Трудно быть Ангелом

ТРИ ГОДА СПУСТЯ

      С того самого злополучного дня интервью, очертившего новый (или, скорее, старый) этап его жизни, Даниэль пахал. Он пахал, как бешеный, утопая с головой в учебниках и вечерних сменах в больнице. Первое время друзья пытались вытащить его проветриться, однако, вскоре всем стало понятно, что юноша не планирует появляться нигде, кроме своих привычных мест обитания. Это очень их беспокоило: они настояли на посещении парнем психолога — считали, что ему необходимо проработать свои травмы и со спокойной душой вернуться к нормальной жизни. Даня их послушал, он и сам понимал прекрасно, что психологическая помощь ему была необходима. Однако, из-за загруженного графика, часто посещать он его не мог.       Первое время было действительно очень тяжело: кошмары, в которых к нему приходили призраки прошлого — злые и окровавленные, пропахшие порохом и животным страхом, снились с ужасающей периодичностью, заставляя просыпаться посреди ночи в мокром поту, жадно хватая ртом воздух. Все вокруг постоянно допытывались, как же он умудрился попасть в такую ситуацию и как из нее выбирался, требуя рассказа в мельчайших подробностях. Кто-то считал, что он врет, кто-то смотрел на него с жалостью, кто-то не понимал, почему он еще не начал пиарить себя за счет такой удивительной и душещипательной истории. Но Даниэлю все это было не нужно. Он просто хотел спрятаться ото всех и избавиться от назойливых кровавых снов, преследующих его даже после нескольких сеансов с психологом.       В попытках спрятаться и абстрагироваться от всего произошедшего, он не нашёл никакого способа лучше, кроме как погрузиться в учебу и работу. Он толком и не общался ни с кем, кроме дяди. Каждый день Даниэль носился от Университета до больницы, ночевал дома — и снова по новой. Ему это нравилось. Ему это было интересно. А самое главное — не было так много свободного времени, чтобы думать о чем-то еще. Не было времени думать об убийствах, взрывающихся гранатах и красноволосых наемниках.       Его так называемое "бегство от травматического опыта" дало по итогу свои плоды: он был лучшим студентом на потоке, подающим большие надежды. Еще будучи на 4 курсе в больнице, где он подрабатывал, хирург предложил ему присоединиться на операциях в качестве ассистента: посмотреть, как все изнутри работает, да опыта набираться (по мнению мужчины у юноши был талант к врачеванию). Даня был так счастлив, что, вернувшись глубокой ночью после первой в его жизни операции (а точнее, первой операции в больнице), разбудил Григория и позвал отпраздновать сие мероприятие тортом и чайком. Григорий, конечно, побурчал немного для приличия, но согласился: он был горд успехами племянника и искренне счастлив, ведь мальчик смог найти свое призвание в жизни.       Он закончил бакалавриат с красным дипломом: теперь в их квартире небольшая пыльная полка пополнилась фотографией счастливого Даниэля, обнимающего Григория в смешном костюме выпускника и с красным дипломом в руках. Даня поступил в ординатуру и устроился работать в ту же больницу, где раньше подрабатывал, но уже в более солидном статусе. Теперь его официально признали ассистентом хирурга, в связи с чем он 24/7 посещал все операции со своим начальником. Это был удивительный и колоссальный опыт: он учился на ходу, внимательно наблюдая за действиями врача, пытаясь запомнить каждый комментарий, каждое движение, он учился анализировать и предугадывать способы решения трудных задач, возникающих при проведении операций, учился справляться со стрессом. Дома он также упорно тренировался накладывать красивые швы, что в итоге после сотен попыток начало получаться. Он счастливый на следующий день принес заштопанный макет хирургу на оценку: тот рассмеялся и потрепал блондина по волосам, мол, молодчинка, скоро будешь на живых тренироваться.       Он прекрасно находил общий язык со всем коллективом: в ординаторской медсестры постоянно оставляли ему какие-то булочки и сладкое, тайком подкармливая, начальник с удовольствием делился своим опытом, а пациенты после выписки приносили разные подарки. Даниэль был счастлив, ведь ему здесь, в больнице, очень нравилось находиться. Он понял, что это его место. Место, куда он счастлив возвращаться каждый день и учиться чему-то новому. Спасать жизни.       — Не боись, главное, в операционной нужно быть максимально сосредоточенным и с трезвым умом,— пока медсестры надевали на них операционные халаты, Аркадий Владимирович, а именно так звали их хирурга, поучал новенького ординатора, которого к ним перевели недавно, — это вот, знаешь, история такая: пациент лежит на операционном столе, ожидая пока наркоз подействует, и говорит врачу: "Вы знаете, я безумно переживаю сейчас, у меня это первая операция". А врач ему отвечает: "Ну и что? У меня это тоже первая операция, но я же не волнуюсь",— с этими словами Аркадий разразился оглушающим хохотом, надевая на лицо медицинскую маску.       Да уж, врачебный юмор — отдельный вид искусства, с которым Даниэль пока только знакомился. Но все эти разговорчики и шутки прекрасно настраивали на нужный лад, позволяя всей команде спокойно сосредоточиться на проведении операции. Тихо усмехнувшись, юноша встал на свое место у операционного стола, ожидая указаний.       Уставший после трехчасовой операции, Даниэль вышел из оперблока и направился в сторону ординаторской: время было уже позднее, а ему еще ночную смену отрабатывать, так что чашечка кофе была бы сейчас весьма кстати. Немного скрипя своими (возвращенными) белыми кроксами по только что помытому полу, он задумчиво заглядывал в мимо проплывающие палаты. Не то, чтобы он искал кого-то конкретного. Просто…выработалась некая привычка. Во-первых, можно предотвратить чье-то критическое состояние (многим ночью нужна помочь и тщательное наблюдение), а во-вторых…..Надежда умирает последней, верно?       С этими мыслями краем глаза юноша зацепился за одного из пациентов, сидящего спиной к нему на одной из кроватей. Точнее, привлек его цвет волос — ярко-красный. Сердце пропустило удар, и он, совершенно ни о чем не думая, тихонечко прошелестел в палату, направляясь к яркому источнику. Это была девушка. Ее коротко стриженные волосы были окрашены в красный цвет, а печальные зеленые глаза смотрели куда-то в пустоту ночного неба за окном. Заметив движение, она обратила свое внимание на вошедшего врача.       — Здравствуйте. У Вас, кхм, все в порядке?— аккуратно уточнил юноша, чувствуя какой-то липкий ком разочарования, распространяющийся от желудка и направляющийся прямо к его саднящему горлу. Его недавно немного продуло.       — Да, все норм, доктор. Просто не спится,— девушка отвечала абсолютно безэмоционально и явно не была настроена на диалог. Осознав это, Даниэль слегка подбадривающе улыбнулся и тихонечко вышел из палаты, возвращаясь к своему пути до ординаторской.       Трудно не признать, что наличествовала одна большая проблема, с которой юноша живет уже третий год: он в каждом прохожем этого многомиллионного города пытался найти Азика — Красноволосый наемник преследует Даню во снах и размытых воспоминаниях. Он, словно, притаился где-то в темных подворотнях и очередях на кассе, он прятался в толпе пассажиров метро, ускользая от взора юноши. Кажется, что он уже и черты лица его четко не помнит, но блондин был уверен, если увидит — сразу узнает. Глаз постоянно цеплялся за каждое красное пятно на улице, оценивая и исследуя на соответствие образу в голове. Это было настоящей пыткой. Он просто не мог выкинуть его из головы.       Он скучал. Действительно, очень сильно скучал. До болезненной тяжести на душе и бьющему по вискам сердцебиению, когда в голове возникал образ одетого в черные одежды наемника, хитро скалящегося, зовущего его так, как никто больше не называл. Даниэль просто не мог думать ни о ком другом — это сводило с ума. Краем сознания юноша прекрасно понимал, что они вряд ли когда-нибудь еще вообще встретятся, да и зачем он, бедный пашущий 24/7 врач, ему сдался? Они хорошо тогда провели время, но не более. От бедного студента тогда вообще одни сплошные проблемы были. Да уж, Даниэль чувствовал себя поздно созревшим подростком, который первый раз узнал о разбитом сердце или невзаимной симпатии. Обычно такие мысли посещают людей в более раннем возрасте. Кто же знал, что появление этого удивительного человека так сильно перевернет с ног на голову жизнь юноши?       Перекусив и выпив чашку кофе, Даниэль направился на небольшой осмотр. На всякий случай. У них были пациенты, которым уже ничего не могло помочь, к сожалению, и он хотел их поддержать. За их состоянием необходимо было тщательно следить, и хотя по факту это забота медсестер и санитаров — ему хотелось развеяться и отвлечь себя от тягучих неприятных мыслей, переключив свое внимание на тех, кому это действительно сейчас было нужно.       К ним вчера поступил один старик — проблемы с сосудами, он мог умереть в любой момент, в связи с чем ему была необходима срочная операция, от которой он по каким-то причинам отказывался. Аркадий Владимирович тогда лишь махнул рукой Дане, мол, попробуй разобраться что ли. Но у них было несколько внеплановых операций в этот день, и пообщаться с мужчиной не представилось возможным, так что сейчас блондин решил исправить свою ошибку. Старик лежал у окна на самой дальней кровати, тоскливо наблюдая за проезжающими за окном машинами. Кажется, все в этой больнице предпочитают ночью не спать, а наблюдать за улицей через стекло оконной рамы.       — Добрый вечер, как Ваше самочувствие? Может, все-таки дадите себя прооперировать?— юноша тепло улыбнулся, присаживаясь на стул около кровати.       Старик долго молчал, с выражением мученичества на лице наблюдая за юным врачом, после чего прохрипел:       — Тебе лет-то сколько, доктор?       — Мне 25,— Даниэль всем своим естеством излучал доброжелательность и теплоту, на которую только был сейчас способен.       — 25....что ты вообще в этой жизни можешь понять, юный доктор? Тебе никогда не понять, почему я отказываюсь от операции,— разочарованно ответил старик, поглаживая сухой рукой свою грудь в районе сердца. Его косматые седые брови нахмурились, из-за чего он казался сошедшим с картин Васнецова Иваном Грозным.       — Я бы хотел понять,— снисходительно улыбнувшись сказал юноша, заинтересованно наклоняя корпус ближе к лежащему на кровати телу.       — Что ты можешь понять....раньше я был молод, бодр, у меня была красавица-жена, которая меня любила. У меня была работа, деньги, успех, у меня было все. Когда жена умерла, я все потерял — все, до последней капли. Кто-то говорит, что со временем горе уходит, но они все тупые идиоты, никогда не терявшие близких. Смерть навсегда остается с тобой. У меня ничего и никого не осталось. Я один — без жены и средств к существованию. Мне это все ужасно осточертело, так что оставь меня уже и дай спокойно подохнуть,— с этими словами, закалявшись, мужчина демонстративно отвернул голову от врача в другую сторону.       —...знаете,— тишину, сопровождаемую лишь писком кардиомонитора, показывающего размеренно бьющееся сердце старика, разрезал тихий голос Даниэля: он с легкой ностальгической улыбкой облокотился на спинку стула, скрестил пальцы на коленях и откинул голову, прикрыв глаза,— когда я был маленький, мы с родителями часто ходили в парк у дома на прогулку. Там было небольшое озеро, где летом плавали уточки. Знаете, для маленького ребенка покормить уточек настоящая радость, еще и если родители рядом. Я до сих пор смутно, но помню их тихий смех надо мной, пока я пытался научить этих уток говорить "спасибо", хах. А потом, когда они умерли.....было тяжело. Я был маленький и многого не понимал. Дядя сказал, что мои родители улетели на небо....я тогда думал, что они когда-нибудь из этой поездки вернутся, но с каждым годом все четче понимал, что больше никогда их не увижу. Вы правы, эта потеря...невосполнима. Чувство всепоглощающего одиночества мне знакомо: не хочется ни есть, ни спать, ни жить...но знаете,— с этими словами он распахнул глаза и перевел взгляд на внимательно слушающего его мужчину,— три года назад я остался один в стране, охваченной гражданской войной. Один, плохо зная язык, без денег, даже без обуви, хах. Я был один и почти отчаялся найти помощь. Чувство полного одиночества вкупе с паникой на секунду затмило мой разум. А потом в моей жизни в самый страшный и темный миг отчаяния появился удивительный наемник, вытащивший меня из того ада. Потом появилась самая удивительная женщина на свете, воспитывающая в одиночку двоих детей и приютившая незнакомых иностранцев, рискуя собственной жизнью. Потом появилась еще одна женщина — она была прекрасна величава и строга, но протянула мне, русскому оборванцу, руку помощи, понимаете?       Старик с непроницаемым выражением лица внимательно слушал тихий голос врача, что-то в голове для себя решая. Его бесцветные серые глаза смотрели устало, но заинтересованно.       — Понимаете, вы думаете, что вы одни. Но это не так. Даже в самый тяжелый и отчаянный период жизни, когда все не мило и кажется, что никому на свете ты не нужен — вы не одиноки,— с этими словами Даниэль мягко улыбнулся, глядя в самую глубину усталых серых глаз напротив.       Старик молчал некоторое время, после чего вздохнул и потер морщинистое лицо:       — Хорошо, молодой врач, я тебя понял.       Даниэль облегченно улыбнулся, поглядывая на монитор, следя за кардиограммой и давлением. Ничего хорошего он там не увидел. Проследив за взглядом юноши, старик закашлялся и прохрипел:       — Слушай, молодой врач, мы оба прекрасно понимаем, что операция мало что решит. Я уже чувствую, как седая с косой поджидает меня. Я умру сегодня ночью, я в этом уверен. Я думал, что это все враки, когда говорят, что ты в старости уже знаешь, когда подохнешь. Что ж, я ошибался. Это у тебя еще вся жизнь впереди, а мне уже пора. Иди, следи за другими пациентами, мне уже давно пора на покой.       Кардиомонитор истошно запищал, оповещая об ухудшении состояния больного, пока старик громко кашлял и корчился от боли. Даниэль подскочил и ввел ему обезболивающее — это единственное, чем он мог сейчас помочь, облегчить мучающую старое уставшее тело боль. Жизнь в дряхлом организме старика потихоньку угасала, он сам это чувствовал.       Через некоторое время сердцебиение пациента стало вновь размеренным, а напряженное измученное выражение лица сменилось облегченным. Обезболивающее начало действовать, но старик точно не доживет до утра: жизнь постепенно покидала его уставшее обессиленное тело. На секунду в глазах мужчины юноша увидел страх. Это был не страх смерти, а все тот же жуткий страх одиночества — страх умереть одному в тишине больничной палаты, позабытый всеми и одинокий. Аккуратно присев на краешек кровати, Даниэль бережно положил свою теплую ладонь поверх покоящейся на груди морщинистой руки мужчины. Их взгляды встретились, считывая друг друга, словно страницы сотни раз перечитанной книги. Напряженная рука старика немного расслабилась, а взгляд потеплел.       — Вы ощущаете тревогу?— тихо спросил юноша.       — Нет...— на последнем издыхании прохрипел мужчина.       — Боль?       — Немножко...       Закашлявшись, мужчина обессиленно закрыл глаза, пока одинокая скупая слеза скатывалась по его морщинистой щеке. Он из последних сил сжал ладонь блондина, демонстрируя свою благодарность в немом, но таком красноречивом жесте.       — Я рядом.....вы не одиноки....— тихо шептал Даниэль, крепко сжимая с каждой секундой ослабевающую руку мужчины. До самого последнего вздоха пациента молодой врач сидел на краешке кровати, сжимая ладонь и приговаривая, что мужчина здесь не один, что он рядом. В какой-то момент, испустив последний вздох облегчения, старик слегка улыбнулся, а его рука глухо упала на белую медицинскую простынь. Кардиомонитор показал, что сердце этого человека навсегда остановило свой ход.

***

      Дни сливались в единый бесконечный поток: Даниэль не различал дней недели, полностью погружаясь в работу. Осень уже вовсю вступила в свои права, разукрасив природу за больничным окном яркой палитрой красных и желтых листьев, а дорога периодически омывалась первыми прохладными осенними дождями. Аркадий Владимирович, глядя на картину за окном, тихо пробормотал:       — Даниэль, готовься. Скоро у всех психов обострение будет — работенки нам с тобой прибавится знатно.       Помешивая растворимый кофе ложечкой с рыжим котенком на наконечнике (подарок одной пациентки — девочка десяти лет недавно попала к ним с обостренным аппендицитом и души не чаяла в Дане, постоянно принося какие-то подарочки), юный врач понимающе улыбнулся и угукнул. Кажется, осенняя хандра никак не могла взять над ним верх — он сопротивлялся ей до последнего, поднимая настроение всему медицинскому персоналу по утрам, озаряя коллег своей сияющей улыбкой. Так и сегодня он находился в приятном расположении духа.       — Как дома-то у тебя?— поинтересовался хирург, смачно откусывая принесенное медсестрами зеленое яблоко.       — Порядок. Дядя, кстати, решил на работу устроиться, представляете? Куда-то в канцелярию пошел, ничего, как обычно, не рассказывает,— слегка посмеиваясь ответил юноша.       — Ну, он у тебя мужик боевой, еще в самом соку,— рассмеялся врач,— ладно, я на боковую, а то сегодня в ночную пахать. Пройдись по-братски до первого этажа, жопой чую, им там помощь может пригодиться. Тем более ты говорил, что хочешь на работу травматологов глянуть — сегодня там Михалыч принимает, мировой мужик. Бухает, правда, но с его работой оно и понятно. Руки у него золотые, это уж точно.       Поблагодарив мужчину, Даниэль в приподнятом настроении вышел из ординаторской и направился на первый этаж больницы: тут всюду сновали медсестры и пациенты — в общем, жизнь кипела полным ходом. Даня чувствовал себя в этом потоке как рыба в воде, аккуратно лавируя в неизменных кроксах между бегущих куда-то людей, параллельно заглядывая в приоткрытые двери кабинетов, изучая обстановку. Он чувствовал себя ребенком в зоопарке, с восторгом изучающим каждую зверушку. Накинув чистенький накрахмаленный белый халат поверх голубого костюма (для солидности) он с интересом наблюдал за работой врачей. Через некоторое время, проходя мимо приемных, его привлек громкий женский возглас за одной из дверей:       — НЕТ НУ Я ЗНАЛА, КОНЕЧНО, ЧТО У ТЕБЯ ЕБНУТЫЕ ВАЙБЫ, НО КАК ТЫ УМУДРИЛСЯ, Я НЕ ПОНИМАЮ. КАК МОЖНО БЫЛО СЛОМАТЬ ПАЛЕЦ НА РОВНОМ МЕСТЕ, Я В ШОКЕ. НУ И КРИНЖАТИНА.       — Ля, ну я разозлился и по перилам ударил, кто ж знал что во мне столько силушки богатырской ПХАХАХ Да ладно тебе, Варюх, не кипишуй.       Сердце пропустило удар. "Не может быть...показалось?!" Глаза юноши расширились от удивления, и он так и замер, прислушиваясь к до мурашек знакомому голосу с нотками хитрецы и неприкрытого поддразнивания. Нет. Не может быть. Неужели.....       Ноги сами понесли его в сторону слегка приоткрытой двери, откуда доносился возмущенный женский голос, сопровождаемый мужским смехом. Сердце билось так громко, что на секунду он вообще перестал что-либо слышать, в глазах все поплыло, а из легких будто выбили весь воздух. Ни на секунду не задумываясь, он приоткрыл дверь и влетел в стерильное помещение кабинета травматологии.       Вцепившись трясущимися пальцами в дверной косяк, он удивленно уставился на сидящих в кабинете людей. Травматолог, тот самый Михалыч, что-то ворча писал, сидя за своим столом, и иногда посмеивался. Рядом с кушеткой стояла молодая девушка с бритой окрашенной в синий цвет головой и возмущенно причитала на ухмыляющегося сидящего на той самой кушетке парня. Его ярко-красные волосы прожигали замутнённый взгляд юноши, пробираясь в самую глубь подсознания. Пирсинг в ушах и септум блестели, отражая свет люминесцентных ламп, а губы были изогнуты в ехидной ухмылке, обнажая ряд белоснежных зубов.       Даниэль так и стоял, пялясь на сидевшего на кушетке парня, пока тот, видимо, почувствовав присутствие еще одного человека в помещении, не повернулся в сторону двери. Удивленные шокированные серые глаза впервые за три года встретились с черными, полными озорства и не знающими, что сейчас ждет их хозяина. Сердца обоих пропустили еще один удар.