Буря капитана.

Сумасшедшее море истерило, стонало в гибких, яростных оковах холодного ветра. В небе расцветали огромные цветы – оранжевые, белые, фиолетовые. Безрассудное суднышко волчком вертелось в небрежных пальцах волн, вскидывало нос вверх и тут же, ныряя вниз, черпало неглубокими бортами солёную воду. Небо рыдало крупными слезами, с грохотом разбивавшимися о бешено кренящуюся палубу. Тёплый плащ намок, облепил ноги, мешая двигаться. Михаил дёрнул застёжку у шеи. Следующая волна унесла кусок когда-то дорогой ткани, вместо него оставляя на плечах ощущение тяжёлой, ледяной воды. Он отфыркивался: во рту было горько и солено от морской воды. — У руля! Держи крепче, дьявол тебя раздери! Новая волна ударила через борт прямо в главную мачту, и та затрещала, заскрипела, полетели щепки. Но мачта пока держалась, крепкая, стройная, блестящая. Он добрался до штурвала, шатаясь, словно был мертвецки пьян, и отодрал мёртвые пальцы рулевого от холодного, отполированного тысячью касаниями дерева, оттолкнул его прочь, привязывая себя верёвкой на его место. Это его, капитана, буря, только его и больше ничья. Только он сможет провести шхуну через смертоносные рифы, по узкому фарватеру, так, чтобы не сесть на мель на острых подводных камнях или мягком, но не менее опасном песке. — …ааа! …ля!!! Он задрал голову. На грот-марсе истошно вопил матрос, пытаясь переорать вой ветра в ушах капитана: — Впе… ди зем… а! Впереди земля-а-а!!! Горшенев вывернул штурвал. — Якорь! Отдать якорь! Где шкипер, когда он так нужен? Чтоб его забрал морской дьявол! — Кэп!!! — Князев! Отдать якорь! — Кэп, рифы! — Отдать якорь! По моей команде рубить канат! — прорычал Миша. Так хотелось крикнуть «Где вас черти носят?!». Так хотелось прямо сейчас и прямо здесь заставить его подчиняться без пререканий… — Закрепить брамсель! Опустить грот! Море взвыло, не желая выпускать добычу из когтей, осыпая корабль острыми, горькими искрами брызг. На мгновение всё стихло, когда шхуна спряталась за высокой скалой-преградой, становящейся на пути стихии. Михаил крутанул штурвал ещё раз. — Резко налево… Сейчас, Андрей! Рубите, чёрт вас раздери, рубите! Вода вновь забурлила за бортом, такая же яростная, но уже беззубая, лишённая смертельных рифов. Шхуну завертело, забросало вверх-вниз… Горшенев крупно вздрагивал всем телом, а в голове нарастал звон, перед глазами стояла мутная пелена. — Князев… — прохрипел он. — За штурвал… — и обмяк, повиснув на верёвках. Капитан корабля пришёл в себя сразу, чётко осознавая всё, что произошло вчера. Мгновенно выпрямившись в постели, он схватился пальцами за виски. В голове всё ещё звенело, но страшнее был жар, заливавший всё тело. Как он мог потерять сознание у руля?! Он, капитан… Как он теперь станет смотреть в глаза своей команде?.. Он закрыл рот рукой, пытаясь сдержать рвущийся наружу отчаянный, болезненный стон. Нельзя проявлять ещё большую слабость, не сейчас, необходимо узнать, что с командой, и главное – что с «Конторой», что с его кораблём? Каюта раскачивалась, и Миша подозревал, что не только штормовые волны тому причиной. Колени мелко тряслись, обстановка прыгала перед глазами, всё тело неистово боролось за каждый шаг. Его тошнило, он с трудом сглатывал вязкую, горькую слюну. — Кажется, я наглотался-таки воды. — с отвращением прохрипел он сам себе, но ничего не услышал. Наверное, уши заложило. От наткнулся на столик, попав пальцами в стакан. До бури он пил из него виски, а сейчас он, конечно же, был пуст. Хрустальный графин заскрипел под сапогами острыми осколками. Ручка двоилась перед глазами, потом их стало три, и выбор усложнился. Но решение проблемы явилось неожиданно в виде Князева, застывшего на пороге каюты, светловолосого, с обветренной кожей, нахмуренными бровями и немым упрёком в светлых глазах. — Кэп, вам отлежаться надо. — произнёс он своим грубоватым, низким голосом. — Наглотались вы вчера водички-то морской, ой как наглотались… И он шагнул в комнату, широкоплечий и высокий, враз заполнивший её собой. Михаил отступил вглубь, но наткнулся на стол с закреплёнными на нём картами. В этот момент ноги ему наконец отказали, и он уселся прямо на пол, у сапог своего шкипера. — Состояние корабля? — устало произнёс Горшенев, закрывая глаза рукой. — Умеренные повреждения. Команда цела, только Балунов в отключке – его здорово приложило по голове — чётко и быстро отрапортовал Князь. — Хорошо, — Миша поёрзал на чём-то неудобно выпуклом и запустил руку между бёдер. Андрей сопроводил движение своего капитана долгим тяжёлым взглядом. — Кэп? — Вы свободны, Андрей, — Миша вытащил из-под себя компас. — Разбит... — пожаловался он самому себе. — Кэп, вы встать-то можете? — в его тоне была нейтральная вежливость и больше ничего, но сам вопрос заставил Михаила поднять глаза. — Благодарю Вас, Андрей, но Вы свободны. — чуть более настойчиво повторил он. Шкипер шумно выдохнул и отступил к двери, но остановился, словно размышляя. Горшенев пронаблюдал, как сапоги парня помялись мгновение, а затем решительно шагнули к нему. — Кэп, вставайте. — сильная рука скользнула по спине, нерешительно обнимая. Горшок мотнул головой, пытаясь отстраниться, но в результате только потерял равновесие, ткнувшись носом в собственные колени. Над головой капитана послышался ещё один вздох, и того подхватили под колени второй рукой, рывком поднимая с пола каюты. Он откинул голову назад, не в силах держать шею. Его бил мелкий, колючий озноб, в горле неприятно саднило, а Кристенс был горячий, как печка, и пахло от него нагретым под солнцем деревом, просоленными снастями и побитыми ветром парусами… Захотелось, чтобы его руки не были скрыты рукавами, захотелось, чтобы этот жар хоть немного согрел его, чтобы этот запах остался на нём самом, потому что это был запах его самой большой любви, его «Конторы». — Кэп… Горшенев приоткрыл глаза. Оказывается, он уже лежал на кровати, но цеплялся руками за шею Князева, не давая ему распрямиться. — Холодно. — пробормотал он. Ему показалось, или его шкипер нервно дёрнулся? И почему в его светлых глазах вдруг вспыхнули блики, совсем солнечные, такие светлые, такие горячие?.. И почему он прижимает его к своей груди так яростно? Греет?.. — Тепло — с блаженством протянул Миша, зарываясь лицом в шею шкипера. — Как солнечно... Под веками плясали искры, как по воде в самый жаркий летний день. — Кэп. — в голосе шкипера вскипела болезненная решимость. — Кэп! — и тут его губы прижались к губам Горшенёва, от чего холод вдруг пропал, сменяясь пожаром, вспыхнувшим до кончиков пальцев пламенем. Андрей открыл рот, скользнув языком по губам. Михаил медленно выдохнул ему в рот, протяжно простонав. — Андрей... Больше говорить он не мог, сжатый сильными руками так, что рёбра опасно заскрипели. Губы, зубы, язык — всё оказалось в горячем жадном плену. Дальше остались только шорох волос и одежды, тихий жалобный стон – кажется, его, капитана, шумное дыхание. А затем темнота поглотила даже звуки... — Кэп, — разочарованно выдохнул Кристенс и покачал головой, глядя на мирно спящего капитана в своих руках. — Миша… Он был умопомрачительно красив — аристократично бледный, тонкий, нежный. Тёмные волосы взвихренными волнами лежат на лбу — точно потемневшее перед штормом море там, за бортом. На лице заблудилась мягкая усталая улыбка. Шкипер издал короткий смешок, устраивая тело капитана поудобней в своих руках. — Я подожду, когда вы проснётесь, кэп. — произнёс Андрей и поцеловал лоб капитана, поглаживая его волосы.