Une image de notre amour

      Студёный воздух проникает в темноту кожаного салона, окутывая колючей прохладой и без того подрагивающее тело Арсения. Он давно отключил печку и вытащил ключ зажигания. Почему-то ему было необходимо оказаться в холодном сумраке замкнутого пространства именно сейчас.       Руки крепко сжимают руль, в голове полно мыслей, а глаза бегают по улице за лобовым стеклом. Там, внутри морозных дорог, что скованы серыми домами, виднеются фонари. Они бесполезно мигают во мраке позднего вечера, отбрасывая мутно-желтые пятна на мокрый асфальт. Арсений считает тревожные вспышки света, стискивая дорогую обивку руля. Унять постоянно сменяющиеся картинки недавней встречи не получается. Каждая из них бессовестно лезет в глаза, а размышления о возможностях, которые, по мнению рассудка, были бесцеремонно упущены, пестрят неоном рядом.       Арсений устало выдыхает, опуская голову. Ему не нужна напрасная рефлексия. Она в целом не имеет весомого смысла. Да, Антон интересен, но это не повод зацикливаться. Арсений уже пробовал завоевывать внимание ради собственного ублажения. Может, год с того момента прошел, а может и больше. К черту. Он не помнит, да и не хочет вспоминать.       Все эти никчемные чувства сгорали в считанные дни, оставляя лишь горечь пустоты и крики отвергнутых людей, что когда-то всколыхнули жаркие эмоции. Арсений поиграл, потом выбросил, словно нелепую плюшевую игрушку. Это отвратительно, и он осознает свою мерзость, потому не желает повторять ужасных ошибок.       Антон для него другой, светлый, яркий и донельзя очаровательный. Этот парень словно солнце, к которому нельзя прикасаться, иначе лучи погаснут, напоследок болезненно обжигаясь.       Наверное, Паша был в чем-то прав. Арсений хочет получить заветное внимание. Но цена его слишком высока. Ощущение сладости после победы будет таким же мимолетным, как и дневной свет зимой.       А разве шанс его успеха существует? Антон не похож на тусклую массу тех, кто ранее хоть как-то выделялся из толпы. Он гораздо выше, а значит любые варианты, что совсем недавно прокручивал в рассудке Арсений, являются только призрачными мечтами.       Возможно, парадокс ситуации заключается в нежелании завоевывать или покорять цель. Антон не та вещь. Он настоящий, он человек. Тот самый человек, в котором Арсений нуждается на постоянной основе, и его невозможно привязать к себе насильно. Факт появления Антона в жизни уже греет невероятным теплом, оттого и радикальные действия необязательны. Арсений всего лишь попытается сохранить приятные чувства внутри, сделать все для чужого счастья и не более.       Он осторожно отпускает руль, а в груди так хорошо и легко. Невнятное удовлетворение расползается кроткой улыбкой на губах. Арсений выходит из машины, закрывает дверь и спокойным шагом бредет к многоэтажному дому.       Лифт, ступени и бесконечные коридоры, наконец, замыкаются подле двери его квартиры. Он вставляет ключ, проворачивает пару раз.       Внезапный хлопок по плечу и резкая боль от грубого касания на другом заставляют сердце остановиться. Вдох застревает в горле.       — Ну что, посчитаемся? — угрожающе шепчет кто-то сбоку.       Ноги прилипли к полу, а взгляд беспорядочно мечется по безжизненному металлу двери напротив. Что происходит? Он не в силах повернуть голову. Страх сковывает тело.       Громкий смех неожиданно разрезает тишину и эхом прокатывается по широкому коридору.       — Арс, ты что напрягся? Штука, — сквозь смех произносит знакомый голос.       Арсений нервно кашляет, растерянно хлопая ресницами. Руки на плечах исчезают, а голова с короткими русыми волосами возникает перед ним. Паша светло улыбается и щелкает пальцами в лицо.       — Блять, Добровольский, — шипит он, делая шаг назад и упираясь в чью-то грудь. Арсений отскакивает, испуганно оборачиваясь.       — Не только Паша, — так же лучезарно улыбаясь, проговаривает Сережа.       — Вы убить меня хотите или коллекторами подрабатываете? — ошарашенно оглядывая друзей, спрашивает он.       — Вообще, я извиниться пришел, — Паша пожимает плечами и поднимает бутылку виски чуть выше. — Я думаю, наша перепалка была бессмысленной. Мы же давно дружим, к чему нам прекращать общение из-за первого попавшегося студента.       — Антона, — зачем-то поправляет Арсений, — Антона Шастуна.       — Не сомневался, что ты его имя запомнил, — хмыкает Добровольский, — впрочем, я не за очередным допросом. Просто хочу поговорить, выпить как в старые добрые.       — Я только поговорить, ребят. Ртом поработать, так сказать, — врывается Сережа.       — Хорошо, открываем бордель, обсудим стартап, — Арсений отворяет дверь, впуская развеселившихся мужчин.       Они проходят на кухню и устраиваются на барных стульях. Сережа с Пашей перекидываются парой шуток, пока Арсений настороженно рассматривает Добровольского.       Все же осадок почти невесомого недоверия остался. Да, ситуация глупая и абсолютно точно не стоит обид или чего-то подобного, взрослые люди, в конце концов. Но, наверное, за полтора месяца причина их конфликта стала более значимой. Арсений не хочет принимать правоту чужих слов, хотя и понимает, что это бесполезно и все уже однозначно. Возможно, ему нужны новые слова наставлений, а не упреков. Он уверен, Паша его поймет и скажет то, что необходимо. В этом и заключено решение беспорядка в голове. Бесспорно, годы определяют взаимоотношения. Арсений хочет доверять.       — Арс, — поворачивается Добровольский, — может, бокалы какие есть?       — Есть. Обжился как-никак, — он встает и подходит к навесным светлым шкафчикам кухонного гарнитура, что выстроен во всю стену.       — Ну и как тебе? Рассказывай все.       Арсений дребезжит гранеными стаканами и небольшой белой чашкой, расставляет по столу, пока Паша заинтересованно глядит на него и открывает бутылку.       — Неплохо. Ритм Москвы, конечно, удивительный. Сложно вновь вливаться в бесконечную суматоху, — он выдыхает, включает чайник и присаживается на высокий стул. — Серег, тебе кофе сделаю.       Матвиенко коротко кивает ему, что-то печатая в телефоне.       — Не думал вернуться на следующий год в Париж? — интересуется Паша, зная о любви Арсения к спокойствию и европейским улицам, которые так цепляют его утонченную натуру.       — Я думаю, мне нужен заряд этой энергии. Знаешь, взрывное веселье, беспечность и искренность. Может, что-то здесь даст мне это, не знаю.       Паша быстро разливает жидкий янтарь по стаканам.       — Ты говоришь о чем-то конкретном?       — Не уверен, — медленно отвечает Арсений.       Он действительно не понимает и не может сказать чего-то однозначного — есть желание, непривычно чистое желание быть ближе, пожалуй, на этом все. Разве этого достаточно для рационального обоснования собственных ощущений?       — Я знаю тебя больше пятнадцати лет, Арс. У тебя всегда есть какие-то заметки, а менять обыденное на новое без них невозможно, тем более это ты, — почему-то добродушно улыбаясь, упрекает Паша. Видимо, он пытается выудить истинную суть завуалированной фразы.       Арсений молчит. Слов не хватает, чтобы описать бесконечные вереницы мыслей. Где взять ту самую таблетку искренности, что спасает от страха быть наивным и безрассудным?       — И впрямь, Арс, — вдруг включается Сережа, — ты же всегда мечтал о Франции, поехал в итоге, потом вернулся на годик из-за не самых приятных обстоятельств, чтобы подождать, а теперь обратно не хочешь? Тут есть причина и, я уверен, она пиздец какая весомая.       — Нет, я пока…       — Не придумал, как сформулировать это в красивый и понятный всем текст? Зачем? Мы тебя любого понимаем. Вон, года четыре назад возле бара валялся, и там поняли. Чайник звонко щелкает.       Арсений хлопает глазами, а Сережа лыбится так приятно, что думать не получается совсем. Паша, также широко растягивая губы, смотрит, и его морщинки возле глаз собираются лучиками.       Оказывается, доверие и открытость близких людей и есть та самая крошечная таблетка, что вяжет язык, словно хурма, вынуждая вдохнуть свежесть.       — Я, — порывисто начинает Попов, с надеждой глядя на друзей, — мне кажется, — он вновь обрывается, — думаю, — тяжелая пауза ложится на и без того уставшие плечи, — думаю, мне нравится один человек.       Синхронный выдох Сережи и Паши внезапно сбрасывает огромный камень недоговоренности. Все хорошо. Они поняли.       Добровольский осторожно встает из-за стола, аккуратно кладет ладонь на плечо Арсения и произносит тихо:       — Я кофе Сереге налью.       И эта беспечность в его голосе поддерживает невероятно, как будто и не случилось ничего, просто сели чай попить, просто Арсению нравится студент. Просто. Все просто. Так ведь?       — Ну и как зовут? — Матвиенко кивает на Пашку, что наливает кипяток в кружку подле него, явно намекая на тот самый разговор, где фигурировал тот самый Антон Шастун.       — Да, — подтверждает Попов, дернув уголком губ.       — Да? — громко произносит Добровольский, нелепо отводя чайник в сторону, — Антон?       — Получается, — Арсений жмет плечами.       — Та-а-ак, — тянет Паша, присаживаясь на стул, — и что же ты сидишь без действия?       Попов вылупляет глаза, не в силах сложить буквы в одну абсурдную фразу взрослого человека. Неужели у него и правда все так просто? Арсений откашливается.       — Антон другой — это во-первых, а во-вторых, у него есть девушка, — спокойно проговаривает он, не чувствуя опустошения или жалости. Словно с признанием этого, Арсений по-настоящему осознал, что ему нужно лишь быть рядом. Антон не мимолетное увлечение, которое нуждается в реализации. Речь идет не о вещах и игрушках, а о живом, безумно чувственном, ярком человеке, который вызывает дрожь и заставляет млеть под одним теплым взглядом зелени.       Для Арсения это непросто.       — А, да, хорошо, теперь по пунктикам пройдись, раскрой, — прищуривается Сережа.       — Тут нет физического желания. Я не хочу завоевать его, не хочу получить внимание намеренно.       Матвиенко замирает и внимательно смотрит на Попова. Он знает, что такое было лишь один раз — болезненный раз. Когда Арсений был совсем юным, амбициозным мальчуганом. Тогда он и встретил Алису. Девушку, которая стала единственным смыслом жизни. Она впервые показала ему честную, искреннюю, до дрожи желанную любовь. Арсений растворился в ней и увяз всецело. Он был одним из героев примитивных бульварных романов, где глаза-сердечки ярко светятся, а тривиальные прогулки по паркам едва ли не самое лучшее в жизни. Главное рядом.       Бесконечные поцелуи и любовь продлились недолго. Потому что Арсений получил предложение поработать во Франции — стране мечты. И тогда все погасло, точно лампочка, что звонко трескается в темноте комнаты.       Алиса не поддержала его восторга от скорого переезда. Она сурово оглядела счастливое лицо Попова и вымолвила тихое: «Либо я, либо задрипанный Париж». Разочарование больно укололо красное сердце, что быстро стучало о ребра в порыве неугасающей надежды. Страх смешался с искристым взглядом. «Неужели она говорит это всерьез?» — стучало в висках. И лишь пары секунд его смятения хватило, чтобы девушка, которая казалась светлым лучиком тепла, любимым и самым настоящим ангелом, ушла. Хлопнула дверью, не собираясь оборачиваться на стекающее по стене тело.       После Арсений не желал и слышать о чувствах. Отвратительная липкость и мерзость скрывались за глупыми эмоциями, что все без устали звали «любовью». Потому он уехал быстро, с твердым намерением никогда не возвращаться в Москву.       Усталая улыбка медленно расползается по лицу. Воспоминания его тяготят, но почему-то сейчас все чудится другим. Возможно, новая надежда теплится где-то глубоко, да и удивленные взгляды друзей слегка забавляют. Все же с Антоном иначе. Легче что ли, будто необоснованное доверие — истинное. Знаете, как интуиция, что четко подсказывает правильный путь. И Арсений убежден в ее подлинности. Он хочет быть рядом.       — Ты, — ошарашено начинает Сережа, — ты уверен?       — Да. Теперь это однозначное «да».       — Я очень рад, Арс, честно, — донельзя чувственно проговаривает Матвиенко, когда осознание наконец ударяет в голову. И абсолютная чистота эмоций читается в карих глазах. Арсений благодарен ему, в равной степени, как и Паше, который крепко сжимает его предплечье, сочувственно глядя.       — Спасибо, — шепчет Попов.       — Если это тебе важно, то с Кузнецовой он расстался, месяц назад вроде, — Добровольский поджимает губы, убирая горячую ладонь.       Арсений не знает, что ответить. В мыслях всплывают возможные картинки, где Антон страдает среди мрака пыльной комнаты, а после вырисовываются и совсем недавние воспоминания: усталый, совершенно измученный вид, неспешная походка и постоянно опущенная голова. Шастун улыбался только Диме и… ему?       Попов не замечал. Он не видел очевидного, потому и не мог связать причин, если они связаны именно с болезненным расставанием. Впрочем, сделать правильные выводы, по крайней мере, в собственном рассудке, невозможно. Арсений не уверен, что это будет возможно и в будущем. Мелкая дрожь касается пальцев.       — Арс, — зовет Сережа, пытаясь привлечь внимание опущенных глаз, — Ты действительно дорожишь его компанией. Я вижу. Может, тебе стоит пригласить Антона на чашечку кофе?       — Я не хочу принуждать никого встречаться со мной, не хочу навязываться, не хочу манипулировать, привлекая заветное внимание. У него своя жизнь. Я там ни к чему, — сухо отчеканил Попов.       Секунда молчания друзей слишком затянута, точно узел на шее. Внутри трескается что-то, хрустит так невнятно, словно горечь смешалась с облегчением и не понимает куда залезть, чтобы высушить живые эмоции.       — Стоп, мы не об этом, — вступает Паша, — ты же видишь, что ему интересно с тобой. Почему бы просто не пообщаться, без ярлыков и бесконечных аудиторий? Уверен, он будет не против. Ты вообще видел как он на тебя смотрит?       — Как на строгого преподавателя?       — Как на того, кто сможет вытащить из темноты глупыми шутками и банальной улыбкой. Он после твоей пары носом в стол клевал, явно размышляя не о Набокове.       — Я не думаю…       — Вот и не думай. Тебе иногда полезно. Просто пригласи поболтать в хорошей кофейне, вместо дополнительного занятия.       Арсений уткнулся взглядом в стол. Это же странно, так не должно быть, но почему бы не попробовать? Абсолютный абсурд, который хоть изредка, но должен быть в жизни. Любовь Николаевна говорила что-то похожее, только экспрессивнее. Попов усмехается.       Если то, что сказал Добровольский действительно правда, все может получится. Он сможет отвлечь Антона от надоедливых коридоров института и ему будет лучше.       Главное, что Антону будет лучше.       С этими мыслями Арсений не расставался до самого четверга. Безумно ждал предстоящего занятия с ним и улыбался глупо всем студентам, будто выиграл миллион долларов. Наверное, их встреча и впрямь стоит этих денег.       Все трепещет и горит, ощущения непривычно остры, а он влюблен. Да, Арсений влюблен в очаровательную, слегка смущенную, улыбку Антона, когда внезапное предложение звучит среди стен пустой аудитории:       — Антон, Вы не хотите сходить со мной в кафе?       — Вы серьезно? — порывисто выдыхает он, внимательно разглядывая светлую радужку глаз напротив.       — Да, — сквозь улыбку отвечает Арсений, — дополнительное занятие в французском кафе — отличная техника для практики разговорной речи.       — Пожалуй, это будет одно из самых интересных занятий, — усмехается Шастун, опуская взгляд на ладони, которые он лихорадочно трет.       Смущен. Впрочем, как и сам Арсений. Но это приятный трепет. Волнение, что слегка сковывает, позволяя в полной мере прочувствовать дрожь мягких эмоций где-то под ребрами.       — Разумеется, — наконец выдавливает Антон, — разумеется, я согласен.       И, он готов поклясться, в этот момент ощущается именно то, желанное, давно забытое, счастье.       Арсений сделает все возможное, чтобы оно не покидало внезапно горячего сердца никогда.