Прометей

Многие были бы удивлены, узнав, что единственным человеком, навестившим Рэнсолма Кастерфо незадолго до его казни, была Лея Органа. Отсутствие других посетителей не вызывало никаких вопросов: родителей юного экс-сенатора убили, когда тот был ребёнком, сам он никогда не был женат, а любой союзник, которого он приобрёл во времена взлёта своей политической карьеры, счёл бы мудрым решением не иметь с ним никаких дел с того момента, когда стало известно о причастности Рэнсолма к бомбардировке Сената. Зачем же Лея Органа пришла к тому, кого все считали террористом? Злые языки сказали бы — она явилась насладиться страданиями человека, объявившего всей Галактике, что она — дочь Дарта Вейдера, человека, который мог одним махом перечеркнуть три десятилетия её политической карьеры.

Но никто бы не догадался, что в мыслях принцессы, шедшей к обречённому на смерть, будет лишь сожаление, а когда они встретятся, Лея посмотрит в лицо друга.

Рэнсолм выглядел прекрасно даже в тюремной одежде, заменившей роскошный сенаторский наряд. Он похудел с их последней встречи, на щеке виднелся синяк. Рэнсолм улыбнулся, увидев её, и если бы Лея не умела контролировать свои эмоции, она бы расплакалась в этот момент.

Их разговор был ограничен в выборе тем. По закону, их встреча была полностью приватной, и сказанное не должно было выйти за пределы этой камеры. Но Лея не верила, что правительство Риозы уважает законы и приватность. Теперь — нет.

Рэнсолм говорил о судебной системе своей страны. Несмотря на его положение, казалось, он некоторым образом гордился скоростью и эффективностью процесса свершения правосудия. В настоящий момент обстоятельства не были благоприятными для оценки его заслуг в этой области.

Он немного напоминал Лее её брата во времена восстания — не только из-за светлых волос и голубых глаз, но и из-за идеализма, из-за веры в то, что Вселенная и люди в ней олицетворяют собой добро, даже несмотря на то, что ни Вселенная, ни люди сейчас нисколько не были добры к нему самому.

Ещё, как ни странно, Рэнсолм немного напомнил ей Хана в момент их прощания. Внешне эти двое имели мало общего, но и в том, и в другом было некое внутреннее благородство, которое ей не сразу удалось распознать.

Когда они прощались, Лея сказала:

— Они заплатят за это. Я заставлю их заплатить.

— Я знаю, — ответил Рэнсолм. Затем его увели на казнь.

Всё это казалось ужасно знакомым — не столько фраза, сколько ощущение, которое испытала Лея.

На самом деле, больше всего Рэнсолм напоминал ей Бэна. Много часов спустя, уже на своём корабле, она продолжала думать об этом и спрашивала себя — возможно, та странная связь, то сочувствие, которое она испытывала к юному сенатору, происходило оттого, что она неосознанно пыталась увидеть в нём своего сына?

Вот только разница между ними была в том, что Рэнсолм, несмотря на своё увлечение Империей и её идеей единого лидера, управляющего всей Галактикой, увидев и получив возможность присоединиться к Империи, от этой возможности отказался. Более того, он отрёкся от этого пути.

Бэн же присоединился к Империи при первой возможности. И Лее вновь пришла в голову мысль, что однажды она войдёт в подобную камеру, и на месте Рэнсолма увидит Бэна. Только, в отличие от бывшего сенатора, её сын заслуживал быть там.