагерь. Хотя бы один раз, чтобы вспомнить юность, ведь, вероятно, Володя всё-таки решится снести его и построить что-то новое. Жаль, что так не получится поступить с воспоминаниями. Отголоски прошлого в каждом моменте, в каждом камне, дощечке лагеря, и грустно осознавать, что это всё, что от него осталось, и ещё печальнее понимать, что этот лагерь когда-то позволил Юре и Володе встретиться, влюбиться. Лагерь не виноват ни в чём, и Володя любовно смотрит на то, что от него осталось. — Так странно понимать, что для меня это просто воспоминания юности, красивые и печальные, потому что тогда я впервые влюбилась в тебя же, но для тебя… Для вас с Юр… — Маш, — голос строгий, холодный, потому что он всё ещё не отпустил. — Прости. Она смотрит странно, печально, и вдруг быстро покидает лагерь, так и не пройдя его весь, и Володя лишь качает головой. Её импульсивность всё ещё его раздражает, но сейчас он не хочет на неё злится. Как и покидать лагерь не спешит. — Наверное, нам тоже пора прощаться, — Володя грустно улыбается, оглядывая всё взглядом. Так много воспоминаний даже спустя двадцать лет. Так больно и одновременно приятно чувствовать это. — Ты уже попрощался со мной, хочешь разрушить оставшееся, что когда-то связывало нас? — голос за спиной словно огромная плита давит к земле, и Володя оборачивается, видя перед собой Юру. Такого родного и одновременно чужого Юру. Он стал выглядеть лучше, чем в последнюю встречу, волосы отрасли и стали закручиваться на концах, но боль в глазах не исчезла. Она, кажется, осталась там навечно. — Прежде, чем ты начнёшь что-то говорить, я сам должен кое-что сказать тебе, — Юра не подходит ближе, держит дистанцию, но взглядом цепляет каждый волосок на голове, каждую крапинку на коже, стараясь дышать чаще. Больно. Ему тяжело, тяжело смотреть на Володю на территории лагеря спустя двадцать лет, когда за его спиной разрушенный лагерь, а его невероятных глазах — разрушенный он сам. — Я пытался тебя ненавидеть. Я так отчаянно желал этого, оставшись наедине со своей болью и любовью к тебе в Германии, что готов был одновременно сорваться к тебе сюда и высказать всё в лицо. Но… не смог. Не смог ненавидеть, потому что я знал, что ты любил меня. Что ты сделал это для нас обоих. Юра смотрит печально, на губах улыбка, но она такая болезненная, что Володя сжимает челюсть, лишь бы не сдаться. Правильнее было бы всё это закончить здесь и сейчас, символично, попрощаться и с «Ласточкой» и с друг другом. Там, где их любовь когда-то родилась. — И… я поступил верно? Тебе стало лучше? — Володя сглатывает ком в горле, отводя глаза. Он желает и боится услышать утвердительный ответ. Ведь это будет означать, что он поступил верно и это будет означать, что Юре лучше без Володи. — Хотел бы соврать, но не могу. Будь мне лучше, сорвался бы я сюда? Снова сюда, к тебе? Это лишь означает, что я снова хочу к тебе, потому что только с тобой мне становится лучше. И неважно где: Германия или Украина. Я просто хочу быть с тобой, — Юра делает шаг вперёд, потом ещё один, но замирает на расстоянии вытянутой руки. — Я бросил пить, окончательно. И даже когда мне было плохо, я к алкоголю не прикоснулся, только к музыке, где в каждой строчке, в каждой ноте — ты. Всегда был, Володя, и всегда будешь. Володя сам поддаётся вперёд, потому что шаги нужно делать обоим людям навстречу друг другу. Юра свои сделал. И он касается руки Юры, заглядывает в глаза, озаряясь догадкой. — Маша? — Она самая, — Юра улыбается по-мальчишески совсем, словно они снова оказались в 1986 году. Светит улыбкой, и самое красивое — что сияют и глаза. А этого всегда Володя и мечтал добиться. Он улыбается в ответ и прижимает их переплетённые руки к своим губам. — Дадим друг другу ещё один шанс? — А давай просто друг друга больше никогда не отпускать? Что скажешь? И Володя отвечает лишь полным согласием, когда обнимает своего Юрочку, прижимаясь к нему губами и цепляясь за него, как за самое ценное в жизни. Потому что так и есть. Потому что так всегда и будет.