Серебряный пёс

Рождество в особняке Аддамсов было одним из самых масштабных и ожидаемых мероприятий в году. Обычно к ним в дом приезжали все многочисленные друзья и родственники, родственники и друзья родственников, их родственники и так до седьмого колена. Гомес и Мортиша устраивали грандиозные танцы, стол ломился от диковинных закусок, наподобие тех, что норми готовили к Хэллоуину, а музыка, представлявшая собой смесь классики, похоронных хоралов и саундтреков к фильмам ужасов для приглашенной на праздник молодежи, раздражала соседей до самого утра. Уэнсдей нравилось танцевать и бесить примитивных норми, живших в доме напротив, но она не любила толпы малознакомых людей. Ко всему прочему, с тех пор, как Уэнсдей исполнилось тринадцать, мать ненавязчиво стремилась свести ее с одним из потенциальных женихов, и семейные торжества стали совсем невыносимыми. В этом году Уэнсдей ожидала любой подлости от собственных родителей: от громких сплетен с гостями о своей личной жизни до приглашения на празднование Ксавье собственной персоной. Каково же было ее удивление, когда Мортиша, прервав ее ежедневную игру на виолончели, объявила, что в этом году Рождественского приема не будет. — Почему? — ожидая подвоха, настороженно спросила Уэнсдей. Мать улыбнулась ей одной из множества своих таинственных улыбок. — Ты так долго не была дома, тучка. Мы с отцом подумали, что хотим провести время в тесном семейном кругу. Иногда Уэнсдей забывала, за что любила свою семью, но в такие моменты она видела это довольно отчетливо. — Спасибо, мама, — она улыбнулась матери, слегка поднимая уголки губ. — Я знаю, как ты любишь эти вечеринки. Мортиша отмахнулась от нее, изящно изогнув руку. — Не стоит, милая. Мы просто перенесем ее на то время, когда ты уедешь в школу. Мать уже собиралась уйти в оранжерею к своим обожаемым ядовитым растениям, когда Уэнсдей решилась спросить то, о чем думала с тех пор, как Гуди Аддамс излечила ее в склепе Крэкстоуна. — Если… — слова почему-то будто застревали, прилипали к ее языку, и она запнулась. — Если предок, который должен был научить меня ориентироваться в видениях, пропал, я могу связаться с кем-то другим? Выражение лица ее матери стало растерянным. — Вы с Гуди повздорили? — предположила она. — Призраки бывают своенравны. Но она обязательно вернется. — Нет, — еле выдавила из себя Уэнсдей. Конечно, она никогда не стремилась делиться своими секретами. Но первый раз в жизни Уэнсдей чувствовала, что физически не может вымолвить ни слова. Казалось, язык деревенеет и не слушается ее. И это было чертовски странно. Уэнсдей коснулась медальона на шее — за то время, что она носила его, это превратилось в дурную привычку: когда ей становилось не по себе, она крутила его в руках, поглаживая отполированные камни обсидиана. По неизвестной причине это успокаивало. На лице Мортиши мелькнуло странное выражение: смесь любопытства, ужаса и восторга. Она элегантно опустилась в кресло напротив Уэнсдей, неопределенно взмахнула рукой, а потом прижала ее к губам. Она вела себя так, будто тянула время. Будто в чем-то сомневалась. Уэнсдей показалось, что ее пальцы слегка подрагивали. — Милая, ты… была смертельно ранена? — медленно произнесла Мортиша, чуть склоняя голову. Слова окончательно покинули Уэнсдей. Дыхание перехватывало, едва она думала о том, чтобы открыть рот. Она вцепилась в смычок виолончели, едва не надламывая его, сглотнула и еле заметно кивнула головой. Что, черт возьми, такое с ней творится? Мортиша откинулась на спинку, бледнея до какого-то совсем уж синюшного оттенка. — Вещь сказал, что ты спасла учеников, — прикрывая глаза, сказала она. — Неужели ты пыталась сделать это ценой своей жизни, Уэнсдей? Я считала, что ты гораздо благоразумней. Если бы дыхание не прерывалось, а в ушах не шумело, Уэнсдей бы непременно возразила матери. Но сейчас она могла лишь сверлить ее немигающим взглядом и стараться глубже дышать. Мортиша истолковала молчание дочери по-своему. — Ты так великолепна в своем упрямстве, — вздохнула она. — Но иногда всем нам требуется поддержка и помощь. Не пренебрегай ею, Уэнсдей. Мы с твоим отцом не хотели бы, чтобы ты преждевременно бросилась в ласковые объятья смерти. Мортиша замолчала, изогнувшись в кресле, словно героиня картины ренессанса, глядя в окно долгим задумчивым взглядом. Теперь, когда Уэнсдей не пыталась объясниться с матерью, с ее грудной клетки будто сняли железные обручи, а шум в ушах постепенно затихал. Что с ней произошло? Она вдруг вспомнила, что испытывала нечто похожее, но менее интенсивное совсем недавно, когда словно под гипнозом рассказывала Пагсли, как закрыла Ксавье от стрелы. Здесь было над чем подумать. Они сидели в тишине уже минут пять, когда Мортиша оторвалась от окна и посмотрела в глаза дочери пронзительным взглядом. — Насколько я знаю, нам дается лишь один учитель, — произнесла она, качая головой. — И это сложный путь, Уэнсдей. Я уже говорила, что видения могут сводить с ума. Если их не контролировать, они могут вести по ложному пути, заставляя совершать ошибки или разрушать собственную жизнь в попытках предотвратить увиденное. — Гуди сказала: нельзя контролировать бурную реку. Лишь научиться плыть по ней. Мортиша тяжело вздохнула. Ее лицо выражало крайнюю степень озабоченности. — Этого я и боялась. Когда ты сказала, что твоим проводником стала Гуди… — мать Уэнсдей поджала губы. — Всю свою короткую жизнь она была одержима своей вендеттой, поиском способов отомстить за убийство матери, и в итоге поплатилась за это. Она была сильной провидицей, но не использовала силу себе во благо. Она припадала к ней, растворялась, позволяла видениям нести себя по течению. И в итоге эта сила полностью разрушила ее. Уэнсдей задумалась. По правде сказать, получалось, что даже спустя несколько сотен лет после своей кончины Гуди нашла способ мести Крэкстоуну. Только теперь она использовала руки своей ученицы. По сути, Гуди ничему не учила ее. Сказала пару размытых фраз, а в остальное время показывала путанные видения из прошлого и помогала найти улики, чтобы расправиться со своим заклятым врагом. Уэнсдей почувствовала себя обманутой. Гуди, которая должна была помогать ей, на самом деле, похоже, просто использовала ее в своих целях. — Тот, кто связывался с тобой, — Уэнсдей сглотнула. — Чему он учил тебя? Мортиша улыбнулась легкой улыбкой, коснувшейся скорее ее глаз, чем губ. — Моя прабабушка, Франческа Фрамп. Она говорила, что видения похожи на кошек. Они также своенравны, не терпят принуждения и спешки. Но если ты заслужишь их доверие, они станут твоими лучшими друзьями. Уэнсдей фыркнула. Это звучало как бред сумасшедшей одинокой женщины, разводящей отвратительно пушистую живность в своем доме. И если она правильно помнила, Франческа и впрямь закончила свою жизнь в окружении тридцати двух ужасающе ласковых мурчащих созданий. Улыбка ее матери стала грустной и потерянной. — Я не знаю никого, кто прошел бы это в одиночку, милая, — сказала она. — Я пока не очень понимаю, чем могу тебе помочь. Но я обязательно найду способ. — Гуди сказала: путь ворона — это путь одиночества. — Твоя бабушка была вороном, Уэнсдей, — Мортиша подняла брови. — Ты действительно думаешь, что она была одиночкой? Это был весомый аргумент. Юдора Фрамп, мать Мортиши, умершая чуть больше года назад, пожалуй, была самым общительным человеком среди близких родственников Уэнсдей. Она была гостеприимной, имела до смерти жуткое чувство юмора, лучше всех на свете готовила живые щупальца с подливой и вязала черно-белые жилетки, свитера и воротнички для своих внуков. Пожалуй, она была одной из немногих людей, по которым Уэнсдей действительно скучала. — Ты не обязана соответствовать каким-либо шаблонам или рамкам, Уэнсдей. У тебя свой путь. И ты не должна подстраиваться под чьи-то представления о себе. Уэнсдей посмотрела в глаза матери и улыбнулась. По-настоящему.

***

Уэнсдей сидела за столом в их небольшой семейной библиотеке, рассеянно перелистывая страницы журнала о таксидермии. Изначально она собиралась прочитать статью про новые низкотемпературные лиофильные столы, но ее мысли занимали отнюдь не последние технологии в сфере искусства по созданию чучел животных. Было очевидно, что ее преследователь имел доступ в Невермор, а значит был либо учеником, либо учителем, либо кем-то из многочисленного обслуживающего персонала школы. Возможно, он следил за ней даже в ее родном штате, но учитывая, что их с Пагсли поездка в город была довольно спонтанной, скорее всего преследователь наткнулся на нее просто случайно. Очевидным было и то, что этот человек прислал ее фотографии в «Сплетник» и, возможно, даже послужил источником для материала о Ксавье или о том, что случилось в Неверморе в ночь кровавой луны. Странно, что по истечении недели после их с Пагсли вылазки в город, то, что кто-то влез в редакцию такой крупной газеты, издававшейся в нескольких штатах, не появилось на первых полосах. Также никто не тревожил их семью, чтобы попытаться по-тихому арестовать Уэнсдей. Видимо, ее таинственный преследователь на этот раз решил придержать снимки при себе. Иначе его фотографии могли бы послужить достаточной уликой хотя бы для вызова Уэнсдей на допрос в полицейский участок в качестве свидетеля. Это олухи-полицейские, приехавшие на вызов, понятия не имели, как она выглядит. Но у Шерил были ее фотографии, и она бы могла сопоставить одно с другим, если бы знала, что Уэнсдей была рядом в день взлома. Но возможно, редакция просто решила замять это дело? Или они списали это на неисправность сигнализации? Как, в таком случае, они объяснили себе ее маленькую электрошоковую шалость с ящиком стола Шерил? Намерения ее тайного преследователя тоже были туманны. Довольно банальные угрозы и стиль его посланий указывали скорее на то, что это был не взрослый человек, а подросток, которому она каким-то образом перешла дорогу. Следовательно, ее преследователь был студентом Невермора. Но для чего ему было нужно разрушать репутацию их школы? Хотя, возможно, Эмбер Шерил выудила информацию о Крэкстоуне от кого-то другого? Было и еще кое-что, что указывало на это, если рассуждения Уэнсдей были верны и ее преследователем был студент их школы. Уэнсдей выяснила, когда после разговора с матерью провела несколько экспериментов, что не может говорить о Крэкстоуне ни с кем из домашних, кроме Вещи, который и так знал обо всем произошедшем. Едва Уэнсдей пыталась открыть рот и сказать хоть что-то о ночи кровавой луны, то странное ощущение, сжимающее горло, возвращалось. Когда она вернется в школу, то первым делом разузнает, испытывал ли кто-то еще из студентов подобные трудности. Если кто-то смог заставить учеников Невермора не распространяться о той ночи, это объясняло, почему то, что случилось буквально на глазах у тысячи подростков, до сих пор не появилось на первых полосах каких-нибудь газет вроде «Сплетника». Наверняка не все журналисты были такими же щепетильными, когда дело касалось такой горячей новости, как оживший мертвец, желающий изничтожить целую школу изгоев. Но если студентам физически запретили говорить хоть слово кому-либо на эту тему… В этом был смысл, если кто-то хотел скрыть правду. Если Уэнсдей была права в своих обеих теориях, то становилось еще более интригующим, кто был источником Шерил по части с Крэкстоуном. Дверь библиотеки скрипнула, вырывая Уэнсдей из размышлений. Дядя Фестер подошел к ней сзади и заглянул через плечо. — Ты неосмотрителен, — бросила Уэнсдей, не поворачивая головы. — Обычно я метаю ножи в тех, кто подкрадывается со спины. — Знаю, я же сам научил тебя этому, — хихикнул ее дядюшка. Она закрыла журнал и повернулась к нему лицом. — Что ты хотел? С тех пор, как дядя Фестер выставил ее на посмешище перед родителями, она практически игнорировала его присутствие в доме. И хоть вездесущий Вещь пытался наладить между ними контакт, Уэнсдей не спешила сменять гнев на милость. — Сегодня ночью я отправляюсь на одно дельце в Лаос, — дядя Фестер почесал свой абсолютно лысый затылок. — Хотел с тобой попрощаться. — Какая прекрасная новость, — съязвила Уэнсдей. Дядя Фестер обошел стол и присел в кресло напротив. Его плечи виновато опустились. — Не злись, mi Bebe. — Никогда бы не подумала, что ты болтливее, чем Вещь. Ее дядя кривовато улыбнулся. — Знаешь, я договорился с одним человечком. Он обещал дать мне кое-какую книжицу о хайдах. Хочу привести ее тебе. Из Лаоса. — Решил купить мое прощение? — усмехнулась Уэнсдей. — Смотри, как бы тебя опять не надули. Ее дядюшка был слишком доверчивым, из-за чего и попадал в сплошные передряги с полицией. Если бы он тщательнее выбирал подельников, то не находился бы все время в бегах. — Ну, по крайней мере, хотел попытаться, — дядя Фестер развел руками. — Так что? Простишь своего старика? Она хмыкнула и покачала головой. — Привези мне лучше какую-нибудь безделушку из древней гробницы или что-то такое, — сказала она. Уэнсдей хотела добавить, что хайды ее больше не интересуют, но промолчала. Она не хотела сообщать дядюшке больше информации, чем он уже знал. Дядя Фестер расплылся в широкой улыбке. Он подмигнул ей и, склонив голову набок, легкомысленно хихикнул. — Ты все-таки присмотрись к тому парнишке, я не шутил насчет искр, — поддразнил он племянницу. Уэнсдей закатила глаза. Дядя Фестер был неисправим. — Я могу передумать, — заметила она. — Где-то тут в столе даже был нож для бумаги. Дядя весело рассмеялся и, напевая себе под нос, ушел из комнаты, оставляя ее одну. Уэнсдей вздохнула. Сам того не зная, дядя Фестер снова напомнил ей о том, что она так тщательно пыталась засунуть на задворки сознания. Нет, ей не нужна была книжка о хайде. Как сказал Вещь, все уже закончилось. Хайд был в прошлом. И Тайлер был тоже в прошлом.

***

Переписываться с Ксавье оказалось на удивление неплохо. В отличие от Инид, он не присылал ей подробное описание того, что случилось с ним за день, нормально расставлял знаки препинания и не использовал глупые картинки, которые Синклер разбрасывала по всему тексту, словно праздничное конфетти. Первое сообщение после начала их скромной переписки Ксавье прислал через два дня. В нем не было ни приветствия, ни какого-либо другого предисловия. Уэнсдей это понравилось. Он написал: Тебе нравятся работы Верджила Уордена Финлея? Это был один из лучших иллюстраторов книг ужасов и мистики, о чем она и сообщила Ксавье в ответном сообщении. Торп, в свою очередь, прислал ей фотографию флаера с подписью: Его выставка приедет в твой город на следующей неделе. Так начался их обрывистый, но любопытный диалог об искусстве, литературе и живописи. Ксавье оказался начитанным и интересным собеседником. Он легко понимал ее отсылки к малоизвестным книгам и так же легко пропускал мимо себя ее шпильки и колкости. К глубочайшему удивлению Уэнсдей, ее довольно специфические литературные вкусы были весьма схожи со вкусами Ксавье. Раньше она не встречала человека, с которым могла обсудить прочитанное, но замечания Ксавье о ее любимых книгах были довольно точны и любопытны. К тому же Ксавье умудрился посоветовать ей жуткий роман про потусторонние миры, который раньше она не имела удовольствия прочесть. Книга настолько впечатлила Уэнсдей, что даже с ее крепкими нервами пару раз она просыпалась посреди ночи от кошмаров, и это было абсолютно восхитительно! В общем, Ксавье действительно старался быть ее другом даже после всего, что случилось. Пожалуй, это слегка пугало Уэнсдей. Не в ее привычках было к кому-то привязываться, и даже с одной Инид в коротком списке ее друзей долгое время ей было непросто смириться. С Юджином было чуть легче — он слишком напоминал ее младшего брата. На этом она и планировала остановиться, особенно учитывая свой не увенчавшийся успехом опыт с Тайлером. Но Ксавье не оставлял шанса. Иногда ей становилось не по себе от того, что она ответила ему на два сообщения подряд, и тогда откладывала телефон в сторону. Ксавье же всегда чрезвычайно вовремя прощался, будто понимая, что иначе она и вовсе выбросит в окно проклятое блестящее устройство, связывающее ее с Торпом невидимой нитью. За пару дней до Рождества у Пагсли тоже начались каникулы, и все потихоньку стало вставать на свои места, становиться похожим на жизнь до отъезда Уэнсдей в Невермор. Они с братом развлекались в подвале, где хранилось столько орудий пыток, что можно было открыть небольшой средневековый музей. Пагсли показал ей несколько новых разработок в своей лаборатории по производству ядов. Уэнсдей написала пару глав нового романа. Родители приклеивались друг к другу при каждом удобном случае, и даже это почти перестало настолько бесить, потому что снова превратилось в привычный фон. Вещь устраивал себе ежедневные спа-процедуры. Две недели пролетели почти незаметно, и настало сладкое время печали расставания с семьей. Пагсли забил в ее телефон свой номер, попросил разрешения иногда звонить, а потом крепко обнял поперек туловища до хруста в костях. Мать, как обычно, на прощание поцеловала воздух вокруг нее. Отец твердил напутствия на новый учебный семестр и долго прощался с Вещью. — Не забывай, что я говорила о видениях, милая, — предостерегающе прошептала на прощание Мортиша. — Не строй свою жизнь вокруг них, не теряй связи с реальностью. Уэнсдей села в катафалк, Вещь вспрыгнул вслед за ней. Ларч завел машину, и они тронулись с места. Ее родители и брат стояли на подъездной дорожке замерев, словно кладбищенские статуи. Уэнсдей на пару мгновений бросила на них прощальный взгляд и отвернулась. Невермор и его новые тайны ждали ее.

***

Инид восторженно взвизгнула, когда Уэнсдей вошла в Офелия-Холл. Она бросилась навстречу вновь прибывшей подруге и замерла в последний момент, комично вскинув ладони с растопыренными пальцами и едва не подпрыгивая на месте от возбуждения. — Можно тебя обнять? Можно-можно? — ее голос звенел от радостного предвкушения. — Я так сильно скучала! Уэнсдей скривилась точно от зубной боли. — Ненадолго. И… Она не успела договорить. Кажущаяся хрупкой Инид стиснула ее в медвежьих объятьях. Хотя в случае с Синклер вернее было бы сказать в волчьих. Кажется, Инид даже слегка приподняла ее над полом. Уэнсдей было немного не до того, чтобы обращать внимание на такие мелочи — Инид вышибла из нее весь дух, и она не могла даже вздохнуть. Это продлилось всего несколько мгновений. Инид резко отпустила ее, довольно улыбаясь и морща нос, будто от яркого солнца. Счастье брызгало от нее во все стороны. Она радостно всплеснула ладонями от переполнявших ее эмоций, а после снова бросилась к Уэнсдей с протянутыми вперед руками. Уэнсдей хотела в ужасе отшатнуться, но, оказалось, на этот раз Инид приветствовала не ее. — Вещь! — радостно кричала она, в порыве эмоций прижимая его к груди, словно беспомощного котенка. Довольно быстро на лице Инид появилось смущение и, присев на корточки, она опустила Вещь на пол. — Надеюсь, я была не слишком фамильярна, — извинилась она, обращаясь к нему, а потом снова посмотрела на Уэнсдей. — Просто я та-а-ак рада вас видеть! — Могу сказать о себе то же самое, — довольно чопорно проговорила Уэнсдей. Вещь согласно постучал пальцами по полу, и Инид просияла. Уэнсдей окинула их комнату взглядом. На стороне Инид теперь громоздилась еще более внушительная гора мягких игрушек. Ее разноцветная одежда валялась на кровати, висела на стуле и дверце шкафа и даже лежала на полу. Яркие пузырьки и коробочки с косметикой были рассыпаны по всему столу. Очевидно, Уэнсдей приехала в разгар разбора чемоданов. Собственно, ей бы тоже не мешало заняться раскладыванием своих вещей по местам. Пока Уэнсдей сортировала сумки, Инид плюхнулась на свою кровать и принялась тараторить так быстро, словно пыталась уложить все, что произошло с ней за месяц, в пять минут. Что-то из того, что Инид рассказывала сейчас, она писала в своих сообщениях, так что Уэнсдей слушала свою соседку вполуха, сосредоточившись на своем занятии. Первым делом Уэнсдей достала печатную машинку и водрузила ее на стол. — Мама невероятно счастлива, что я теперь могу обращаться. Растрезвонила об этом всем родственникам. Уэнсдей положила свой самый большой чемодан с одеждой на пол и расстегнула молнию. — Ты не представляешь, как это бесит! Хотя, конечно, это гораздо лучше, чем когда она бесконечно жаловалась, что у нее дочь-недоволк. Платья налево, брюки направо. Для пиджака нужна другая вешалка. Куда она подевалась? — Мама в обличии оборотня еще более невыносима, чем обычно. Представляешь, она зарычала на меня, когда я пыталась почесать ухо задней лапой! Уэнсдей присела на корточки, и увидела нужные плечики под столом. — Видите ли, даже в обличии оборотня девочки должны иметь хорошие манеры! И в чем тогда все веселье? Уэнсдей повесила пиджак и принялась выкладывать из чемодана жилетки и рубашки. — По правде говоря, быть в стае с родителями — скука смертная. Но пока от нас отбился только Тедди, мой самый старший брат. Теперь пришло время колготок и прочего черно-белого белья. — Это был такой скандал! У них там что-то вроде общества борьбы за права оборотней, как будто это кому-нибудь нужно. Тедди даже значок выдали: что-то вроде волчонка, прямо как в детском лагере, — даже по голосу Уэнсдей слышала, что Инид закатила глаза. — Мама в восторге, а отец говорит, что это какая-то глупая секта. Они так поссорились! Я первый раз видела, чтобы папа кричал на маму! На Рождество они почти не разговаривали. Уэнсдей смутно помнила, что Инид об этом писала в одном из своих сообщений. Когда сказала, что не сможет пригласить ее в гости в Сан-Франциско к прекрасной мороси вместо отвратительно слепящего снега. — О, кстати! Мы с Аяксом теперь встречаемся. Официально! И ты бы уже знала об этом, если бы завела себе аккаунт хоть где-нибудь. Уэнсдей оторвалась от расстановки своих ботинок. — Я уже говорила, это не для меня, — хмуро сказала она. — И поздравляю. Инид разулыбалась и рассыпалась в благодарностях, а потом стала тараторить еще быстрее, вываливая на подругу все, что она совершенно не хотела знать, об Аяксе и об их взаимоотношениях. Уэнсдей окончательно перестала ее слушать и медленно разбирала оставшиеся сумки, пока Инид внезапно не возникла около нее с черной подарочной коробочкой в руках. — С Рождеством, Уэнсдей! — подпрыгивая от нетерпения, она протянула подарок. — Открывай скорее! Уэнсдей с опаской взяла коробку в руки. В прошлый раз Инид, мягко говоря, слегка ошиблась с выбором. В коробке оказался стеклянный шар со снегом. Внутри него был черный мрачный замок, вроде румынского, в которых в древности жили вампиры. Он был достаточно отвратительным, чтобы немного понравиться Уэнсдей. К тому же у него было неоспоримое преимущество против снуда, который Инид подарила на ее шестнадцатилетие, — его не нужно было таскать на себе. — У меня тоже кое-что есть для тебя, — сказала Уэнсдей, доставая из сумки сверток. Лицо Инид забавно исказилось одновременно в удивлении и радости. — Серьезно? Это мне? Она молниеносно разорвала упаковку и издала громкий восторженный вопль. — Это же почти что твое альтер-эго, — она приплясывала, тряся черно-белой зеброй в воздухе. — И лак! Как ты вообще сумела притронуться к чему-то столь яркому по собственной воле? — Технически, никак. Мне помогал Вещь. — Мне та-а-ак нравится! — Инид подпрыгнула на месте. — Я просто в восторге! Можно я тебя обниму еще раз? — Не стоит, — Уэнсдей поспешно отодвинулась от раскрытых рук своей чрезмерно эмоциональной подруги.

***

Студенты Невермора толпились в пятиугольном Квадратном дворе, припорошенном снегом. Инид стояла рядом с Уэнсдей у самого края, подальше от скопления людей, и беспрестанно крутилась, высматривая друзей и знакомых. Иногда она срывалась с места, чтобы кого-нибудь обнять, но чаще просто махала рукой в знак приветствия и бесконечно комментировала все вокруг. Казалось, после столь длительного отлучения от общества Инид абсолютно не могла держать себя в руках. Из ее безостановочного трепа Уэнсдей узнала, что Джина, с которой они были в команде на кубке По, коротко постриглась, Йоко поменяла оправу очков, а какая-то сирена из окружения Бьянки рассталась со своим парнем. Все это были абсолютно неинтересные подробности жизни абсолютно неинтересных, а порой и незнакомых Уэнсдей людей. — Ты видела Юджина? — перебила она Инид, когда та пересказывала любовную драму, случившуюся с кем-то из горгон. — Кажется, да, — Инид слегка нахмурилась, напрягая память. — Где-то с той стороны, ближе к фонтану. А вот Аякс, видимо, опять опаздывает. И Ксавье нигде не видно, — Инид снова принялась крутить головой. — Надеюсь, с ним все в порядке. Ты знаешь, что про его арест написали в газете? Аякс сказал, отец даже не хотел отпускать его в школу. Что-то внутри Уэнсдей неприятно дернулось, но ее лицо оставалось непроницаемым. — Он ничего не говорил об этом, — сказала она и тут же пожалела, что вовремя не прикусила язык. На лице Инид появилось такое выражение, словно она была ищейкой и только что напала на след. — О, так вы-ы-ы? — протянула Инид явно в ожидании грандиозной сплетни. — Пойду поздороваюсь с Юджином, — заявила Уэнсдей и, развернувшись на месте, направилась в сторону фонтана. Вопреки ее ожиданиям, Инид увязалась за ней. — Интересно, кто будет новым директором? — подстроившись под шаг Уэнсдей, ее подруга снова принялась болтать, но благоразумно сменила тему. — Скоро узнаем, — безучастно бросила Уэнсдей, высматривая Юджина в толпе. — Да, но по-моему все, кто хотел, уже собрались, он или она явно задерживается, — заметила Инид, а потом посмотрела на часы. — Хотя нет, до выступления еще пять минут. Когда они проходили мимо фонтана в поисках Юджина, им встретилась компания сирен. Уэнсдей бросила на них быстрый взгляд. Бьянка отсутствовала. Дивина с озабоченным лицом что-то втолковывала Кенту и еще двум девушкам из их компании. — Она не выходила на связь целый месяц! — донеслось до ее слуха. — Уэнсдей! — радостный голос Юджина раздался где-то левее нее. Она повернулась на голос своего друга и направилась в его сторону, слегка изгибая губы в улыбке. Синклер все еще семенила вслед за ней. — Привет, Юджин! Как себя чувствуешь? — вежливо поздоровалась Инид. Юджин слегка порозовел. — Все отлично! — воскликнул он. — Прекрасно выглядишь, Инид! И совсем не осталось шрамов! Мне хайд оставил такие огромные на груди. — Спасибо, — Инид жеманно склонила голову и улыбнулась. — Это все штучки оборотней. Регенерация и все такое. Юджин, казалось, поплыл от ее улыбки. — Присоединишься к жужжащим в этом семестре? — Юджин изобразил обольстительную улыбку, которую немного портили скобы на зубах. — Зимой пчелы спят и совсем не кусаются. Лицо Инид сморщилось, отчего она стала похожа на обиженного щеночка, которого больно щелкнули по носу. — Прости, Юджин, — пробормотала она. — Боюсь, пчелы совсем не мое. — Если передумаешь, наши двери всегда открыты, — не унывал Юджин. — Правда, Уэнсдей? Она не успела ответить. Именно в этот момент тяжелые двери главного входа Невермора отворились, громко скрипнув, и из них вышла невысокая худая женщина средних лет. Она держалась гордо и прямо, слегка задрав свой массивный подбородок. Широкие скулы и длинные узкие глаза под нависшими бровями были слегка подчеркнуты косметикой так, чтобы сделать их еще более преувеличено непропорциональными. Пухлые губы были накрашены бесцветной помадой, темные волосы — стянуты в низкий прилизанный пучок. Она была одета в брюки и расклешенное пальто-пончо в зеленую шотландскую клетку. Ее руки были обтянуты высокими кожаными перчатками. Она невозмутимо прошествовала прямо в середину двора, и ученики расступались перед ней, оборачиваясь вслед. Женщина же смотрела прямо перед собой, ни на кого не обращая внимания. Ни один мускул ее лица не дрогнул, а глаза смотрели строго прямо, словно были не способны на чем-либо сфокусироваться. Она взошла за трибуну, установленную посреди двора, и лишь тогда окинула собравшихся студентов безэмоциональным взглядом. — Итак, спасибо, что собрались. Я ваш новый директор, Гвендолин Барлоу. И у меня есть для вас несколько новостей и напутствий на новый семестр. Думаю, все вы знаете, что покойная директор Уимс много сделала для того, чтобы школа Невермор жила в мире с жителями Джерико и их властями. Я собираюсь продолжить ее дело. Голос директрисы Барлоу был низкий и такой же неживой, как и выражение ее лица. Студенты, при ее появлении притихшие и замеревшие в полном внимании, начали потихоньку переговариваться, делясь первым впечатлением. — Она словно более взрослая и преувеличенная версия тебя, — прошептала Инид, склонившись к уху Уэнсдей. — Только от нее у меня мурашки по коже. — Я бы хотела полной тишины, — внезапно звучным голосом произнесла директриса. Ее слова эхом отразились от стен замка, наполняя Квадратный двор странным гулом. Уэнсдей слышала, как Инид испуганно втянула в себя воздух, и выпрямилась, словно оловянный солдатик. Все ученики немедленно замолчали. Барлоу сделала заметную паузу в своей речи, чтобы убедиться, что все ее услышали, и продолжила. — Мы вместе улучшим нашу политику по взаимодействию с норми и сделаем школу более открытой. Чуть позже, после согласования с мэрией, будет объявлено о мероприятиях, направленных на это. Это будут волонтерские проекты и совместные праздники. Весной в «Невермор» пройдет бал, на который будут приглашены норми из старшей школы Джерико. Эта новость была столь грандиозной, что даже страх перед гневом новой директрисы не мог заставить замолчать сотни подростков, собравшихся во дворе. Инид едва не захлопала в ладоши от восторга, приподнимаясь на носочках и счастливо улыбаясь. Барлоу замолчала, давая своим слушателям немного времени на радость, но Уэнсдей, которая внимательно наблюдала за ней, видела, как женщина едва заметно поджала губы, выражая недовольство не то тем, что ее перебили, не то чрезмерной эмоциональностью студентов. Сделав небольшую паузу, директриса снова заговорила, и все постепенно смолкли. — Новый мэр Джерико желает укреплять связи между городом и нашей школой, и я надеюсь, мы в полной мере воспользуемся этой возможностью. Я знаю, что некоторые из вас привлекали к себе много внимания со стороны норми и отнюдь не в позитивном ключе. Директор Барлоу, до этого смотревшая поверх голов учеников, перевела взгляд своих бледных глаз на Уэнсдей, отчего у девушки встали дыбом волоски на руках и спине. Чуть склонив голову и глядя прямо Уэнсдей в глаза, директриса сказала: — Знайте: я не допущу, чтобы это происходило впредь.

***

— Эта Барлоу — просто жуть жуткая! — Инид лежала на своей кровати, заложив руки за голову, и все никак не могла наговориться. — У нее глаза, будто у мертвой рыбины. Такие же бледные и неживые. Бр-р-р. По правде говоря, у Уэнсдей давно начался писательский час, но почему-то ей не хотелось садиться за печатную машинку. Какое-то смутное чувство не давало ей сфокусироваться на сюжете книги и рождало в ее голове несвойственные для Уэнсдей мысли. Чтобы немного отвлечься, она взяла виолончель и теперь задумчиво водила смычком по струнам. Она сосредоточилась на словах Инид. Да, директриса Барлоу была довольно… занятной. Уэнсдей редко ощущала приятно неуютный озноб от кого-либо. Обычно это она была той, из-за кого окружающим становилось не по себе. Но, пожалуй, она была согласна с Инид — их новая директриса и вправду была слегка жутковатой. Не для Уэнсдей, конечно, но в общепринятом смысле — определенно да. Тем лучше. Возможно, Барлоу станет достойной соперницей на новый семестр. Интересно, кто она? Явно не сирена, не оборотень, не вампир и не горгона. По ее виду невозможно было угадать, какие способности таятся за ее хрупкой, но суровой внешностью. Уэнсдей подозревала, что именно они могут быть причиной того впечатления, что Барлоу производила на людей. В любом случае, Уэнсдей чувствовала в ней скрытую угрозу и решила, что ей следует быть начеку. — Но, знаешь, — Инид перевернулась на живот, подперла руками подбородок и воззрилась на Уэнсдей. — Если она почаще будет устраивать балы, то Барлоу мне нравится, какой бы пугающей она не была… В прошлый раз я не смогла пойти с Аяксом, а теперь мы сможем это исправить. Уэнсдей едва не закатила глаза. Еще одного часового разговора об отношениях своей подруги она, пожалуй, не переживет. К тому же Уэнсдей как раз собиралась проверить свою теорию. Это могло отвлечь Синклер от разговоров о своем парне, а ее саму от навязчивых мыслей. — Инид, — перебила ее Уэнсдей. — Ты не писала в своем блоге, что случилось в школе в конце прошлого семестра? Никакой нехватки воздуха или внезапной немоты Уэнсдей не ощущала. Ничего необычного. Мысленно Уэнсдей поставила галочку: она была права. Эти симптомы не возникали, когда она говорила с непосредственным участником тех событий. Лицо Инид исказилось в болезненной гримаске. — Это очень… странно. Но я не смогла об этом написать. — Почему? — уточнила Уэнсдей, откладывая смычок. Инид поежилась. — Просто не смогла. У меня словно пальцы отказывались печатать, — Инид обхватила плечи руками, будто ей внезапно стало холодно. — Я же сказала: это странно. Уэнсдей задумалась. Это явно не было случайностью. Нехватка воздуха, заплетающийся язык, пальцы, отказывающиеся печатать. — Ты пробовала кому-то рассказать о Крэкстоуне? — спросила она. И снова не ощутила ни малейшего неудобства, даже при упоминании имени пилигрима. Инид кивнула. — И тоже не смогла? — предположила Уэнсдей. Инид отрицательно покачала головой, широко раскрыв испуганные глаза. Кажется, ее теория была верна. Но кто мог такое устроить? Кто мог убеждать людей делать или наоборот не делать что-либо против собственной воли? Ответ лежал на поверхности. Это могли быть только сирены. И Уэнсдей собиралась расспросить кого-нибудь из них. Например, Бьянку. Кажется, в прошлом семестре они расстались на достаточно дружеской ноте. Пожалуй, она могла бы сходить к ней и поговорить прямо сейчас. Все равно сегодня у нее даже смычок из рук валился. — Ты видела Бьянку? — спросила Уэнсдей, вставая с места и поспешно устанавливая виолончель на подставку. Инид моргнула, словно очнувшись от гипноза. — Ее пока нет в школе. Я слышала, как другие сирены подходили к Барлоу и спрашивали о ней. Она сказала, что Бьянка отсутствует из-за каких-то семейных проблем и приедет позже. Это было чертовски не вовремя. Придется немного отложить свое расследование. Уэнсдей не была уверена, что Дивина, Кент или кто-то еще из сирен захочет отвечать на ее вопросы, если они были в этом замешаны. Тем более без одобрения Бьянки. Она положила смычок на место рядом с виолончелью. Сделала пару шагов к окну, глядя на сгущающиеся сумерки. Потом подошла к столу и поправила несколько вещей, и так лежавших на нем в идеальном порядке. Любопытство и еще что-то, смутно похожее на беспокойство, съедало ее. Она села на кровать в глубине своей комнаты, поджав под себя ноги, словно пытаясь найти какую-то тихую гавань среди легкого шторма непривычных для нее эмоций. Вещь, до этого тихо сидевший на одеяле, встревоженно забарабанил пальцами, заметив, что с Уэнсдей происходит что-то неладное. — Ксавье тоже отсутствует по семейным обстоятельствам? — наконец, спросила она, подозревая, что ее соседка уже успела посплетничать на эту тему с Аяксом после выступления их новой директрисы. Лицо Инид стало хитрым, как у лисицы. — Напиши ему сама и узнаешь, — улыбнулась она, уворачиваясь от подушки, которую Уэнсдей метко кинула в ее сторону. Жаль у нее под рукой не оказалось ничего более подходящего. Например, метательного ножа. Именно в этот момент в их окно кто-то громко постучал. Уэнсдей нахмурилась и повернулась на звук. За стеклом маячил чей-то высокий темный силуэт. — Уэнсдей! Инид! Я могу зайти? Она узнала голос. Это был Ксавье. Не дождавшись их ответа, он толкнул створку и протиснулся сквозь небольшой проем. Адреналиновый всплеск в крови резко поднял Уэнсдей на ноги. Она вскочила с кровати и выпрямилась, готовая защищаться от опасности, которой не существовало. Уэнсдей чувствовала, как ее дыхание слегка сбилось, а колени напружинились, будто она готовилась к прыжку или побегу. Вероятно, это случилось от неожиданности. Она уставилась на Ксавье, не сводя с него немигающего взгляда своих темных глаз. Он, в свою очередь, замер у окна и мягко улыбался, издалека рассматривая ее лицо. — Привет, Ксавье! Я как раз ухожу. У меня… эмм… были кое-какие дела, — звонко произнесла Инид, выводя их из оцепенения. — С Йоко. Уэнсдей с удивлением посмотрела на свою соседку. Инид схватила со спинки стула розовый кардиган и накинула его на плечи. На ее губах играла самодовольная улыбка, которая совершенно не понравилась Уэнсдей. — Ты же вроде никуда не собиралась? — подозрительно спросила она. На лице у Инид появилось такое выражение, словно Уэнсдей сморозила полную глупость. — Конечно, собиралась, — она уже была в дверях, когда обернулась через плечо с требовательно сверкающим взглядом. — Вещь, разве ты не хотел пойти со мной? — Это еще зачем? — недоуменно спросила Уэнсдей, но Вещь уже выбежал вслед за Инид. Дверь захлопнулась, словно медвежий капкан, оставляя их наедине. Уэнсдей медленно повернулась к Ксавье. Он, казалось, находил эту странную ситуацию забавной. Усмехался. Имел смелость потешаться над ней. — Что смешного? — раздраженно спросила она, нахмурившись. — Ничего, — Ксавье все еще улыбался, и ей хотелось стереть с его лица эту глупую усмешку, словно означавшую, что он понимает больше нее. — Можно мне войти? — Ты уже вошел, — буркнула она, усаживаясь назад на кровать. Ксавье хмыкнул и прошелся вдоль ее половины комнаты. Уэнсдей наблюдала, словно дикая кошка из засады, как он подошел к пюпитру для нот, коснулся длинными пальцами колков виолончели, потом направился к столу и принялся рассматривать корешки ее книг, печатную машинку. Он подтащил стул к ее кровати и сел задом наперед, облокотившись предплечьями на его спинку и упираясь подбородком в руки. — Кажется, у вас пропала изолента с пола, — заметил Ксавье. Уэнсдей настороженно посмотрела на него. — Откуда ты знаешь? Ты же никогда здесь не был. — Был однажды. Когда вы с Инид и Галпином пробрались в особняк Гейтсов. Я искал тебя, но здесь был только Вещь. Он и сказал, где я могу тебя найти. Это объясняло, как Ксавье тогда нашел их. Уэнсдей пристально посмотрела на него. Интересно, зачем он искал ее тогда? В тот момент она была так сосредоточена на ранении Тайлера, найденных уликах и их последующей пропаже! Она была уверена, что Ксавье и был монстром, заметающим следы, и ей было плевать на прочие мотивы Торпа. Прядь волос упала Ксавье на глаза, и он неровным жестом поправил ее. Она решила сменить тему. — Ты не был на выступлении директрисы. — Да, я приехал чуть позже. Отец не хотел, чтобы я возвращался в Невермор после всего, что случилось. Вся эта его идеальная репутация, знаешь ли. — Идеальная репутация — скука смертная, — заметила Уэнсдей. Ксавье криво улыбнулся. — Не для того, кто собирается баллотироваться в Конгресс. Отец хочет стать первым изгоем в правительстве, избранным не по квотам, и заниматься более глубокой интеграцией таких, как мы, в мир норми. А его непутевый сын, кажется, все испортил. Уэнсдей была удивлена и даже слегка впечатлена амбициями Торпа-старшего. Так как изгоев в человеческой популяции было гораздо меньше норми, для представления интересов их меньшинства правительство ввело квоты в конце двадцатого века, когда дикие времена охоты на ведьм и сжигания их на кострах окончательно канули в Лету. С тех пор в рядах политиков всегда присутствовала мизерная половина процента изгоев, которого было явно недостаточно. Но еще никто из них не смог выиграть выборы, отвергнув эту унизительную привилегию. Уэнсдей должна была признать, что шансы достичь желаемого у Винсента Торпа были. Его популярность достигла такой величины, что вполне могла изменить политический климат в стране. Она вспомнила о своем видении в редакции «Сплетника». Наверняка, главный редактор дал добро Эмбер Шерил на печать компромата, когда узнал о планах Торпа-старшего. Ксавье тем временем залез в карман толстовки и достал оттуда маленький черный сверток с бархатным бантом. — С Рождеством, Уэнсдей, — сказал он, протягивая подарок ей. Она нахмурилась, вскрыв упаковку. Внутри лежала белая пластиковая коробочка со скругленными углами. — Это наушники, — пояснил Ксавье. — Мне кажется, ты любишь музыку. Дашь на минутку свой телефон? Уэнсдей открыла ящик тумбочки около кровати, достала электронную безделушку и протянула Ксавье. Он потыкал по экрану, проделывая какие-то манипуляции, а потом достал из белого футлярчика наушник и потянулся к Уэнсдей. В его глазах стоял немой вопрос, и хоть все ее инстинкты вопили о необходимости отшатнуться, она зачем-то замерла и позволила Ксавье сделать то, что он собирался. Она моргнула, когда Ксавье мягко дотронулся до ее волос, чтобы убрать их от уха. Он снова улыбался. Когда он слегка задел кончиками пальцев ее шею, по спине Уэнсдей побежали мурашки, и она судорожно вздохнула. Наконец, наушник был на месте, и Ксавье убрал руку. Он вытащил из коробочки второй и, очевидно, хотел снова проделать ту же манипуляцию, но Уэнсдей поспешно выдернула наушник из его пальцев и самостоятельно вставила его во второе ухо. Ей было не по себе от собственной реакции на его прикосновения. Еще раз она бы этого не выдержала. Ксавье, кажется, не слишком смутило, что она не дала осуществить задуманное до конца. Он снова прикоснулся к экрану телефона, и глухая тишина в ушах Уэнсдей сменилась мелодией. Why do all the monsters come out at night? Why do we sleep where we want to hide? Why do I run back to you, Like I don’t mind if you fuck up my life? «I'm addicted to the way you hurt,» — сообщал голос в ее ушах. Уэнсдей вытащила наушники, и музыка смолкла. Ксавье смотрел на нее с любопытством и легкой искоркой веселья в глазах. — Это признание? — мрачно спросила она. — Это просто песня, Уэнсдей, — с улыбкой ответил Ксавье. Он слишком много улыбался. Это раздражало. Уэнсдей внимательно рассматривала его лицо, ища признаки лжи, и заметила, что Ксавье все-таки кое-что скрывал от нее. Легкая грусть во взгляде, невесомая обреченность в его плечах, длинные пальцы, стиснутые в замок, выдавали Ксавье с потрохами. — У меня не было намерения сделать тебе больно. Я хотела поймать монстра и ошиблась. — Это извинение? Этот странный разговор утомлял ее. Уэнсдей встала с кровати, обходя Ксавье по широкой дуге. Он с любопытством следил за ней — Уэнсдей лопатками чувствовала его взгляд. Она достала из стола его подарок и протянула ему. — Это тебе. Брови Ксавье удивленно взлетели вверх. Он встал со стула и приблизился к ней так медленно, словно думал, что Уэнсдей исчезнет от любого резкого движения. Он плавно поднял руку и медленно вытянул длинный черный сверток из ее пальцев. Ксавье распаковывал подарок так аккуратно, словно желал сохранить упаковку на память. Когда из свертка выпал футляр с кисточками, он прикоснулся к сложной гравировке на нем со странным выражением на лице. Это было… благоговение? — Это же… — он запнулся, заглянув внутрь футляра. Он вытащил одну и потрогал ее щетинку. — Это же кисти разработки Генри Уайта! Из шерсти лис-оборотней. Где ты нашла их? По ошеломленному лицу Ксавье Уэнсдей поняла, что это была какая-то редкость. Она бы переломала Вещи все его пять пальцев, если бы не знала, что тот так же, как и она, совершенно ничего не понимает в художественных кистях. — Я не знала, — сказала она довольно грубо. — Просто взяла первые попавшиеся. — В любом случае спасибо, Уэнсдей. Мне очень понравился твой подарок. Тебе показать, как включать музыку? Это звучало гораздо лучше, чем его благодарности и ее нелепые оправдания, так что она кивнула. Они сели рядом на ее кровать и несколько минут Ксавье показывал ей волшебный мир музыки в маленькой коробочке под названием телефон. Найдя в поиске Баха и еще парочку своих любимых песен из альбома Murder Ballads, Уэнсдей была готова признать, что это адово устройство не настолько бесполезно, как она думала поначалу. Ее настроение стало значительно менее раздраженным. Вскоре совсем стемнело, и Ксавье засобирался в свою комнату. Уже открывая створку окна, он обернулся через плечо и спросил: — Кстати, тебе ничего не известно о взломе редакции «Сплетника»? В ответ Уэнсдей лишь улыбнулась ему уголком губ, но Ксавье этого было достаточно. Он рассмеялся и, кивнув головой, сказал: — Я так и знал.